Диагноз

День первый. Колодки

День второй Стек

День третий. Качели

День четвертый. Распорка

День пятый. Паддл

День шестой. Наручники

День седьмой. Ошейник

День восьмой. Фиксатор

День девятый. Неснимаемый браслет

День первый

      Глаза открылись, вынося сознание из беспроглядной темноты. Рома шумно вздохнул и почувствовал, как ноги сдерживает что-то тяжёлое, будто на них лежали деревянные доски. — Где я? — рвано выдохнул он, чувствуя, как внутри всё екнуло от страха, и весь передёрнулся, когда услышал громкий смех, разрезавший комнату. Мерзкий, злорадный. И очень знакомый. — Как я сюда попал? — Глаза шире открой. И мозги в кучу собери. Не помнишь разве, как я тебя в машину тащил? — Некоглай навис над вяло лежащим телом, и низко нагнулся, опаляя стримера мятным дыханием: — А до этого я тебе в коктейль валерьянки нахуярил, быстро ты что-то слег. — Ты больной? Я же мог умереть после такой дозы! — Ой ли, — махнул рукой клоун. — Сдох бы, ничего страшного. А так — ты теперь моя игрушка, Рома. — Что…– запнулся. — Что это значит — твоя игрушка? — А ты ещё не понял? На ноги свои посмотри, солнышко…– Лебедев приторно зашептал, гладя пальцем пухлую щёку Мокривского, а затем резко отпрянул вниз, и, хватаясь за колодку, что блокировала свободу ног, рывком потянул на себя, заставляя чужое тело оказаться близко к нему. — Руки свободны, но это пока я добрый. — Ну и нахуя? — разоблачитель принимал пока ещё всё это как за неудачную шутку от друзей, но с каждым разом все больше убеждался в обратном. — Сука… — Понимаешь теперь, че тебя ждёт, мразь? За всё то, что я терпел? За всё, что мне пришлось вынести, за тычки и оскорбления, блять, ты понимаешь, мразь ты эдакая?! Шлюха ебаная! — взбешенный Коля выплевывал все эти слова раз за разом, прямиком в лицо, а Мокрица, кажется, только сейчас заметил, что на них одна только верхняя одежда. Снизу он ощутил холод. — Боишься, да? Я не стал разрабатывать тебя, пока ты был без сознания, хотел перенести на тебя весь спектр эмоций, — снизил тон. — Особенно боли…       Внутри стало омерзительно холодно, и он весь будто бы стал пропитан страхом и жутью от того, что будет дальше. И Некоглай не применил с этим ждать.       Вылив на руку лубрикант, джокер начал разминать мягкие ягодицы и пропихнул пару пальцев в узкий проход, с удовольствием ловя первые звуки отчаяния, вырванные из чужого горла. Мучить своих врагов Лебедев просто обожал, и на счету его были Слава Бустер и Трилл Пилл, которым он подобрал наказание похуже. С Ромой же тиктокер выбрал самый безобидный вариант. Зато какой унизительный. — Тебе это так просто с рук не… — Уже слышали, — прикрыл чужой рот рукой, а после, чуть подумав, и грубым, жёстким поцелуем, кусая губы до боли. — Меньше рыпаться будешь. — Я тебя ненавижу.       На это Лебедев лишь рассмеялся, и лишь глубже пропихнул пальцы, сглатывая при виде того, что они делают, набежавшую во рту слюну. Распирая парня изнутри, Некоглай пустил в ход оставшиеся три, жмурясь от омерзения, когда хлюпнула смазка, и произвел движение назад и вдоль, создавая агрессивное трение. — Коль, да переста-ань, — Роман попытался вытолкнуть руку из своего тела, ерзая и кряхтя, но было бесполезно — псих только глубже вошёл, пытаясь проникнуть по пястье. — Чёртов ебаный мудак! Сдохни! Сдо-о… — Сука, не визжи, — взяв стек, Николай с размаху ударил по ягодицам, а затем и спине, разнося жгучую боль по напряженному телу Мокрицы. Тот заорал, и горькие слезы резким потоком хлынули из глаз. — Нет, ты тупой, или притворяешься? — Мне больно, чмо ты ебаное, — проговорив это в сгиб локтя, разоблачитель уткнулся в него и хлюпнул носом, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от боли и жалости к самому себе. — Мне по-хуй, — вошёл ещё на сантиметр. — Похуй, понимаешь?       Больше Мокривский говорить не пытался, он лишь как можно крепче закрыл глаза и потерял сознание. Все эти переживания сломали его. Но то, что произойдёт дальше, окончательно его убьёт.

День второй

      Проснулся во второй раз стример от того, что его больно били стеком по всем местам, но особенно давление пришлось по филейной части. Некоглай будто получал особенное удовольствие от его зада, целуя и мня пальцами. Каждый шлепок сопровождался восторженным стоном со стороны психа, отчего Роме было ещё страшнее. — Заебал уже, — решился заговорить он, чувствуя, как урчит живот. — Отпусти. — Ну да, разбежался. На вот, — Коля взял что-то с полки и положил в чужой рот. — Глотай.       Послушно открыв рот, Мокривский почувствовал, как во рту стало сладко, а затем сглотнул. По пищеводу разнеслось тепло, а парню стало намного легче. — Что это? — Заменитель еды, что-то из будущего. Не беспокойся, это не наркотики. — предугадав ход чужих мыслей, ответил Коля. — Не хочу, чтоб ты сдох. — А я хочу. — ответил Рома. — Мало ли ты хочешь? Комнату разнес новый шум хлопков, и тихих, страдальческих криков. И в этот раз похититель его не трахал.

День третий

      Мокривский не понимал, почему он так резко вырубался, и как потом вообще спал, и что Коля с ним делал, но был уверен, что обычная усталость тут была не причём. Более того, он ощущал в теле непривычную лёгкость, а на самом теле — холодные пальцы, что тянули его куда-то, и старались поднять. — Коль, ты что делаешь?..– парень поднял голову и сфокусировал взгляд на мучителе, что осторожно пытался сгрести его в охапку. Когда у него это получилось, Лебедев крепко сцепил руки друг с другом, чтобы ненароком Рому не уронить, и понёс его вперёд. Только потом жертва и поняла, куда. — Серьёзно? Секс-качели? — Да…– возбужденно промычал джокер. — Сгораю от нетерпения. — Так сильно хочешь мне больно сделать? — горестно ухмыльнулся Мокривский. — С чего это? — удивился Николай. — Хочу выебать тебя уже. Я три дня терпел. — В смысле? — время удивляться пришло уже Мокрице. — Я разве не два дня тут у тебя провёл? — Неа. Целых три. — больше ничего не сказав, Некоглай усадил парня на качели, пристегнув ремнем, и прошёлся пальцами по открытому проходу, выбивая из своего оппонента сладостную дрожь. В прошлый раз он его хорошо разработал.       Спуская спортивки и боксеры вниз, Лебедев освободил член, и двинул пару раз по нему кулаком, приводя в стоячее положение. Кинув взгляд на покрасневшее лицо Ромы, а затем и на раздвинутые ножки, возбуждение и само накатило на клоуна, и он, извращенно облизнувшись, стал бесстыдно дрочить на эту жгучую картину, так ещё и глаза мерзко очень закатывал — стримера почти вырвало. Откашлявшись, он поднял глаза, и увидел злой, кровожадный взгляд чёрных глаз его заклятого врага.       Резкая пощечина увесисто прилетела в его щёку, окрашивая в красный цвет. — Не нравится что-то? — выплюнул Лебедев, грубо встряхнув Мокривского, что под этим взглядом весь поник и сжался от страха. Щека до сих пор болела, и он бы не хотел получить по второй. — То-то же. Следи лучше за тем, как я управляюсь с твоей самооценкой.       Размазав природную смазку по пальцам, тиктокер смазал анус, подставляя головку, и, не сводя жадного взгляда со смущенного и зашуганного Ромы, стал проталкиваться в узкие стенки, желая проникнуть глубже и окончательно сломать своего разоблачителя. Было очень удобно стоять между раздвинутых ног, Коля был доволен этим приспособлением, да и вообще всем тем, что он успел закупить — специально для Ромки, с губ которого сорвался жалобный вскрик. По телу мучителя прошлись горячие волны, и он резко задвигался, охая, когда член сжало. — Узко пиздец. Хотя вроде растягивал, но всё же… блять, — Некоглай вошёл дальше, сжимая бёдра парня, а затем подался вперёд, облизывая кожу с шеи до подбородка. — Напоминаешь мне маленького жирного поросёнка. Так бы и съел, — в доказательство псих вцепился зубами в нежную кожу, ещё чуть глубже входя в мокрое нутро, и до ушей долетел болезненный вскрик. — Нравится, не нравится — меня это не касается. — Потому что ты уебок и псих, — резко бросил ему в лицо Роман, чувствуя замедленные толчки, и то, как качаются качели. — И ещё ты мерзкий, и мразный, и… — Давай, что ещё скажешь и придумаешь? — оскалился Коля. — А я, пока ты говоришь, буду тебя трахать. Ты же не будешь против?       И он вошёл почти до середины, видя, как враг зажмурился и закачал головой в попытке прийти себя. Наверное, думал о том, что это всё просто сон. Но поцелуи в щёку и глубокие толчки почти до основания доказывали обратное. Его снова чуть не выблевало.       Коля не знал, да и ему похуй было, но сегодня Рома впервые так продолжительно плакал. Ему действительно было больно, с ним обращались, как с животным каким-то, он боялся, что останется здесь навсегда.

День четвертый

      Сегодня было ещё хуже, чем вчера. Распорка — одно только слово ужасало.       Прицепив ошейник, Коля растянул его, заключив ноги и руки в кандалы. Рома закрыл глаза: было ужасно стыдно. Он был голым, а голова была опущена вниз. Мокривский не мог видеть ничего, только чувствовать, как Некоглай касается мягкими пальцами его жира на ляжках, а после проводит линии по спине, разминая плечи выше. Он нежно массировал шею, вызывая шумные вздохи, разносящиеся по периметру комнаты.       А Мокрица даже и не знал, что это была за комната, и комнатой было ли это вообще. Возможно, и подвал какой-то, с кроватью и без окон. Хотя он видел окно, сбоку, но оно было крепко закрыто, судя по всему. Да он ещё и не пытался сбежать. Сил хватало только на то, чтобы перечить своему извращенцу-насильнику — на большее он и не был способен. Да и боялся, что после одной такой попытки сбежать ему могут сломать ноги, или того похуже — вообще убить. Некоглай ведь ебаный маньяк, чего уж там. И дело своё он знает прекрасно. И главное здесь — это месть.       Он был, как застывшее изваяние. Двигаться не было возможности, не удавалось и запястьем шевельнуть — распорка блокировала все его движения. Мокривский хотел кричать и материться, затем умолять его отпустить, но из пасти не удалось и слова выдавить. Он покрылся потом, из глаз водопадом текли слёзы, а тело бесконечно дрожало от холода, что сохраняла эта ледяная тюрьма. Такие же по ощущению пальцы Некоглая растягивали его сзади, бесстыдно проникая внутрь и лаская стенки, смазывая его перед тем, чтобы трахнуть. Сегодня Коля хотел быть особенно груб.       Горячая плоть вошла до основания, заполняя собой внутренности парня. Входил Лебедев без презерватива, в них он вообще не видел должного смысла. Их тела то и дело становились одним целым, и клоун громко стонал, показывая этим самым удовольствие, что он получал, двигаясь в теле Ромы. — Ты моя игрушка. — прошептал на ухо, а потом больно начал кусать, выбивая из врага жалобный скулёж, как у собаки побитой. В остальном случае стример молчал, сдерживая болезненные крики. Чувствовал он от этих процессов хоть какое-то возбуждение? Да, но в частности всё перекрывало его отвращение. Затуманенный рассудок иногда пускал в голову картинки о спасении, и о том, как он хитро обдуривает Некоглая, бьёт, а затем сбегает. Но то были лишь его фантазии, а сейчас парень мог лишь держаться, пытаясь не потерять остатки гордости и самообладания. Надежды выбраться было мало, но она была.

День пятый

— Тебе не надоело меня трахать? — поинтересовался Мокрица, смотря своему мучителю глаза в глаза, пока тот лениво гладил его по филейной части и иногда целовал в шею. Сегодня тот выглядел каким-то уставшим, и рядом ничего весомее паддла в руках не было. Смотря на разоблачителя голодным взглядом, Коля даже не скрывал того факта, что он его хочет, и чего Рома не мог бы сказать о себе. Но и раздражения тоже не чувствовал — только усталость. Эта клетка не давала ему покоя, и та цепь с браслетом на ноге — тоже. Благо ему хотя-бы давали адекватные условия для проживания, хоть и используя в качестве секс-игрушки. — Нет, и не надейся. Но сегодня я хочу просто чтоб ты мне отсосал. — А паддл зачем? — Заметил, что тебя это возбуждает. — наклонившись, псих страстно втянул Мокривского в поцелуй, проводя языком по десне и шлёпая ладонью по ляжке. — Да что ты. Не правда, — Рома закусил губу, чтобы не выдать себя, а особенно те странные ощущения, которые испытывал, но яркий румянец на щеках его выдал. — Зачем тебе вообще меня возбуждать? — Так ты сдаёшься в мои руки. А когда сдашься окончательно — захочешь остаться. Хочет, чтобы он остался навсегда? Эти слова вызвали на губах блондина усмешку. Что за бред говорит этот клоуноподобный кусок мусора? Нашёл пару слабых мест, и всё — выиграл эту партию? Так, что-ли?       Видя насмешку в голубых глазах, Лебедев широко улыбнулся, а затем быстрым движением расстегнул ширинку световых джинс, наклоняя голову парня к своему члену и запихивая головку в податливый рот. Беря в руки паддл, Некоглай стал медленными, но чёткими движениями шлёпать им по ягодицам Мокрицы, вызывая сладостное мычание внизу. Губы Романа осторожно обхватили головку плоти, а затем в ход пошёл язык, смазав уретру и выбив из накрутчика пару грязных стонов. Положив ладонь на светлую макушку и надавив, Коля дал тем самым указание двигаться быстрее, чего разоблачитель послушался сразу. Насаживаясь до основания, Мокривский заглотнул полностью, а затем оторвался, чтобы стащить с Лебедева джинсы. Почему-то мыслей о том, как он ненавидит Колю и хочет выйти отсюда больше не было. Наверное, это похоть заполнила его разум. Обхватив пальцами яички, он перекатил их в руке, и тиктокер громко завыл от кайфа, толкаясь в чужую ладонь.       Решив, что пути назад нет, Мокрица подполз поближе, и, под удивлённый взгляд напротив, самостоятельно стал насаживаться на чужой член, что плотно вошёл в его анус, и сделал пару резких движений, скача тем самым и вбирая его полностью в своё растраханное нутро. Из-за обилия смазки орган постоянно выскальзывал, но Николай обращал внимание не на это. — Как… Почему ты сам…       Признавать то, что ему нравится всё это извращение, и что он ебаный мазохист теперь — Рома не хотел, поэтому просто засосал врага в ещё один тягучий поцелуй.

День шестой

      Такого обращения к себе Коля захотел сам. Он знал, что Рома не предпримет против него ничего со вчерашнего дня, поэтому позволил заковать себя в наручники. А поиграться Мокривский хотел с его грудью, а именно с сосками, что медленно стал облизывать по очереди, лаская ареолы и вытягивая из партнёра удовлетворенное мычание.       Язык стал работать упорнее, пока пальцы нежно гладили вставший член, сжимая головку и оттягивая. Сконцентрировав внимание на ней, парень стал методично управляться с работой, пока Лебедеву оставалось только стонать и двигать иногда бедрами, толкаясь в руку.       В какой-то момент, когда Рома особенно пошло сосал и вылизывал сосок, прикрыв глаза и причмокивая пухлыми губами под вскрики клоуна, телефон того загудел, оповещая о входящем вызове. Коля нахмурился, и указал головой на сотовый, побуждая Мокривского взять его. Тот, даже не отрываясь от дела, чужую просьбу выполнил, и выставил телефон перед лицом Некоглая. — Возьми, и поставь на громкую связь.       Когда указания были выполнены, из трубки раздался писклявый голос какой-то девушки, видимо — очередной пассии Лебедева. — Коля, ты же обещал, что сегодня мы будем вместе! Где ты?       Рома занервничал. Ему не хотелось делить своего врага с какой-то шмарой, поэтому, оторвавшись от груди, разоблачитель спустится вниз, и начал грязно сосать, быстро языком вылизывая каждую венку на члене и трахая себя орально. Закусив губу, Николай старательно подавил стон, и, подозрительно глядя на Мокривского, ответил, пытаясь сильно не стонать: — Ну ты же знаешь, зай, мх… у меня дела. — Ну да. Со шмарами всякими трахаешься, по-любасу! — Не такая уж она шмара…– неслышно проговорил Лебедев, а потом вслух сказал: — Несёшь ерунду какую-то, нету у меня никаких шмар. Мне кроме тебя никто не нужен.       Он улыбнулся, а затем внимательно посмотрел вниз. Рома замедлил темп, похабно глядя на Колю из-под опущенных век, и тот чуть не кончил от одного только такого вида. А когда Рома облизнулся — так вообще закусил губу до крови, чуть не закричав. — Чего молчим там? — прозвучал уже более спокойный голос, чем до этого. Кажется, она ему поверила. — Ладно, завтра приедешь ко мне. У меня для тебя сюрприз. — и она хитро захихикала, что можно было интерпретировать для Мокрицы, как очередную причину приревновать. Но почему Рома ревновал — он не знал, и знать не хотел. Возможно, привязался, а возможно и втюрился. Ебаный стокгольмский синдром. — Хорошо, за-ай. — и стример, потянувшись, сбросил, а затем взял ключик, и снял наручники со своего ненавистника. Тут же Лебедев пришёл в движение — резко повалив Мокривского на кровать, тиктокер грубо прижал его к ней, цепко держа за запястья, и также резко вошёл, учащенно вбиваясь между раздвинутых ножек. Выгнувшись от остроты ощущений, разоблачитель громко застонал. Некоглай, совсем его не жалея, глубоко входил и выходил из мягкого тела, быстро трахая и насаживая до основания. Член бесконечно много касался точек, а зубы парня не оставляли ни одного живого места на уязвимой шее жертвы, что прижимала Колю к себе поближе. Рома то и дело выстанывал имя Лебедева в звенящей тишине комнаты, но только вот тихой она была только в его представлении: на самом деле атмосферу разрывали громкие шлепки бёдер о бёдра, а также стук кровати и стоны, стоны, стоны, бесконечно громкие и слишком, слишком мокрые всхлипы. Запрокинув голову к потолку, Мокривский больше не мог терпеть, и кончил, крепко сжимая руками простыни, а ногами тело партнёра.       Пару толчков — и Некоглай кончил внутрь, пачкая органы жертвы и падая сверху. Обняв, блондин прижал его ближе, и поцеловал в висок, а затем услышал: — Ну и че это за ревность была. А, Мокривский? — вышеупомянутый ничего не ответил, но псих всё равно хотел услышать ответ. — Не хочешь ни с кем меня делить? Почему? Недавно ведь кричал, как ненавидишь, а тут… Рома вздохнул. Кажется, ему придётся признаться. — Мне очень… очень нравится то, что ты со мной делаешь… как ты говоришь со мной. Как ты ненавидишь меня, я…– на щеках появился нездоровый румянец, а затем он увидел полный непонимания взгляд чёрных глаз Коли, что смотрели на него в упор. — Да, это так. Помнишь, что было в тот вечер в клубе? — Не особо, знаешь ли…– задумчиво протянул джокер. — Ты меня позвал подраться, а я пошёл. Я тогда не был пьяным. Это потом уже налакался, когда мы с тобой разговаривали. Пивас прихватил, а тот с наркотиками оказался, — после этого признания Мокрица жадно впился в чужие губы поцелуем, но его оттолкнули. — Что? — Все думают, что ты пропал. Тебя это не волнует? — Ну… нет. А с чего ты спросил это? — не понял вопроса стример. — Будешь моим? — шоумен грязно ухмыльнулся, лаская парня снизу, а затем хрипло добавил: — Вместе попиздим что-нибудь на камеру. Покажешь всем, что не сдох. — Зачем тебе это? Разве я не твоя игрушка для сексуальных утех, а, Коля? — Рома нащупал рукой чужую плоть, а затем ловко подставил её под себя, толкая внутрь растянутого нутра. Его глаза закатились, а с губ сорвался короткий стон, как точка какого-то невозврата. — И что? Одно другому не мешает. Или мне завтра встретиться с Настей, той, с кем я разговаривал, и трахнуться с ней? Этого хочешь? — Лебедев прекрасно играл на нервах. Знал же, что разоблачитель хочет этого меньше всего.       И действительно. Недовольно дёрнувшись, Мокрица нахмурился, а затем втянул клоуна в мокрый поцелуй, пачкая слюнями подбородок. Пихнувшись, Некоглай глубоко вошёл в Рому, и почувствовал, какие же внутри него горячие стенки. Его враг был просто идеален: его тело доводило до исступления каждый раз, когда он касался его, а чего стоило такое милое наивное личико… ах, каждый раз, когда Лебедев случайно видел в ленте или интернете Мокривского, его так и тянуло закрыться в мерзкой кабинке туалета и передернуть, представляя, как тот будет плотоядно заглатывать в глотку его вставший колом член. Но ещё больше возбуждало представлять его связанным, полностью голым и открытым перед ним — Николай представлял, как бы он трахал своего разоблачителя, как входил бы между его расставленных ножек, и как шлёпал бы по толстому заду, пропихивая внутрь пальцы, все мокрые и в смазке.       Сначала Некоглай хотел сделать это всё Ромочке в наказание, но теперь, видя, как тот получает от всех его действий удовольствие, накрутчик вообще не понимал, что делать. Решение пришло спонтанно. Они просто будут встречаться, и неважно, что это просто секс. Зато какой страстный. И по обоюдному согласию. — Я согласен.

День седьмой

      Лента из новостей о том, что они встречаются, буквально пестрела известием одно ярче другого. Одни писали, что это пранк, другие — что Некоглай заставил Мокривского. А третьи так вообще, что Мокривского убили вместе с Некоглаем, и кто-то издевается над индустрией и покойными. Короче говоря — всякий бред.       Парни же снова занимались непристойными вещами. Надо же людям доказать, что они встречаются.       На этот раз они сидели в одежде, вернее, это Мокрица сидел на Лебедеве, в его футболке и чёрном ошейнике на шее — клоун сказал, что так они покажут свои настоящие отношения. Не полностью, но частями. Со своей девушкой Коля расстался, чему стример не совсем в тайне был рад. Сейчас же шоумен был занят тем, что настраивал вебку для нового стрима об их отношениях.       Включив по обыкновению музыку — а это была песня Мокривского, Коля оторвался от компьютера и прижался губами к чужой шее, оставляя чуть выше ошейника красный засос. Руки стали блуждать под футболкой, пока сам Рома не решился остановить своего парня. — Коль, мы же не будем весь стрим так сидеть? Забыл, с какой целью подрубил? — задал вопрос разоблачитель, а в ответ получил хлесткий шлепок по ягодице. — Эй, да за что?! — За то, что болтаешь. Сам знаю, когда что делать, ротик не для дела открываешь. — нахмурился, становясь грознее тучи. — Ну чего ты так злишься? — Мокрица примирительно улыбнулся, а затем, поддев пальцами подбородок, стал нежно чмокать джокера в пухлые губы, ёрзая бедрами по чужому паху. В ответ Некоглай рвано выдохнул, и довольно замурчал, прижимая пухлое тельце к себе. Кажется, на стрим ему вообще было похуй, когда рядом был Рома Мокривский. — Мхм, — простонал тот в поцелуй, а затем тихонько добавил: — Так люблю тебя… Николай услышал. — Я тебя больше. Хочу сожрать тебя, зайка, — он зарычал, впиваясь зубами в приоткрытое плечо стримера, и стал кусать под звонкий смех затрясшегося от щекотки парня. — Слишком сладкий… Трахнуть хочу, блять. — размахнувшись, он шлёпнул ладонью по филейной части Мокрицы, на что тот глухо застонал, утыкаясь в плечо Лебедева. — Ну так давай, — медленно потерся задом о вставший бугорок, возбуждая клоуна ещё больше. — Возьми меня сейчас. — Не могу, — тяжело вздохнул джокер. — Мы стрим должны провести. Кстати, уже как давно, — он включил вебку, а затем мило улыбнулся, смотря прямиком в камеру. — Привет всем, — помахал рукой, второй ласково поглаживая Мокривского по спине. Тот в камеру не смотрел — отчего-то почувствовал стыд, и вспомнил Юечку. Как она там? Похоже уже знает об их «взаимоотношениях» с Некоглаем. Вместо этого он смотрел на Колю. — Как вы знаете, я недавно сказал, что теперь встречаюсь с Мокривским. Ну так вот: это правда. Ну это и так понятно. — он сделал явный намёк на совсем очевидные вещи, ведь разоблачитель, человек, что втоптал его в грязь, сидел сейчас прямо на его коленях. — Да уж… Привет, ребят. — наконец-то стример обернулся к камере. На щеках тут же вспыхнул румянец: тиктокер очень явно проник пальцами между его ягодиц, быстро растирая проход и проникая внутрь. Парень пихнул его пару раз локтём, но ничего не получилось: Коля лишь глубже стал запускать ещё больше пальцев в мокрый анус, и стало слышно еле заметное на фоне хлюпанье, от которого сердце предательски екнуло: Роман боялся, что кто-то заметит и услышит эти развратные развлечения, что они устроили на платформе перед детьми. Но Некоглаю, казалось, было всё равно: он трахал его, совершенно не заботясь о том, что они могут попасться. Тут то только Мокривский и понял одну неприятную истину: он ещё пока не может контролировать джокера. Но это ведь пока… Поэтому, хитро усмехнувшись, блондин продолжил диалог с чатом, думая, как бы заставить Лебедева себе подчиняться. — Да не заставил он меня с ним мутить. Знаете, почему вообще я с ним согласился встречаться?       На этом моменте замер даже Коля, увлечённо занятый делом. Рома хмыкнул: всё шло по его затее. А значит — скоро эта собака будет приносить тапочки только ему. И никаких ебаных действий без его ведома. — Ну и? — не выдержал тиктокер, возобновив движения пальцами. Тихо простонав, Рома резко схватил себя за ошейник и приблизился к камере, являя на свет синяки и засосы. — Обожаю, когда мне делают больно.

День восьмой

— Значит, я делаю тебе больно? — истерично проговорил Некоглай, сидя на коленях перед голым телом. Закрыв глаза, Рома еле ощутимо дрожал — он не знал, сделал ли хуже себе, а может быть и победил, но сейчас его мысли сводились только к одному: страшно. В этот раз Лебедев особенно отличился: закрепив его ноги в фиксаторе раздвинутыми, руки вновь заковал в наручники, а самого уложил на этот самый фиксатор. Глаза были закрыты специальной маской, а анус расширяла какая-то ебаная штука, названия которого тот в душе не ебал. Благо рот был открыт: хотя навряд-ли это надолго. — Вот, даже стек с помпоном купил. — в ответ на это Некоглай провел мягким помпоном по чужой ляжке, еле щекоча. Рома хмыкнул. — Не буду больше тебя бить, или делать больно. Ты это, прости за те пощечины ебаные, я не хотел… — Коль, за что? Мы не любим друг друга, чтобы… — Замолчал, потому что вспомнил? — тяжело вздохнув, Николай мягким движением пригладил лохматые волосы вихры своего парня, а затем, быстро обойдя, поднял за подбородок, коротко целуя. — Мы больные, признай. Не хочу отпускать тебя. Никогда не отпущу. Не одна шлюха не удовлетворит меня так, как ты, — снова поцеловал, но уже пуская в ход язык. — Поэтому выкинь ты из головы обиды, оставь… — Только похоть и грязь…– прошептал разоблачитель, целуя его грубо и ответно. Укусив за нижнюю губу, парень оторвался. — Трахни меня уже, чувствую, как ты хочешь. — Очень… особенно когда ты в таком виде, — пальцами прошёлся по мягкому животу, затем щипая за бок. — Как сладкое блюдо, что я купил на последние деньги. — На последние триста рублей, — подхватил в шутку Роман, хотя голос его уже давно взбудоражено подрагивал. Ему жуть как хотелось ощутить толстый член в органах, и получить самый яркий оргазм в своей жизни. Ведь каждый секс с Колей был тем самым. — Пожалуйста… скорее. — Слу…– неожиданно для себя псих запнулся. Не понимая, почему, он всё равно закончил говорить. — Слушаюсь…       Лебедев приложил руку к груди и прислушался к самому себе. Это такое доступное, горячее, уязвимое, принадлежащее ему тело вызывало непонятно сладкие чувства в груди, а в пальцах так и кололо желание скорее коснуться красивого тела Мокривского, призывно растянутого сейчас перед ним. Склонившись на коленях сзади, он наклонил голову, отчего омбре упало на лицо, и притронулся языком растянутого колечка мышц, проникая внутрь него и ласково обводя стенки под громкий вздох блондина. Поняв, что Рома готов, Николай пошёл дальше, и стал учащенно работать языком, проникая всё глубже и глубже в анус, да смачивая нутро. С хлюпающим звуком оторвавшись, джокер спустил шорты и, переступив их, отодвинул куда подальше — одежда им сейчас явно не пригодится. Только если кто-то войдёт. Но кто решится нарушить самое любимое дело Николая Лебедева — ляжет с пулей в башке. Потому что в этот момент его личность и внимание отдано только Роману Мокривскому, и никому больше.       Входить в разоблачителя он стал неспеша, растягивая удовольствие понемногу, хотя член так и болел от желания грубо и быстро его отыметь. Но ему хотелось помучить Ромку, хотелось, чтобы он понял, что ему тут больно не сделают. Приручить этого милого мальчика к себе, трахнуть так, что сидеть не сможет. Но на его коленях будет мягко: Некоглай обещает. И ласковым быть он обещает тоже. Только бы его любили… Больная любовь, но ему как-то похуй. Плевать. Поебать абсолютно. Всё равно. И все остальные синонимы.       Навалившись всем телом, он только глубже вошёл в Мокривского, а после прибавил темп, не забывая также и целовать его тело, оставляя на нем еле как заметные засосы. — Тебе хорошо, Ром? — хрипло поинтересовался тот, стоя уже на грани оргазма. Не имея возможности ответить из-за такого же случая, стример кивнул, а затем выгнулся, задрожав всем телом. В тот же момент он почувствовал, как внутри брызнуло горячее семя, сладко размазываясь по стенкам ануса. Ему действительно было очень хорошо. Так, что хотелось выть: блондин так и сделал. — Коля… Коля, я… мне так…       Ему не хватало слов, чтобы описать свои чувства, но Коля всё понял без слов. Освободив того из фиксатора, парень положил чужую голову себе на грудь, и Мокрица услышал быстрое стучание его сердца в грудной клетке. — Завтра всё будет нормально. Я отпускаю тебя, чтобы ты принял решение. — Что? — тут же вскинулся разоблачитель, поднимая глаза на накрутчика. — Что значит: отпускаю? — Нельзя так. Насильно держать. Я хочу, чтобы ты либо ушёл, либо мы завели нормальные, здоровые отношения. — Ты сможешь так? — Ради тебя я попытаюсь. Я ведь пытался научиться играть в мафию для тебя, и популярным стал… тоже… и извращенцем… Неожиданное признание повергло всех присутствующих в шок. Но мы не на битве экстрасенсов, поэтому давайте без пафоса. — Серьёзно.? Это всё… и накрутка? — Ну почти… давай помолчим?       Мокривский послушно замолчал, а затем теснее прижался к клоуну, но сердце стало уже тише. Зато его очень громко билось. — Я ненавижу ведь тебя, Коль. — Я тебя тоже, Ром. Ужасно. Хочу убить пиздец, но не могу… — Что мешает? — спросил разоблачитель, игриво проходясь пальцем по вздымающейся груди. — Любовь, наверное. — Да… наверное, я поэтому никуда и не уйду. Никогда. Пусть я тоже очень хочу тебе отомстить, Некоглай.

День девятый

      На руке Мокривского Ромы красовался браслет, чёрный такой. Неснимаемый. Он символизировал принадлежность человека к тому, чьё имя было высечено на браслете. Николай. Тот, кому он принадлежал. И будет до самой смерти принадлежать.       Сейчас, сидя у него в комнате, они снова целовались, как подростки. Рома кусал Лебедева в шею, когда получал тихие кивки, а после на его шее красовались идентичные укусы, только ещё больше, ещё страстнее и краснее. — Не могу, сука, держаться. Хватит меня доводить, — зло прорычал Коля парню куда-то в шею, а затем полез руками под футболку, щипая за сосок и оставляя мокрые дорожки на ключицах и плечах. Изогнувшись, Мокривский поймал его взгляд, и улыбнулся, одними губами говоря: нет. Тот все правильно понял, и хрупкое тело стримера тут же оказалось прижатым к кровати, а ноги были запрокинуты на плечи. Некоглай времени никогда не теряет. — Хватит, я же сказал. — Самообладания нет никакого у тебя, Коля, ах. — в конце блондин решил чуть-чуть поиздеваться над джокером, поэтому пустил в ход все самые изящные способы для соблазнения своего парня. Но только он не знал, что даже его такой холодный взгляд уже доводит до состояния инертности. А сощные, припухшие губы — до адского исступления, когда так и тянет раздвинуть мягкие ягодицы и войти между ними, трахая этого непослушного котёнка по самое немогу. Только так, как Рома любит: грубо, жарко, и нескончаемо пошло; только так, как Коля хочет делать с ним: с кровавыми укусами, громкими стонами и глубокими движениями, когда тёплые стенки обхватывают головку члена, впуская всё в себя до основания и не отпуская, пока оба они не дойдут до состояния бурного оргазма, пачкая простыни, себя и друг друга, пока не упадут обессилено.       Дыхание то и дело прерывалось, волосы слиплись, а тихие вскрики и шёпот так и заполняли комнату, где трахались эти двое. Некоглай то и дело закатывал глаза: он буквально таял от той порции удовольствия, что получал от близости с Ромой, но особенно ему нравилось то, что это было взаимно. Ведь и сам разоблачитель закатывал глаза при каждом толчке между бёдер, каждом хлопке кнутом по ягодицам, с каждым глухим словечком, что шептал ему накрутчик прямо на ушко, после его облизывая и посасывая, что вызывало по телу особенное чувство удовлетворенности. — Хорошо. Мне с тобою хорошо. И я никогда не сниму этот браслет. — чётко произнёс Мокрица прямо Лебедеву в лицо, а затем улыбнулся. А Коля улыбнулся в ответ. — Ты больной. Но я тоже. Не уходи никуда. — Да куда я теперь уйду, когда мне диагноз поставили? Они плавятся, они целуются. Они больны. Но не для друг друга. А только для себя. — Я болен. Навсегда. Они трахаются, а я пока закрою дверь. Идите-ка все спать.