Обещание, связавшее нас

      Шел первый час ночи. В «Сисястой корове», а именно так звали самое приличное здесь ночное заведение, все еще шумела толпа пьяниц, не один десяток лет живших в грязном, пропахшем перегоревшим самогоном, табачным дымом и вонью не мытых тел, городе Гарлаксе.       Некоторые из них, судя по внешнему виду, ночевали здесь не одну ночь — так сказал Герб едва посмотрев на них. Казалось, Кай должен был давно привыкнуть к причудам и «волшебным» умениям болотников, однако с каждым днем не переставал удивляться своим недавно обретенным новым друзьям. А порой мальчик ясно видел, как эти самые друзья станут строгими и требовательными учителями. И учить они скоро будут по-другому, не так, как учили на дорогах. Ведь впереди Крепость. Так думал Кай, расположившись между Гербом и Рахом в большой постели, стараясь как можно выше поднять нос, чтобы не чувствовать эту удушающую тошнотворную вонь не мытых одеял и подушек. Мальчику жутко хотелось спать. Тяжелый путь от самых Лысых Холмов и до Гарлакса, короткие привалы и постоянное нахождение на седле лошади давали о себе знать зудом и болью в пояснице и шее. В эти моменты, мальчик ясно вспоминал жизнь в чудесном городе Мари; вспоминал матушку, деда, Аскола с его припевалами и то, как хорошо и беззаботно жилось ему тогда. И всякий раз, когда Кай возвращался в навсегда потерянное и невозвратимое прошлое, его одолевала томящая грусть, которая словно змея расползалась гноем в душе. И тогда мальчик крепко-крепко жмурил глаза и мотал головой, будто стряхивая все то лишнее, что мешало ему сосредоточиться на главном, сосредоточиться на цели. А цель у него одна — Крепость Северного Порога.       Уходя, Трури задал ему такой урок: не открывая двери, выяснить, сколько человек находится в трапезной харчевни. Крепко зажмурив глаза, Кай до головокружения разбирал невнятные выкрики, обрывки песен и ругательства, густо разбавленные звоном кружек, скрипом скамеек и глухим стуком падающих тел — внизу то и дело вскипали потасовки.       «Шестнадцать… Нет, пятнадцать. Или…»       Дверь харчевни то и дело противно скрипела и громогласно хлопала. И по мере того, как мальчик уходил в сон, определить, вошел ли кто-то в харчевню или вышел, становилось сложнее.       — Семнадцать… — уже засыпая, прошептал мальчик.       — Неверно, — раздался голос Герба, отчего Кай испуганно дернулся, а сон бесследно исчез. — Двадцать два вместе с Пузом. Попробуй еще раз.       — Я ведь почти правильно угадал! — похвалился Кай.       — Ты не угадываешь, а слушаешь. А «почти правильно» — это подслащенная замена слову «неправильно», — пробурчал старик и, завозившись, перекатился на другой бок.       Полежав так еще какое-то время, Кай насчитал девятнадцать и, остановившись на этом, задумчиво поджал губы: «А все-таки интересно, сколько лет учился Герб? Он такой мудрый и сильный… Наверно, у него получалось лучше всех. А сколько учился Трури? И как ему сейчас там, в конюшне?» Оглянувшись по сторонам, Кай окончательно убедился в том, что болотники спят и, осторожно поднявшись, стараясь не делать резких движений, сполз вниз. Осторожно обогнув спинку кровати, Кай взял сапоги и на цыпочках направился к чуть приоткрытой двери, из щели которой не прошеным гостем в темноту валился тусклый свет от лампы. Старые потертые доски предательски скрипнули под босыми ногами мальчика, отчего тот, затаив дыхание, медленно обернулся назад. Болотники все еще спали. Облегченно выдохнув, Кай снова направился вперед и через несколько шагов прошмыгнул через дверь, осторожно притворив его за собой. Надев старые сапоги уже в коридоре, мальчик неторопливо спустился вниз по скрипучей лестнице, проходя мимо низеньких столиков, окруженных пьяницами и потаскухами, и вышел во двор.       На удивление мальчика людей во дворе не было, только сам хозяин заведения, худой, средних лет мужчина с таким не подходящим для него именем, время от времени выходил из своего вонючего муравейника, чтобы выбросить помои. Обернувшись на мальчика, Пузо растянул до самых ушей противную жабью улыбку, демонстрируя желто-зеленые от грязи зубы.       — Тебе чего, малой? — шмыгнув носом, мужик расставил руки по бокам.       — Ничего. Просто вышел погулять, — дернул плечами Кай и, больше не задерживаясь ни на секунду, направился в конюшню.       — А… Ну иди, иди. Ишь, кутенок-то, какой смелый! Только смотри, долго здесь не околачивайся, — крикнул вслед мальчонку и расхохотался, — Того гляди к утру и место в седле освободится.       Неторопливо развернувшись и все так же гадко посмеиваясь, Пузо перехватил ведро и зашагал обратно в харчевню.       — Ага, как же… — съязвил Кай, когда дверь захлопнулась, и пошел быстрее.       После того, как они с болотниками повстречали на улице Красавчика, Кая не покидало ощущение, что он все еще где-то рядом. Хотя, если вспомнить уроки Трури и прислушаться, то никого рядом не было, только лошади беспокойно ржали и цокали изношенными подковами. А признавать, что он испугался тогда, там, в темном переулке, мальчик не хотел даже самому себе. Негоже рыцарю Северного Порога бояться каких-то там разбойников. Ведь когда Кай попадет (а он обязательно попадет) в Северную Крепость, там уже твари будут пострашней и посильней Красавчика.       Вскоре, с этими мыслями, Кай и вошел в конюшню, но вместо спящего юноши обнаружил только одиноко лежащие в стороне тюки. Оглянувшись и прищурив глаза в темноте, мальчик заметил небольшую кучку сена, а на ней темный плащ, жилет и белую рубаху. Очевидно, это одежда Трури, а вот где он сам — этого мальчик сказать не мог. В один момент, Кая охватило легкое волнение за юношу, ведь среди болотников, мальчик отдавал большее предпочтение Трури, чем всем остальным. Герба, Раха и Криса он, конечно же, уважал и в разговорах с ними чувствовал себя намного моложе и несмышленее них, хотя, изначально и до сей поры, все болотники обращались с ним на равных. Но с Трури дело обстояло иначе. С ним Кай чувствовал себя свободнее, с ним он не робел. Возможно даже из-за того, что Трури был самым молодым среди болотников. И что-то осталось еще молодого и горячего в серьезных, темных глазах, мужественной и уверенной походке, в низком, бархатном голосе. А возможно и нет… Возможно есть еще кое что. Что-то такое, чему Кай не мог дать объяснение, но чувствовал каждой клеточкой своего тела. Что-то тянуло его к молодому болотнику.       Послышался стук, а следом плесканье воды. Кай вздрогнул и поспешил спрятаться за какими-то громадными мешками. Звуки снова повторились, значит, ему не послышалось, значит, около конюшни кто-то есть. Самое время вспомнить уроки Трури в лесу. Кай прикрыл глаза и внимательно вслушался: «Это мужчина средних… нет, молодой мужчина. Крепкий и высокий. И, кажется, он без оружия. Стоит примерно в десяти взрослых шагах от конюшни.»       Внезапно звуки исчезли, а Кай не сразу заметил, что задумался и перестал следить. «Может, ушел? Подкрадусь ближе». Вынырнув из своего укрытия, мальчик, стараясь как можно тише ступать на землю, приблизился к стене, а затем осторожно выглянул из распахнутой массивной двери. От увиденного мальчик замер, глаза распахнулись в изумлении, а губы самовольно разомкнулись, выпустив внезапно вырвавшийся из груди «ах»:       Трури стоял обнаженный по пояс, откинув голову и приглаживая длинные мокрые волосы назад, собирая их между пальцами. Рядом с ним стояла небольшая железная бадья с водой, а на колья кривого забора были нанизаны сапоги.       Блестящие в серебристом свете луны капли воды медленно стекали вниз по волосам, катясь по широким плечам и спине, разукрашенной множеством мелких шрамов, а на изгибе поясницы белел большой, по всей видимости, недавно полученный шрам. На какой-то момент, мальчику вдруг захотелось потрогать его спину, провести пальцами по каждому шраму и непременно спросить, откуда и от кого взялся каждый из них. И тогда юноша непременно улыбнется во все свои белоснежные зубы и отчитается перед любознательным мальчишкой. Такое желание Каю казалось странным. Нет, не просто странным, а очень странным. Он никогда не испытывал подобных чувств к кому-либо. Никогда подобные желания не возникали в его голове. Нет, мальчик не боялся этого. Он даже сейчас не задумывался: почему так происходит? Он просто наблюдал. Наблюдал, как с мокрых, прилипших друг к другу ресниц срывались и со скоростью света устремлялись вниз драгоценные капли, как они разбивались о протоптанные камни на тысячу, еще таких же хрустальных капель. А еще влажные приоткрытые губы молодого болотника, между которыми змейкой проскальзывали холодные струи и касались горячего языка, что с жадностью подстерегал этого момента. За этим Кай тоже проследил и сглотнул сухой ком в горле. Следил и не мог оторвать от этого зрелища глаз. Отчего-то в подсознании всколыхнуло внезапно загоревшееся дикое желание напиться из той же воды что и Трури. Жажда мучила Кая, но он не мог пошевелиться, он не мог оторвать зачарованного взгляда от юноши и только сильнее сжал неровную и шершавую поверхность двери, сам не заметив, как насадил на ладонь приличных размеров занозу. А струи все стекали… Мучительно медленно бежали вниз влажными дорожками, обводя контур кадыка, стекая вниз по груди и отвердевшим от холода соскам, очерчивая подкаченный, крепкий торс, оставляя небольшую каплю в углублении пупка, а после пропадали темными пятнышками на штанах.       Неосознанно подавшись чуть вперед, под ногой хрустнула так некстати завалявшаяся ветка, и Кай, резко сообразив, отпрянул назад. Отчего-то ему сейчас не хотелось попадаться на глаза Трури. Вроде бы он ничего и не сделал такого, но почему-то было стыдно. Стыдно до того, что уши горели так, что еще чуть-чуть, и они расплавятся как восковая свечка. Нет, не из-за того, что он притащился посреди ночи, чтобы нарушить покой болотника, а из-за того, что так долго смотрел на него. А почему он на него смотрел? Почему хотел подольше оставаться не замеченным, чтобы посмотреть еще чуть-чуть? Почему лицо его заливает лихорадочный румянец, а сердце бьется так быстро и сильно, что его за сотни миль можно услышать? Этого всего мальчик объяснить не мог. Как и те новые не понятные чувства, что заколыхались в нем, захватив тело и разум за считанные секунды. Какая-то приятная дрожь пробежалась по всему телу, а в животе будто что-то заскребло острыми когтями, но не царапая, а мягко щекоча изнутри. В ушах будто застряла вата, и Кай даже хотел похлопать по ушам, чтобы стряхнуть ее, но боялся сделать хоть малейшее движение и сильнее вжался в дверь, которую, к счастью, оказалось не сдвинуть. Видно к земле приросла.       Все так же закинув голову назад, Трури вбирал в легкие свежий ночной воздух и, приоткрыв глаза, устремил внимание на черное-черное небо и угрожающе смотрящий на него желтоватый глаз луны. Губы его дрогнули в легкой полу ухмылке и, сняв сапоги с кольев, парень тряхнул ими друг о друга:       — Ладно, можешь не прятаться, ты и так тут давно сидишь.       Вздрогнув, мальчик еще сильнее вжался в дверь и только спустя нескольких секунд, когда смысл этих слов дошел до Кая, он досадно вздохнул на собственную неуклюжесть и робко выглянул из-за двери, не спеша поднимать глаза на болотника.       — И дело не в неуклюжести, а в том, что ты забыл о моих способностях, — словно прочитав мысли мальчика, Трури широко улыбнулся и натянул на босые ноги сапоги.       Кай все еще не спешил посмотреть на Трури. А если бы и посмотрел, это было бы очень нагло с его стороны… а еще и стыдно, и… И дело то вовсе не в этом. Глаза его обязательно предадут. Потому что смотреть будут иначе. А как именно, мальчик не знал. Он еще совсем ничего не понимал.       — А давно… Ты заметил? — Кай постарался придать голосу уверенность и звонкость, но получилось слишком громко и с хрипотцой.       — Как только за тобой захлопнулась дверь харчевни, — вылив воду под забор, болотник перевернул железную бадью дном и поставил на землю. Выпрямившись, парень потянул руку к волосам, приглаживая и зачесывая их назад, но на смуглое, мужественно красивое лицо все-таки упала одна не послушная прядь.       Кай чувствовал на себе внимание и интерес темно-карих, изучающих глаз болотника. А еще Трури улыбался. Он улыбался одной из тех снисходительных, добрых улыбок, какой улыбаются маленьким несносным мальчишкам и от этой улыбки Кай чувствовал себя ужасно глупым, нашкодившим щенком.       — Я не хотел. Так вышло, и… Прости меня, — еле прошептал Кай, а последние слова и вовсе проглотил.       — За что же тебя прощать? — приглушенно рассмеявшись, юноша подошел к мальчику и, наклонившись, пристально посмотрел прямо в глаза. Да так близко, что у Кая перехватило дыхание и барабанной дробью заколотилось сердце в груди.       В темноте, под лучами луны лицо молодого болотника казалось Каю совсем иным. В глазах его черных, будто отражение жаркого летнего солнца в самом черном и глубоком колодце Гаэлона, сияли две яркие, ни с чем несравнимые звезды. Впалые щеки и высокие скулы придавали лицу мужественность. А еще губы: вдали они выглядели иначе. А сейчас, Кай с легкостью мог их разглядеть – потрескавшиеся и искусанные, но, тем не менее, наверно, очень мягкие и.. сладко-горькие. Как настой полыни и ложка меда. «Когда у тебя болит живот, это самое верное лекарство», — так говорила Каю покойная матушка, протягивая очередную ложку живительного чудо настоя.       — Так за что ты извиняешься? — Трури широко улыбнулся, отчего на левой щеке появилась глубокая ямочка.       — Не знаю… — честно признался Кай, все так же прямо продолжая смотреть в глаза учителю. Ведь он и правда, не знал откуда такое провинившееся чувство. Ведь он не виноват. Он ничего не сделал!       — А раз ты ничего не сделал, то и извиняться тебе не за что, — снова прочитав мысли мальчика, закончил Трури и, положив руку на щуплое, еще не окрепшее для меча плечо, чуть сжал его, — Чем похвастаешься?       — А? Я насчитал девятнадцать! Семь женщин и двенадцать мужчин вместе с Пузом. Сначала было семнадцать, а потом проснулся Герб и сказал, что двадцать один. Потом я снова пересчитал и насчитал девятнадцать. А когда спускался по лестницам, то снова пересчитал и убедился, что верно, — мальчик встрепенулся и звонко протараторил так, будто выучивал этот небольшой доклад наизусть с самого порога харчевни. — Но сейчас, наверно, уже не девятнадцать.       — Хорошо. Продолжай в том же духе и вскоре сможешь слышать подобно ветру, — благосклонно кивнув, парень выпрямился и зашагал в конюшню.       — Трури! — мальчик порывисто шагнул за болотником, словно хотел немедленно сообщить о чем-то очень важном, пока есть смелость. Болотник обернулся моментально, и мальчик застыл на месте. Еще секунду он колебался, а потом выдохнул и, решительно подняв голову, почти выкрикнул, — Ты всегда будешь рядом?(!)       С одной стороны это звучало как вопрос, а с другой было похоже на то, что мальчик просто поставил болотника перед фактом. И этому служили его серьезно нахмуренные в переносице брови, и едва колыхнувшийся огонь в глазах.       — Если ты сам того пожелаешь, Кай, — юноша непринужденно и добро улыбнулся. На миг, Каю показалось, что болотник посмотрел на него совсем иначе. Не так, как смотрел раньше. То есть… Болотники и раньше обращались с ним на равных. Но это было одно, а тут совсем другое. Трури смотрел на него по-взрослому, как никто на него раньше не смотрел. Совсем никто. А еще Кая удивило то, как молодой болотник произнес его имя. Как-то по особенному. Не так, как произносили раньше даже самые близкие люди: матушка, дед Гур, Корнелий, Танк. В его сладко-горьких губах имя мальчика звучало совсем по-другому, будто Кай слышал его впервые, настолько красивым и звучным ему показалось собственное имя.       — Конечно же желаю! Я очень хочу, чтобы ты всегда был со мной, — Кай широко улыбнулся, и по виду его можно было сказать, что еще чуть-чуть, и мальчик запрыгает от счастья и завиляет хвостом словно щенок. А едва заметные огоньки в глазах трепетно загорелись и в несколько секунд превратились в два больших праздничных костра, которые разжигали в славном городе Мари с наступлением масленицы.       — В таком случае, твое желание для меня закон, сэр Кай, — Трури весело улыбнулся на реакцию мальчика и склонился в причудливом поклоне, отчего Кай рассмеялся и захлопал в ладоши.       Просидев так еще какое-то время, они говорили о том — о сем. Трури рассказывал мальчику о своих первых походах с Гербом, о своей первой убитой твари, о том, как еще неопытным мальчишкой отправился с Рахом на охоту и совершенно случайно оглушил болотника своим свистом, о том, как ему потом не хило досталось от Герба и о многом, многом другом. Кай внимательно слушал его, боясь пропустить хоть одно слово, порой переводил взгляд на губы болотника и, почти не моргая, не переставал следить за каждым движением каждого мускула на смуглом мужественном лице. Сидели долго. До тех пор, пока молодой болотник не заметил, как любознательный мальчонка стал зевать и клевать носом.       Тогда парень отправил его обратно в харчевню, но Кай замотал головой и до последнего отказывался возвращаться, пока Трури не позволил ему остаться ночевать в конюшне. На такое предложение Кай охотно согласился, и едва его голова коснулась мягкой ткани рубахи, которую услужливо подложил ему Трури, веки стали свинцово-тяжелыми, и мальчик тут же уснул. Сквозь сон, он чувствовал, что Трури рядом, он чувствовал его запах, его крепкое сильное тело рядом с собой, и еще какое-то время слышал гипнотизирующий бархатный голос парня. Во сне ему приснилось, что он упал с лошади, и тогда мальчик испуганно дернулся, но тут же почувствовал на своем плече сильную и мягкую ладонь. Это Трури его поймал, не дал упасть. И всю оставшуюся дорогу (ночь) крепко обнимал, ни на секунду не отпустил, ведь он не может подвести мальчика. Кай ему доверяет. Он верит в него. Трури просто не имеет право дать хотя бы малейший повод, чтобы Кай засомневался в нем. Сэр Кай пожелал, чтобы он всегда был рядом. И мальчик знал. Знал и чувствовал, что он в безопасности. Ведь рядом есть такой замечательный человек. Рядом есть он — Трури. А потом Кай почувствовал на губах странный, казалось давно забытый и не возвратимый, сладко-горький вкус.

***

      Молодой юноша. Статный и красивый, крепкий и высокий. На вид ему никто не дал бы больше девятнадцати-двадцати лет. В длинных темных волосах отчетливо виднелись две совершенно белые пряди, обрамляющие не по годам строгое лицо. Яркое красное солнце, сонно и робко выглянув из-за темно-синих туманных холмов, опутывал теплыми лучами стройное тело молодого рыцаря. Доспехи его, выполненные из гладких черных пластин, будто юношу обернули от пят до шеи в черные зеркала, не отражали солнечный свет, а наоборот, впитывали его, словно заряжаясь энергией. На широком ремне из какой-то диковиной белой кожи, висел длинный меч с рукоятью в виде головы виверны.       Юноша сидел на широком каменном подоконнике, и взгляд его был устремлен далеко-далеко. Туда, куда не доступно человеческое сознание. Задумчиво улыбаясь, парень в последний раз смотрел на все то, что окружало его последние шесть лет. Жизнь продолжается, а впереди Гаэлон. Мечта исполнилась, ведь он теперь рыцарь Порога. Но парень всегда помнил те заветные слова, которые однажды услышал от длинноволосого, статного, молодого болотника: «Поймав одну мечту за хвост, не нужно останавливаться на достигнутом. Нужно стремиться дальше, ведь жизнь невозвратимо стремится вперед. Ищи новую мечту. Она и будет твоей целью». Молодой рыцарь свято помнил и никогда не забывал это. А сейчас его ждала новая цель, новые люди, новые земли, новые подвиги.       — Сэр Кай, лошади запряжены. Пора ехать, — в комнату вошел мужчина средних лет с коротко подстриженными волосами и чуть оттопыренными ушами. Это оруженосец Сильвер.       — Уже пора? Так скоро? — парень растерянно проморгал и, досадно вздохнув, кивнул. — Хорошо, сейчас иду.       Дождавшись пока мужчина покинет комнату, Кай снова обернулся к окну и улыбнулся легкой прощальной улыбкой:       — Пора ехать. Прощайте, Туманные Болота. Мы безвозвратно покидаем вас. Я и Трури. И пусть его тело вы забрали навсегда, его дух будет жить в моем сердце до самой смерти. Потому что он обещал всегда быть рядом со мной. А рыцари всегда держат свое слово, — широко улыбнувшись, Кай блаженно прикрыл глаза и втянул в легкие свежий утренний воздух, в которой все еще витала туманная влага.       Порывисто развернувшись на пятках, вскоре юноша покинул свои покои. И уже спускаясь по лестницам, он с каждой остающейся позади ступенькой ясно вспоминал ту ночь, и отвечал на все те вопросы, что тогда вихрем закружились в его голове: Почему он так смотрел на Трури? Почему его лицо заливала краска стыда? Почему так сильно стучало сердце? И почему, проснувшись на утро следующего дня, на его губах застыл сладко-горький вкус?