Разлучи нас, смерть!

      Лондон, июнь 2006       За несколько следующих недель жизнь Джейсона сильно изменилась. Он переехал в небольшую квартиру в Найтсбридже, которую выбрал из предложенного скорее за скромность. С Ламбергом, хотя тому часто приходилось покидать Лондон по делам, они виделись постоянно. Джейсон привык оставаться у него дома, но в его отсутствие всегда возвращался к себе.       Он узнал, что в квартире Ламберга «пряталась» ещё одна маленькая квартира с отдельным входом: там были большая кухня, спальни прислуги, комната телохранителей и даже комната отдыха с диванами и телевизором. В основном в ней проводили время те же самые телохранители. Ламберг всегда перемещался в обществе как минимум двух, второй иногда выполнял обязанности водителя.       Если раньше почти ни один разговор с Ламбергом не мог пройти без спора, то теперь они уживались мирно. Джейсон даже вспомнить не мог другого такого счастливого периода в своей жизни. Он не мог назвать его спокойным, потому что сомнения и чувство вины его не отпускали, но никогда и ни с кем ему не было так хорошо.       Почти одновременно в его квартире появилось пианино, а в квартире Ламберга – рояль, занявший до этого пустовавшее пространство в гостиной. Джейсон даже не подозревал, что оно было приготовлено для инструмента. Его трогали подобные этому проявления заботы, и от них же ему становилось грустно. Джейсон часто играл дома или в школе (её он менять отказался), но никогда у Ламберга.       В один из вечеров, когда Дэниел вернулся из очередной поездки не в духе и сразу занялся своими бесконечными бумагами, Джейсон не стал оставаться с ним в кабинете, как часто делал, а сел за рояль. Играть ему не хотелось, он думал о чём-то своём, а пальцы правой руки бессознательно брали аккорды без всякого порядка и смысла, иногда быстро чередуя, иногда держа до угасания. Через пять минут на пороге гостиной появился недовольный Ламберг:       – Джейсон, прекрати, пожалуйста.       – Извини.       Джейсон убрал руку с клавиатуры и закрыл крышку.       – Почему ты никогда ничего не играешь? – спросил Ламберг.       Джейсон понял, что этот вопрос давно интересовал Дэниела, а сегодня он был в достаточно воинственном настроении, чтобы наконец задать его. Он провел рукой по гладкой шелковистой поверхности «Стейнвея».       – Что ты с ним будешь делать потом? – произнёс Джейсон, не ответив на вопрос.       – Что значит «потом»?       – Когда в твоей постели будет следующий или следующая… Не все же играют на фортепиано.       Джейсон смело встретил гневный взгляд Ламберга, но вспышки не последовало. Тот лишь покачал головой и резко сказал, скрываясь за дверью:       – Хватит мучить себя и меня.       Больше всего Джейсону нравилось проводить с Дэниелом утро субботы или воскресенья, когда им обоим не нужно было никуда спешить. Порой они просто лежали рядом и тихо разговаривали, порой продолжали ночные ласки, и у Дэниела дух захватывало от того, каким красивым и нереальным казался ему Джейсон в лучах утреннего солнца.       Временами им не нужно было даже говорить. Это были особенные минуты, тихие, прекрасные, но иногда болезненные.       Дэниел замечал на себе взгляд Джейсона, и обычно он был тёплым, радостным, принимающим, и в этом были счастье и покой. Он бы полжизни отдал за то, чтобы каждый день просыпаться и видеть это. Но иногда его встречал другой взгляд, холодный и безмолвный, как будто из-за непроницаемой тьмы зрачков на него смотрел кто-то чужой.       И тогда Дэниел несмело касался его лица, надеясь вырвать из странного оцепенения. Он не знал, что ему делать с этим переменчивым и скрытным полуребёнком.       «Я хочу быть с тобой ближе, чем сейчас. Я могу коснуться тебя, но это не поможет. Потому что я коснусь только губ, или волос, или щеки, но мне нужен ты. Я не знаю, как мне коснуться тебя».       Изредка Ламберг ночевал у Джейсона. Когда это произошло впервые, Джейсон проснулся от телефонного звонка в половине второго ночи.       – Привет. Прости, что разбудил, – сказал Ламберг.       – Что-то случилось? – сонным, но встревоженным голосом спросил Джейсон.       – Нет, ничего. Я недавно прилетел в Лондон, еду сейчас из Гатвика. Ты не против, если я переночую у тебя?       – Нет, но сейчас уже…       – Я сразу лягу спать, ты меня даже не заметишь, – уверил его Ламберг.       – Хорошо. У тебя ведь есть ключи?       Джейсон тут же уснул снова и не слышал, как Ламберг вошёл в квартиру. Он приоткрыл глаза, только когда Дэниел скользнул к нему под одеяло.       – Спокойной ночи, – пробормотал он.       – Я не мог даже полночи вытерпеть без тебя, – прошептал ему на ухо Дэниел.       В остальных случаях Ламберг тоже врывался к нему неожиданно, то после перелёта, то после какого-то торжества – в смокинге, пахнущий коньяком и дымом сигар.       Джейсон знал, что Ламберг часто посещает званые ужины и другие мероприятия, но его он никогда не брал с собой. Джейсону было отчасти неприятно, что он не имеет никакого представления об огромной части жизни Дэниела, но понимал, что тот не может являться на официальные приёмы в компании двадцатилетнего парня.       Про свою работу Ламберг тоже говорил мало. Как и предупреждал Брент, Джейсон оставался лишь постельным развлечением, и дальше спальни его не пускали. С другой стороны, избегая разговоров о своей работе, Ламберг не слишком интересовался и его, что Джейсона вполне устраивало: он не хотел бы постоянно лгать и изворачиваться.       Своей работой он был разочарован: она налагала много ограничений, но не предоставляла теперь никаких преимуществ. Скучные и однообразные действия утомляли и отупляли. Он мог надеяться на то, что когда-нибудь его снова вернут к более значимым задачам, но уверенности не было. Он вполне мог просидеть на теперешнем своем месте год или два, а потом ему просто не продлили бы контракт. Джейсон уже серьёзно задумывался об увольнении.       Когда Ламберг предложил ему начать учиться с этого года в Лондоне, он сначала отверг этот вариант: во-первых, он никогда серьёзно не думал об учёбе здесь и, во-вторых, не хотел пользоваться связями Дэниела, быть ему обязанным и зависимым в финансовом плане. Но теперь идея сэкономить один год нравилась ему всё больше и больше.       Субботним утром за завтраком Джейсон сказал:       – Я хотел бы начать учиться с этой осени. Если это ещё возможно…       Ламберг спокойно посмотрел на него, словно давно ожидал этого заявления:       – Хорошо, я посмотрю, что смогу сделать. Ты решил, какой университет?       – Если смотреть реалистично, то Вестминстерская бизнес-школа – хороший вариант.       – Но не лучший, – с сомнением заметил Дэниел. – А если смотреть иначе: где бы ты хотел учиться?       – Лондонская школа экономики или Касс. Но у них столько желающих, что нестандартные случаи вроде моего вряд ли будут рассматривать.       – Мне нравится Школа экономики. Она подходит тебе больше, чем Касс. А факультет?       – Прикладной статистики и актуарных расчётов.       Ламберг хмыкнул, то ли одобрительно, то ли удивлённо.       – Там две специальности, – продолжил Джейсон. – Первая – актуарные расчёты, вторая – математические методы в бизнесе и статистике. Вторая мне подходит больше, она гораздо шире. В любом случае, первый год программа одинаковая, и можно определиться с выбором позднее.       – Мне тоже кажется, что лучше поступать на прикладную статистику и математику, чем на актуарные расчёты. Оттуда легче будет перейти в смежную область, например, в финансы, которые тебя интересуют по какой-то неведомой мне причине.       – Что в этом плохого?       – Ничего, – улыбнулся Ламберг. – Я просто не могу до конца свыкнуться с мыслью, что ты разбираешься в математике, теории вероятностей и ещё паре-тройке подобных дисциплин на уровне, который я себе даже представить не могу. Ты совершенно не похож на…       – Сумасшедшего математика? – рассмеялся Джейсон. – Ты думал, что я буду вечно что-то считать и разбрасывать вокруг бумажки с формулами?       – Ну, может, не до такой степени.       – Мой отец был практически таким, – чуть помрачнев, сказал Джейсон. – Он хорошо это скрывал. Очень немногие знали, в кого он превращается дома. И я больше всего на свете боялся... до сих пор боюсь, что со мной произойдёт то же самое. Мы с ним были абсолютно разными людьми, но в чём-то похожими…       – Джейсон, у тебя было не самое счастливое и здоровое детство, и многие бы действительно стали безумцами, доведись им пройти через такое. Если ты справился с этим тогда, то сейчас тебе тем более нечего бояться.       – Когда я работал… когда я занимался на работе другими проектами, аналитикой, я делал расчёты и… – Джейсон запнулся, потеряв своё обычное самообладание. – Когда задача меня увлекала, я сидел на работе практически сутками, я забывал, что мне нужно есть, спать… Я не сразу узнавал людей, которые со мной работали. Потом я ловил себя на мысли, что теряю связь с реальностью, заставлял себя пойти домой, вымыться, купить еды. Я поэтому не хотел заниматься научной работой, не только из чувства противоречия. Я боялся…       – Джейсон, – Дэниел протянул руку через стол и накрыл его ладонь своей, – ты был один. Я не позволю тебе уйти в параллельный мир. И учти, я буду более чем недоволен, если ты перестанешь меня узнавать, – смягчил он напряжённый момент.       – Всё не так страшно, не думай, – Джейсон смущённо улыбнулся. – В конце концов, я несколько раз выбирался из этого состояния без посторонней помощи. И я не точная копия отца, например, я не умею перемножать в уме четырёхзначные числа.       – А трёхзначные умеешь?       – Трёхзначные умею. Совершенно бесполезное умение, разве что в цирке выступать.       – В понедельник утром я позвоню тебе или попрошу Брента, если сам не смогу, и всё скажу насчёт поступления и документов, – он улыбнулся и добавил: – Я рад, что ты решил остаться в Лондоне.       Следующие недели выдались не самыми приятными. Во-первых, Джейсон изнывал от беспокойства: примут ли его в Школу экономики или нет. Ламберг был уверен в положительном исходе, но Джейсон знал, что не поверит, пока не увидит официального ответа. Во-вторых, Дэниел отсутствовал уже вторую неделю. За это время он несколько раз звонил, но звонки не помогали. Джейсон понял, что скучает по нему.       Как бы странно это ни звучало, он хотел быть с Дэниелом. Иногда его властность и бескомпромиссность подавляли и даже пугали, но он всё равно тянулся к нему, завороженный странным сочетанием силы и нежности.       В воскресенье вечером позвонил Брент и деловым тоном сообщил, что в понедельник после работы ему следует отправиться к Ламбергу; машина за ним заедет. Джейсон пробормотал, что понял, и положил трубку: с ним обращались, как с мальчиком по вызову. А чего он ждал?       В понедельник сразу после работы он приехал в пустую квартиру Ламберга. Как сообщил ему водитель, босс задерживался. Николс сервировал ужин на одного. Джейсон слегка поковырял в тарелке и если что-то и съел, то скорее из вежливости.       Потом он бродил по комнатам, не зная, чем заняться. Душа ни к чему не лежала. Он чувствовал себя здесь чужим. Наконец он сел за рояль. Сначала Джейсон просто перебирал клавиши, наслаждаясь мягкостью и точностью нажатия и чудесным полным звуком, а потом решил сыграть что-нибудь. Первый раз на этом инструменте… Он начал подбирать «Адажио соль минор» Ремо Джадзотто, но бросил, сыграв основную тему. Потом взялся за Шопена.       Когда он кончил играть, справа от него послышался голос:       – Почему всё так грустно?       Джейсон обернулся: в дверях, прислонившись к косяку, стоял Ламберг.       – Не знаю, просто… Здравствуй!       – Здравствуй, – ответил Ламберг, загоревший с их последней встречи и словно бы похудевший. – Я первый раз слышу, как ты играешь.       – Будешь ужинать? – спросил Джейсон, поднимаясь на ноги.       Ламберг в две секунды преодолел разделявшее их расстояние и заключил Джейсона в объятия:       – Нет, может быть, потом. Я скучал. Хочу быть с тобой, прямо сейчас. Пойдём…       Они пришли в спальню. Джейсон сел в изножье кровати и внимательно смотрел, как Ламберг снимает пиджак и галстук. Он поднял руку, чтобы ослабить узел своего, но Дэниел остановил его:       – Не надо. Я хочу сам, – он взял пальцы Джейсона в свои. – Я хочу сам раздеть тебя, открыть твоё тело… Господи, я с ума схожу…       Он опрокинул Джейсона на постель и начал целовать.       – Я скучал по тебе, – сказал Джейсон.       – Я тоже… Безумно… Не думал, что так привык к тебе. Ты как наркотик.       Он посмотрел Джейсону в глаза и увидел там радость, ожидание и ещё затаённую боль.       – Джейсон, что с тобой? Я не могу так… Ты отвечаешь, ты как будто даже счастлив, но…       – Прости! – Джейсон закрыл лицо ладонями. – Я так глупо устроен… Всё порчу. Не знаю, почему я не могу просто наслаждаться тем, что есть… Я хочу быть с тобой, но я не могу перестать думать.       – Я что-то сделал не так? – спросил Ламберг, выпуская из-под себя Джейсона и садясь рядом.       От этой готовности другого признать за собой вину, когда виноват был только он, он сам, Джейсону стало только хуже. Он тоже сел на кровати.       – Нет, ничего… То есть всё. Это жестоко, то, что ты делаешь со мной… – Джейсон до боли сжал пальцами виски. – Зачем ты показал мне всё это? Я стал доверять, испытывать привязанность.       – Джейсон… – начал Дэниел.       Тот его будто не слышал.       – Мне и раньше было плохо одному, но теперь, когда я узнал… одному мне будет в тысячу раз хуже.       Ламберг заставил Джейсона поднять лицо и посмотреть ему в глаза.       – Я не знаю, как заставить тебя поверить. Не будет следующего, пойми же наконец!       – У нас нет будущего, – покачал головой Джейсон. – Я честно пытался не думать об этом, не говорить, но, боже, я же не слепой. Ты не можешь вечно прятать меня от всех. Я знаю, что ты не можешь позволить… Но я тоже так не могу. Прости.       – Всё не так, как ты думаешь. Потом ты поймёшь… Это не будет продолжаться вечно. Ты сможешь появляться со мной где угодно. Если, конечно, захочешь.       Джейсон приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но Ламберг не дал ему. Он прижал его к себе и начал целовать. От губ он перешёл к щекам, уху, шее, чувствуя, как тает в его руках это послушное, отзывчивое тело. Между поцелуями он шептал:       – Я никогда не отпущу тебя… Я люблю тебя и хочу остаться с тобой.       Дэниел, словно желая успеть разом всё, расстёгивал то брюки на Джейсоне, то пуговицы на своей рубашке. Джейсон сначала пытался помочь, но понял, что только мешает своей суетливостью. Он позволил другому вести и лишь иногда касался кончиками пальцев широкой мускулистой груди Дэниела. Он любил это тело, силу и жар в нём, гладкую кожу и жёсткие выступы мышц.       Ламберг уложил Джейсона на подушки и стянул с него нижнее бельё. Они оба были полностью обнажены. Дэниел обхватил пальцами напряжённый член Джейсона, склонился к нему и коснулся губами.       – Подожди, – сказал Джейсон, вздрогнув от этой ласки. – Дэниел, послушай!..       Ламберг провёл языком от основания члена к головке, вызвав очередную волну дрожи. Потом оторвался и вопросительно посмотрел на Джейсона. Тот облизал пересохшие губы и произнёс:       – Я хочу тебя, – серые глаза почти просили. – По-настоящему. Возьми меня.       Ламберг смотрел на него, словно не веря.       – Джейсон, ты не…       – Я готов, – прервал тот Дэниела. – Возьми меня. Сейчас.       Дэниел прижал его к себе и несколько раз поцеловал.       – Я быстро, – сказал он, встал с кровати и подошёл к комоду.       Джейсон смотрел на него с решимостью и нетерпением и, когда Ламберг вернулся, притянул его к себе и зашептал:       – Я хочу тебя… Хочу, хочу, хочу…       Он развёл ноги, заставив Дэниела едва не задохнуться от желания. Когда скользкий от смазки палец проник в него, Джейсон подумал, что это ощущение так знакомо, словно не прошло полугода с тех пор как...       «Не думай об этом, – одёрнул он самого себя. – Не смей об этом вспоминать. Не позволяй им отравить всю твою жизнь».       Ламберг не спускал с него глаз, внимательно наблюдая за выражением лица, в то время как другая его рука гладила бедра, живот и член Джейсона.       Тот лишь прикрыл глаза и сглотнул, когда в него вошёл второй палец. Он знал, что боль, сама по себе не сильная, скоро пройдёт. Пальцы медленно и осторожно двигались в нём, лаская и растягивая. Джейсон ощутил прилив возбуждения и слегка подался вперёд, открываясь для Дэниела ещё больше, впуская глубже в себя. Ламберг глухо застонал.       – Джейсон… Джейсон, ты такой узкий. Господи, я не знаю… Я безумно хочу тебя, но я боюсь сделать тебе больно.       – Я знаю про боль, – прошептал Джейсон. – Я хочу этого.       Ламберг наклонился к нему и начал целовать, терзая, почти кусая губы. Его пальцы продолжали ритмично двигаться, и поцелуй заглушил лёгкий стон Джейсона, когда в него начал входить третий палец. Это было уже больно, но Джейсону было всё равно. Он хотел принадлежать Дэниелу, хотел отдать ему всё: и тело, и душу, и что-то ещё, тёмное, густое, жаркое, что жило где-то глубоко внутри и хотело одного – принадлежать, быть покорённым, взятым, раздавленным тяжёлым телом.       Они перекатывались по кровати, лаская и целуя друг друга, как делали уже много раз до того, но сейчас знали, что эта ненасытная и отчаянная жажда прикосновений – всего лишь прелюдия.       Дэниел развёл ноги Джейсона в стороны и устроился между ними, жадно целуя подставленное выгнутое горло.       – Скажи, если будет больно, – прошептал Дэниел, – и мы прекратим это.       – Нет, даже если я буду кричать, не выходи.       – Джейсон, я не хочу, чтобы ты…       Джейсон посмотрел ему в глаза, обхватил его лицо руками и прерывающимся голосом произнёс:       – Я хочу. Не останавливайся. Мне будет больно, я знаю, но потом… Я хочу быть с тобой… до конца…       Он смотрел на тяжелый член Дэниела и думал, что в прошлый раз было даже хорошо, что он ничего не видел. Он с трудом мог представить внутри себя нечто настолько большое и твёрдое.       Когда Ламберг начал медленно входить в него, боль была сильная, хуже, чем тогда… Джейсон, хотя и обещал себе молчать, не выдержал, глухо застонал и, повернув голову набок, сжал зубами подушку. Дальше Дэниел продвинулся одним рывком, чтобы не продлевать пытку. Это вызвало такую боль, что Джейсон инстинктивно попытался вырваться и застонал в голос. Он зажмурил глаза и не видел, что Дэниел склонился к нему, только почувствовал, как лёгкие поцелуи покрывают его лицо.       – Всё… Теперь попробуй расслабиться… Ты очень сильно меня сжимаешь.       Дэниел не шевелился, давая Джейсону время привыкнуть.       Когда он начал осторожно двигаться, болезненное давление изнутри усилилось, но потом Джейсону стало легче. Он чувствовал, что, как и в те разы, боль отступает, превращается в другое ощущение – наполненности, завершённости, невероятно тесного контакта. Джейсон не знал, происходит ли это на самом деле или воображение играет с ним шутки, но он чувствовал каждый миллиметр себя там, чувствовал, как раздвигается его плоть под напором Дэниела, как потом смыкается, когда он отходит. На этот ритм вскоре начало отвечать всё его тело. Вновь наступила эрекция, хотя Дэниел его и пальцем не коснулся.       Джейсон сначала чуть заметно, а потом все сильнее начал двигать бёдрами в такт с Дэниелом. Член внутри него – недавно причинявший боль – теперь доставлял удовольствие. Джейсон принимал его в себя, вбирал, втягивал, отвечал на каждый толчок.       Он прижал Дэниела к себе, обвил ногами его бёдра, глубже вгоняя в себя. Его член был плотно, до боли, зажат между двумя сплетёнными телами, губы онемели от поцелуев, но он не мог остановиться. Он стремился не к физическому удовольствию, а к более полному единению, к силе, которая влекла его в Дэниеле и которой он с готовностью отдавался.       Дэниел выпрямился и чуть приподнял бёдра Джейсона, так, чтобы касаться нужного места внутри. Джейсон вскрикнул и закусил губу, стоны его стали громче, и когда Дэниел начал сжимать и гладить его член, он беспомощно забился, словно распятый между двумя источниками непереносимого уже удовольствия.       Дэниел понял, что не в состоянии сдерживаться – неожиданно сильная, откровенная реакция Джейсона и податливость его тела лишали всякого контроля. Он никогда и ничего не хотел в жизни так, как обладать этим человеком. Именно обладать.       Он стал сильнее, резче двигать рукой, всё ближе подводя Джейсона к разрядке. И едва он услышал, как тот стонет, кончая, как на него самого обрушился оргазм.       Когда Дэниел через несколько секунд пришёл в себя, он опустился на скользкий живот Джейсона и потянулся к его губам. Он дождался, когда тот откроет глаза и посмотрит на него, и произнёс:       – Ты мой. Навсегда.

***

      Ламберг обнял его рукой за плечи, а губами прижался к затылку:       – Джейсон, просыпайся.       – Не-е-ет…       – Не пойдёшь на работу?       – Вот чёрт! – Джейсон рывком поднялся на постели, сообразив, что сегодня вторник и работу никто не отменял, и тут же вздрогнул от боли.       Дэниел заметил это непроизвольное движение и изменившееся выражение лица:       – Ты не сильно пострадал?       – Кажется, нет, – Джейсон смущённо опустил глаза. Ему трудно было говорить с Ламбергом на такие темы.       – Начнёшь ходить, и всё пройдёт.       – Надеюсь, – сказал Джейсон, про себя подумав: «Легко сказать – начнёшь ходить. Попробовал бы сам походить после того, как в тебя засунут этот… это… такого размера».       Он встал с кровати и пошёл в ванную. Там он замер, увидев своё отражение в зеркале: растрёпанные волосы, искусанные губы, бледная кожа, нездоровый, но счастливый блеск в глазах.       «Неужели это я? Я – любовник мужчины? Я прожил всю жизнь, не думая ни о чём подобном, и вдруг теперь… Я в Лондоне, и меня трахает мужик старше меня на пятнадцать лет. Я точно не сплю?»       Когда Джейсон оделся и вышел к завтраку, Дэниел уже сидел на своём месте причёсанный, чисто выбритый и пахнущий своим любимым одеколоном. Видимо, воспользовался другой ванной. У Джейсона никогда не доставало смелости выходить из спальни полуодетым, хотя он прекрасно знал, что в эту часть квартиры в их присутствии никто из прислуги или охраны не заходит.       Дэниел встал и сделал шаг навстречу, взяв со стола деревянную коробку. Джейсон посмотрел на неё и вопросительно поднял глаза на Ламберга. Тот улыбнулся и сказал:       – Прости, что не смог приехать на твой день рождения. Это подарок. Я хотел подарить его вчера, но… Я просто потерял голову, когда увидел тебя.       Ламберг приподнял крышку: в коробке лежали золотые часы. Они выглядели лаконично, просто и всё равно безумно дорого.       – Спасибо, – только и мог сказать Джейсон. – Я не ожидал…       – Сними свои.       Джейсон послушно расстегнул ремешок своих часов и положил их в карман. Ламберг тем временем достал подарок и вернул коробку на стол. Он подошёл к Джейсону и надел часы ему на запястье.       – Я старался выбрать такие, чтобы ты мог носить каждый день.       Джейсон взглянул на циферблат и улыбнулся:       – Я вряд ли смогу носить «Патек Филипп» каждый день. Это слишком для меня…       – Ничего не может быть слишком для тебя, – Ламберг провёл кончиками пальцев по тёмным запёкшимся губам Джейсона.       Тот поднял лицо навстречу и чуть приоткрыл рот.       – Джейсон, господи, что ты делаешь со мной! – почти простонал Ламберг и впился губами в его губы.       Он ни с кем и никогда не испытывал такого: Джейсону достаточно было слова, жеста, неуловимого движения – и Дэниел уже почти не владел собой.       – Не ходи сегодня на работу, – попросил он. – Скажи, что заболел…       – Нет, – Джейсон мягко освободился из его объятий и отошёл к столу, – надо идти. У нас ещё будет время.       Он опустился на стул.       – Сколько ты здесь пробудешь?       – Я уезжаю в четверг поздно ночью, – ответил Ламберг, занимая своё место за столом.       – У нас ещё три вечера. Тем более, прямо сейчас я вряд ли способен… – Джейсон не окончил фразу, зная, что Ламберг его поймёт.       – Естественно, я не собирался тащить тебя в постель прямо сейчас, – произнёс Дэниел. – Я обходился без этого месяц, так что могу потерпеть несколько дней…       Джейсон предпочёл не касаться этой темы и промолчал.       Несколько минут они ели в тишине. Потом Джейсон вдруг спросил:       – Мне всегда было интересно, где ты живёшь…       Ламберг поднял на него глаза, словно не расслышав или не поняв вопроса.       – Не в Лондоне же… Эта квартира появилась недавно, в доме, ты сам говорил, никто не жил много лет. Ты приезжаешь сюда ко мне. А где ты сам живёшь?       Ламберг прожевал кусочек омлета, выдержав долгую паузу.       – Скорее, в Париже… Правда, сейчас я стал бывать там реже, чем раньше.       – Ты почти никогда не упоминал про Париж.       – Нельзя сказать, что там мой родной дом, – пожал плечами Дэниел. – Я с детства нигде не жил подолгу. Париж, честно говоря, не слишком для меня удобен, у меня мало дел во Франции. Но с Парижем меня многое связывает. Я родился в Лондоне, но проводил тут не больше двух месяцев в году и столько же примерно в Женеве, иногда в Нью-Йорке. Моя мать предпочитала Париж и французскую Ривьеру, так что большую часть времени мы метались между ними.       – Удивительно… А я почти всю жизнь провёл на одном месте.       – Возможно, ребёнку всё же лучше иметь постоянный дом.       Джейсон допил кофе и аккуратно вернул чашку с блюдцем на место.       – Ребёнку лучше иметь нормальную семью, где бы он ни жил, – сказал он и тут же поменял тему разговора: – Мне пора на работу. Увидимся вечером.       – Сегодня вечером, и завтра, и послезавтра.       – Я собирался в четверг на концерт, – вспомнил вдруг Джейсон. – Конечно, я всё отменю, раз ты здесь. Но, может, ты бы хотел сходить со мной?.. Ничего особенного, камерный оркестр, Гендель. Хотя, конечно, ты не пойдёшь… – вздохнул он.       – С кем ты идёшь? С друзьями по школе? – поинтересовался Ламберг, сделав особое ударение на слове «друзья».       – Да, с ними.       – Нет, возможно, в другой раз. Вдвоём.