Малышка

      Парни шли из магазина с пакетом жрачки, обсуждая, где взять денег на аренду затхлой конуры на чердаке, которую временно именовали домом, когда Алан внезапно схватился за руку пса, сгибаясь надвое.       – Дрейк… пошли быстрее… кажется… кажется, началось… – с трудом прохрипела комета, чувствуя, как становится мокро в штанах.       В голове шумело, сердце колотилось, асфальта под ногами, по которому его тащил верный пёс, Алан почти не чувствовал. Его сжирало ощущение, что происходит что-то не просто болезненное и неправильное, но что-то по-настоящему плохое. Роды у мириадов происходили легко и быстро, ему не должно было быть так плохо, не должно было быть ощущения, что из него лезет кирпич…       На чердак они буквально взлетели, бледный и мокрый комета упал на кровать, отпихивая паникующего и бестолково тычущегося во всё своим мокрым носом пса.       – Стой там… и дай мне одеяло… – Алан и сам не знал, что и как делать, нахватавшись информации поверхностно, до последнего отрицая тот факт, что ему придётся рожать от собственного отца.       Мокрые штаны полетели в угол, к другим грязным вещам, Ал судорожно схватил протянутое одеяло и стиснул зубы, чувствуя ноющую боль внизу. Матрасу наверняка конец, но орать в любом случае было нельзя, через хлипкую гипсокартонную перегородку было слышно, как сосед чесал жопу, в случае чего их быстро заложат. Одно дело шумно и бесстыдно трахаться, а совсем другое мириаду, которому не стукнуло и восемнадцати, без документов рожать ребёнка неизвестно от кого.       Под руку подвернулась лапа Дрейка, тёплая и мохнатая, родная за полтора года скитаний по чужому городу, сжала его руку крепко и уверенно, вместе с Аланом переживая тяжёлую, беззвучную схватку. После короткой передышки живот скрутило снова, комете казалось, что из него сейчас вывалятся все внутренности, но после третьего приступа боли всё внезапно кончилось, оставив после себя противно ноющую пустоту.       На кровать что-то отчётливо шлёпнулось, но в комнате было тихо, Алан слышал только собственное тяжёлое дыхание и видел лишь прикрытые тонким, драным одеялом колени. Они с Дрейком переглянулись, и пёс тихо встал, чтобы обойти маленькую, прогнувшуюся кровать в этой противной, звенящей тишине.       – Дрейк? Что там?.. – тихо спросил Хейл, боясь пошевелиться. – Почему… почему она не плачет?       Пёс не ответил, растерянно глядя куда-то между ног своего партнёра, протянул было руки, но отдёрнул, как-то остро и болезненно посмотрев в лицо Алану и тут же отвернувшись.       – Малышка, ну ты чего... чего голоса не подаёшь… – на глазаx у кометы начали закипать слёзы горького понимания. – Дрейк, почему…       В протянувшуюся снова лапу пса вцепились железные пальцы, Алан подскочил на кровати, пытаясь подняться и посмотреть на то, как Дрейк с ненужной уже бережностью поднимает с изгвазданной простыни неподвижное белое тельце. Крохотная мириада застыла в скрюченной позе и, по-видимому, была мертва задолго до рождения, маленькое личико было спокойно и безучастно к капающим на него слезам, когда Алан с той же глупой, излишней осторожностью забрал из лап пса своё дитя.       За время беременности он испытывал к этому маленькому созданию много различных чувств, от жаркой ненависти до нежности и заботы, но ни разу Хейл не думал о том, что ему не придётся испытывать всё это к живому комочку с крохотным шлейфом на белой головке. Ни разу не посещала его мысль, что длившееся полтора года создание может окончиться смертью. Ни разу не задумывался он о том, что не сможет подержать нежеланного, но всё же своего ребёнка на руках.       Дрейк тяжело уселся задницей прямо на пол напротив, так и не сказав ничего. Да и что мог сказать он, такой же подросток, как и Алан, впервые державший в руках мёртвого младенца.       Руки Хейла сами собой потянули с дрожащего тела рубашку, бережно закутали в неё лёгкое, маленькое тело, будто малышке могло это помочь, будто было ей необходимо.       – Я… я любил её… несмотря на всё… я всё равно любил её… – Алан сгорбился, прижимая к груди своего мёртвого ребёнка. – Знаешь… это ведь отец… Он меня… весь последний класс… Вот и получилось… а что я мог сделать?.. Пришлось ноги в руки и бежать… но она ведь ни в чём… ни в чём, слышишь, Дрейк? Она ведь ни в чём не виновата!       Правда выплёскивалась из Алана порывами, между всхлипами, между слезами, выкашливалась из сдавленных лёгких прямо в виноватую почему-то морду пса, в его бестолковые, глупые, влажные глаза, в хлюпающий мокрый нос. А сам мириад тихо выл, наплевав на соседей, не в силах сдержать своё горе от того, что отобрала у него Вселенная, не успев подарить, плакал, целуя холодный, твёрдый маленький лоб, гладил лысую головку, весь исходя ненужной, неоценённой, запоздалой лаской.       – А что же… Что же мы будем с ней делать, Дрейк?.. – внезапно вскинул голову Хейл, панически оглядываясь вокруг, начиная заикаться от горького плача. – К-куда мне её?.. Не-неужели в м-мусорку?.. Её?! В мусорку?!!       Верный пёс подлетел с успокаивающим шиканьем, прижался к мириаду, стаскивая его к себе на пол, закрывая собой и его, и мёртвое дитя, и бормоча неуклюже, что они что-нибудь придумают и не придётся бедную малышку выкидывать в мусорный бак или тащить, рискуя шкурой, через город. Он бормотал что-то ещё, строил планы, утешал но Алан уже не слышал, чувствуя только катящиеся из глаз и испаряющиеся в воздухе слёзы и низкий гул далёкой чёрной дыры, куда по преданиям мириад, уходят все чувства, кроме горя и скорби, остающихся на всю жизнь.