Тот самый день

Чиркая по бумаге ручкой, он стоял и смотрел на стоящую в рамке фотографию. Фото, где вместе они были счастливыми. Фото, где он был всё ещё жив… «Прощальная записка» — значилось на бумаге. — Ты… умер. И мне незачем больше жить. Даже если это было давно. Даже если ты говорил идти вперёд, одному, я всё равно больше не могу. Прости меня, Ром. Я не готов. Я не могу без тебя, не могу держать внутри себя все эти воспоминания, ведь с каждым разом внутри меня давит всё больше и больше. Я вспоминаю всё, что было связано с тобой той прошлой зимой. Коля помнил.

***

Они часто катались на коньках. Держа Мокривского за руки, Лебедев счастливо улыбался, кружа с ним по льду. В какой-то момент Рома не удержал равновесие, и, покачнувшись, упал прямо на него, отчего они начали громко смеяться, толкаясь. — Ты такой неуклюжий у меня, — Николай запечатлел короткий поцелуй на горячем лбу парня, и нахмурился. — Почему не сказал, что у тебя температура? — У меня температура? — притворно изумился Мокрица, щупая лоб. — Действительно! Умру. — Не паясничай. Пошли домой. Он ещё тогда помнил, как лечил его мёдом и вареньем. Ложку за ложкой, поил чаем и лекарствами. А самое главное — поцелуями. Они много целовались, хотя Лебедев мог и заболеть. А потом они пошли к врачу. Когда Роме стало хуже. Когда его била эта чертова лихорадка, кожа стала какой-то бледной, а вес так вообще стремительно стал исчезать. Врач сказал, что они слишком долго не обращали внимания на всё это. Коля был с ним до конца. Не выслушал ни одной просьбы. Никогда он не унывал, скупая лекарства и оплачивая из своих сбережений лечение. Но… Слишком голубые глаза смотрели на него с мнимой просьбой просто оставить и уйти. Но как он мог уйти, если так сильно любил? Как мог он оставить человека, чьё существование просто как сама жизнь? Рак… так глупо. Они были вместе слишком мало. — Коль, пойдём около того дерева сфоткаемся? — на Мокривском тогда была красная кофточка, а на нем синяя, и это было так забавно, что Лебедев иногда тихо посмеивался в ладонь от подобной нелепости. — Чего смеёшься? — Да ничего. — спрятав улыбку, парень посмотрел на любимого, пока тот делал селфи, а после мягко чмокнул в щёку, не смотря на чужие отбивания. Кладя записку рядом с фото, Николай пробежался глазами по тексту в свете свечи. «До сих пор я помню, как ты держал меня за руки каждый раз. В тот день ты тоже держал меня. Мне тогда было так больно… я еле сдерживал слёзы. Твои силы уже были ведь на исходе, мне не хотелось, чтобы тебе было ещё хуже, чем мне. Я сказал, что люблю, что всё будет хорошо. Врал, получается?» — Я сам себе, блять, врал. Хватаясь за грудь, он упал на пол, и еле нашёл в себе силы, чтобы подняться и выйти в подъезд. Дверь была открыта — завтра придёт Никита и найдёт его записку. Да, он давно завел новые отношения. Отношения, которые не смогли спасти. «Никит, прости. Я не могу без Ромы. Я больше не могу.» — Слишком, — сорвался на хрип. — Слишком больно. — Онкология. Рак головы. Его так часто трясло. Никогда раньше улыбка не слезала с лица Мокривского, даже в тот день. Он надеялся… он до конца надеялся, что сможет выжить. Выйти из этого положения. Просто остаться живым. Он умер, но чувства не умерли. Зато Коля умер вместе с ним. — Привет, я Рома Мокривский, — парень со светлыми волосами склонил голову вбок, и, протянув руку для рукопожатия, улыбнулся, стоя в ожидании. — Приятно познакомиться. Нам тут три года учиться, будем дружить? Вцепившись в чужую руку, Николай не мог произнести ни слова. Он буквально растаял под этим взглядом насыщенно голубых глаз. Вернее растворился внутри них… в этих прекрасных морских глазах. Столько внутри них было боли. До сих пор стоял в ушах шёпот: я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя, Коля. Снег падал на его светлые волосы, Николай поднял голову вверх, видя лишь синее небо перед собой. Стоял с чувством полной пустоты внутри, и лёд, что был тяжёлыми замками наложен на сердце: таял. — Не бойся, отпусти меня. «Я не могу отпустить тебя, Рома. Никогда.» Глаза резал ветер, а голые руки окостенели. Плечи дрожали, а губы посинели. Коля крепко зажмурился: он пытался вспомнить, пытался представить любимое лицо своего парня настоящим и живым, но получалось лишь увидеть очертания самого себя. Они вместе столько прошли… и один он тоже долго шёл. Целый год. Но теперь Лебедев хочет всё это перечеркнуть. Хочет уйти из жизни, ведь без Мокривского жизнь бессмысленна. — Прости, прости меня, Ромка, — говорил, шепча в небо, а замерзшие руки то и дело смахивали с глаз большие кристальные слёзы боли, бросая их вниз. А они всё текли и текли…– Не смог я без тебя жить. Умер вместе с тобой, когда ты из жизни ушёл. Вот он, сидит перед ним на коленях, а на кровати мёртвое тело — как сейчас помнит. Датчики больше не пиликают, полоска ровная: сердце больше не бьётся. Коля хватает его за руку, пытается кричать, что всё хорошо, что Рома должен открыть глаза, потому что не смешно, но Рома… Рома умер. — Он больше не оживёт. «никогда.» Лебедев делает шаг вперёд, пока Никита дочитывает это письмо где-то на строчке «я люблю тебя, Ром, мне так больно пиздец», а затем его тело пулей летит вниз. А снег всё падает и падает белыми хлопьями на маленькую могилку Ромы. И теперь уже на бездыханное тело Коли.