Разлучи нас, смерть!

      Из дневника Джейсона Коллинза       20 мая 2005       Решил вести дневник. Сомневаюсь, что буду делать записи каждый день, но сейчас мне хотя бы есть о чём писать. Всё равно нечем заняться. До Лондона лететь ещё три часа, а спать я не могу.       Раньше писать было не о чем: занятия и дом. С другой стороны, на дневник у меня может просто не быть времени. Сначала надо будет разобраться с квартирой. Мне прислали варианты, и есть приемлемые, остаётся только посмотреть вживую и понять, удобно ли оттуда добираться до работы. И наверняка нужно будет решить кучу вопросов, про которые я пока не подумал. Я никогда не жил самостоятельно. Даже после смерти отца я по-настоящему не нёс ответственности за самого себя. Так что теперь страшновато, тем более в другой стране.       Я давно про это не думал, но из-за переезда в Лондон снова задаю этот вопрос: где бы я был сейчас, если бы отец не умер? Смог бы я уйти от него? Или так бы и остался с ним в Бостоне, учился бы в университете?       Какая разница. Его уже нет. И я не чувствую положенной скорби. Может быть, из-за того, что он сделал напоследок. В последние месяцы он перестал говорить, куда я должен поступить, что мне нужно исследовать, и я думал, что он вроде как смягчился перед смертью или понял, что я не его копия. А на самом деле он просто поменял завещание и ждал. Решил, что всё равно обыграет меня. Вынудит поступить так, как он хочет.       Я узнал, что он все деньги завещал нескольким университетам, в день похорон и просто ушёл из дома. Не особо умный поступок, но в тот момент я чувствовал такую свободу… Я впервые в жизни не был связан никакими обязательствами. До того я почти безвылазно жил в Бостоне, и когда сел в автобус до Чикаго, это казалось мне чем-то невероятным, побегом, преступлением! Меня не смущало, что я еду в никуда. Я никогда не видел своего деда, не разговаривал с ним и не знал, как его предупредить о приезде. Я даже адрес в Чикаго знал только потому, что фотографии дома, где родился отец, пару раз встречались в статьях про него. Вот какие «тесные» отношения были у отца с его семьёй. Мне он про родственников почти ничего не рассказывал, разве что про свою мать; её он любил или, правильнее сказать, уважал. Когда я приехал в Чикаго, оказалось, что тот дом дед уже два года как продал. Это сейчас я знаю, что нужно было узнать, через какого агента был продан дом, отыскать через них деда или его поверенного, но тогда я понятия не имел, что делать. В Бостон я возвращаться не хотел, и никакого другого плана у меня не было. Я просто вдруг оказался на свободе, мог делать что угодно... Решил поехать в Калифорнию: там я тоже никогда не был, если не считать того, что в документах она указана как место моего рождения. Оттуда я мог поехать ещё куда-нибудь, куда захочу. Мне кажется, я тогда был как будто оглушён, что-то делал и не думал, что будет завтра.       Сейчас я очень даже думаю. Беспокоюсь даже насчёт того, что будет через несколько часов, когда мы приземлимся. Как я доберусь до места, что за люди будут в офисе, много других вопросов. Надеюсь, мне поручат что-то важнее учёта канцтоваров.       Очень надеюсь. Я прошёл кучу проверок, закончил обучение за год вместо двух, но в итоге всё упёрлось в возраст. В АНБ меня даже стажёром назначать было слишком рано. Робертсон думал, что сможет выбить специальные условия, но оказалось, что какие-то бюрократические штуки даже ему не преодолеть. Потом мне предложили две должности, одна другой тупее, у одного подрядчика АНБ в Сент-Луисе и в Управлении финансовой разведки при Министерстве финансов. Робертсон сумел с кем-то договориться, чтобы мне дали это место в Лондоне. Требования к сотрудникам были мягче, плюс личные связи. Он говорит, что это ненадолго, просто чтобы зарекомендовать себя, а потом я вернусь назад в Штаты.       05 июня 2005       Дела с дневником не пошли, как я и думал. После приезда было совсем не до этого, хотя написать было много о чём.       Из главного: я нашёл квартиру. Хороший дом, приличный район, но это крохотная студия. Мне она даже по фото не понравилась, но женщина, которая помогает сотрудникам устраиваться на новом месте, практически заставила меня поехать и посмотреть. Из-за расположения ещё и аренда дорогая. За свои я бы ни за что не стал такую снимать, но оплату частично компенсирует работодатель.       Потом мне рассказали, что сначала тут была большая квартира, которую владельцы поделили на три поменьше, чтобы выгоднее сдавать. Получились две полноценные и вот это недоразумение. Я даже примерно не могу сказать, какой оно формы: под углом изгибается наружная стена дома, а внутренние стены вообще ведут себя аномальным образом. Два окна на разные стороны и дверь в ванную посреди комнаты. Ванная, кстати, сырая и микроскопическая. Встроенных шкафов нет. Плюс куча запретов и требований от владельцев.       Но в конце концов я решил снять именно её. На работу можно добраться за полчаса, вещей у меня мало, а устраивать шумные вечеринки и заводить собак я всё равно не собирался. Зато отличный район и благопристойные соседи. Даже отец не нашел бы к чему придраться. Он был бы рад, что я живу в одном доме с людьми из «достойного общества». Есть тут, правда, один трейдер, ездит на «порше» и тоже снимает квартиру из поделенных, по соседству со мной, как раз за кривой стенкой. Жоао, это консьерж, говорит, что меньше его квартиры только моя, а ведёт он себя так, будто занимает два этажа целиком.       Жоао под семьдесят. Когда-то он работал метрдотелем в дорогих отелях, но после смерти жены запил, потерял работу и в итоге осел тут консьержем. Я с ним время от времени разговариваю. Он говорит, что, если бы не произношение, с первого взгляда даже не подумал бы, что я американец, такой я «воспитанный» молодой человек. Думаю, Жоао пришёл бы в восторг от церемоний, что были приняты в доме отца. А я уже два года не могу от этого отделаться – мне приходится иметь дело совсем с другими людьми.       В общем, я успел разобраться с квартирой до первого июня (первого мне надо было начать работать в офисе) и даже немного походил по музеям и прочим достопримечательностям, которые положено смотреть тем, кто приехал в Лондон.       Что касается работы, даже не уверен, стоит ли что-то говорить про неё. Организация занимается не совсем тем, что указано на вывеске и в документах. Мой ноутбук и записи в нём защищены, но ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов. Если без деталей, то это центр по обмену данными между контр-террористическими службами разных стран.       Что-то определенное писать рано, меньше недели прошло, в основном я просто изучаю, как построена система, какие методы анализа используются. Работы много. Наверное, только поэтому Робертсону удалось меня сюда пристроить – очень не хватало кадров. Он в меня верит. На меня потрачено так много сил, а в конечном итоге всё уперлось в бюрократические процедуры и допуски по секретности. Робертсон заранее знал, что так будет, и от меня тоже не скрывал. Надо просто переждать несколько лет. Я только приехал сюда, и судить рано, но я хотел бы вернуться назад. Здесь у меня никого нет. Хотя нельзя сказать, что у меня кто-то есть в Штатах.       Робертсон и профессор Ванштейн – два самых близких мне человека. По нормальным человеческим меркам их можно отнести разве что к категории знакомых, но у меня больше никого нет. Мне неловко от того, что они это знают и пытаются заботиться. Ванштейн и его жена прошлой зимой даже приютили меня, сиротку, на рождественские каникулы.       У меня есть кое-какие планы насчет моих настоящих родственников, но для начала надо привести дела в порядок.       21 июля 2005       Очень много работаю, даже по выходным прихожу в офис. Сейчас занимаюсь торговцами оружием, вернее, посредниками, через которых у них покупают товар. Многие из них нам известны, правда, схемы, которые они используют, настолько запутаны, что движение денег практически невозможно отследить. Сейчас банально не хватает данных, чтобы подтвердить (или опровергнуть) мою теорию – у меня пока не хватает допусков, – но есть косвенные признаки, которые могут помочь. Меня никто не просил это делать, но мне самому интересно.       Каждый день напоминаю себе, что нужно выходить куда-нибудь с коллегами, завести друзей… Но я не знаю, как это сделать. С коллегами у меня не очень складывается, слишком большая разница в возрасте: редко с кем она меньше десяти лет. Сначала они относились ко мне как к подростку, теперь – как к цирковой собачке, которая умеет считать. Иногда немного покровительственно. Очень раздражает. Хорошо, что у меня другая фамилия. Если бы они узнали, кто мой отец, было бы ещё хуже. Естественно, кто-то из начальства знает, и я очень им благодарен за то, что это не распространилось дальше.       Общаюсь только со Стивом О'Нилом из отдела баз данных. Раз или два в неделю ходим вместе в спортзал. У нас расписания не всегда совпадают: в его отделе другой график, и у него бывают ночные смены и выходные среди недели.       Из достижений – от скуки научился готовить яичницу и омлет. Дома всегда готовила миссис Риттер, а во время учёбы я всегда ел в кафе.       У нас в доме кто-то играет на фортепиано, причём профессионально. Слышно, конечно, плохо, но этого достаточно, чтобы мне самому захотелось сесть за инструмент. Кто-то там играет, а у меня пальцы движутся…       5 августа 2005       Спросил у Жоао, кто играет на фортепиано. Он говорит, что это в квартире Гибсонов на третьем этаже. У них двое детей, брат и сестра. Кто-то из них.       Почти закончил тот проект, которым занялся по собственной инициативе. Немного страшно показывать начальству, кто знает, как они на это отреагируют.