Дары волхвов

Слэш
PG-13
Завершён
67
автор
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
67 Нравится 6 Отзывы 3 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
— Вернон Роше! Последние четыре года командовал особым подразделением. Служит королю Темерии. Лично отвечал за усмирение предгорий Махакама. Охотник на эльфов, убийца женщин и детей. Дважды награжден за проявленную отвагу… Вернону Роше двадцать семь и в канун Саовины он идет к одинокой сторожке на границе болота и леса то и дело касаясь кинжала под плащом. Роше не боится родной вызимской болотины и ее тварей — он всю жизнь тут живет. Роше не боится бандитов — он уже достаточно порубил их на трактах. На его поясе спит в старых, потертых ножнах его первый наградной кинжал. Синеватая махакамская сталь, холодная даже на вид, и стоимостью в его полугодовое жалование. Но и не в деньгах даже дело — Роше одарил король. От того рука сама тянется к клинку, прослеживает еще незнакомые линии, когда он обходит затянутые ряской бочаги и заросли осоки. Ноги привычно выискивают безопасный путь, а мысли его вьются в совсем других местах: в маленьком домике притулившемся на самой границе Храмового и Купеческого кварталов, в тесной каморке на втором этаже столичной тюрьмы, в пахнущем воском и дорогим табаком полутемном кабинете вызимского замка. Влажный, прелый болотный воздух вьется кругом, забирается под плащ, но форма Роше насквозь пропахла оружейным маслом и дымом походных костров, руки — ароматом целебных отваров с острой нотой горьких лекарств, а в непослушных, вьющихся, тронутых ранней сединой волосах, запутался аромат согретого по погоде дорогого вина и специй. — Йорвет — самый обычный выродок. Вернон Роше двадцати семи лет не знает никакого Йорвета, в одинокой сторожке его встречает Ветте. Ну, это он потом станет Ветте, а пока, на излете велена на Роше хмуро смотрит исподлобья чистокровный остроухий, прислонившись широким, но худым плечом к кособокому дверному косяку. — Яды не продаю, — да, уж такому яды ни к чему, сам смотрит не хуже любой отравы, хоть сейчас в тюрьму волоки. Роше молчит, только разглядывает так, словно по возвращению будет рапорт самому королю писать: и скульптурную резкость лица, и прищур, и складку у губ. Эльф по-звериному фыркает (как есть нелюдь) и, выпрямляясь, отбрасывает за спину длинную, на зависть любой девице, косу. — И эти… бабские ваши притирки тоже, — явно заметил, зараза, как Роше на волосах залип. И было ж на что, не каждый день увидишь у красивого мужика косу до жопы почти с запястье толщиной. — Женщинам Aen Sidhe не нужны примочки для того, что даровано им их кровью. — Зато тебе березовый щелок нужен, сидх. Промоет твои косы лучше этой ботвы, — Роше в долгу не остается, кивает на пучок корней мыльнянки у того в руках. — Залить водой и три ночи настоять. Не благодари. — Наглый, значит. — Практичный. Я тебе услугу оказал и ты теперь мне помоги. — И что же тебе надо, гость непрошеный? … Ветте пахнет горьковатыми травами, кожей, воском, можжевельником и прохладой лесного ручья. — Я так ждал нашей встречи. Строил планы, готовил ловушки. А тут, пожалуйста, ты сам явился в мой лес. В дом его никто не зовет, торгуются у перегороженного эльфом порога, но если тот думал неласковым приемом отвадить незадачливого покупателя, то ошибся. Роше привык к неласковому приему с первых мгновений жизни. Он и ухом не ведет на случайный скрип половиц, во вроде как пустой хате у эльфа за спиной, и стоит на своем. Не зря же он тащится на эту болотину пусть тут хоть разбойники, хоть свадьба с накерами. — И почему ты думаешь, что я его продам, dh’oine? Роше, к удивлению даже для самого себя, спокойно стягивает капюшон плаща, наконец-то понимая весь смысл слов аптекаря: «Идите за ним на болото, может быть, вам, милсдарь солдат, как раз и продадут». — Хорошая попытка, dh’oine, но нет — ты не очень похож на умирающего от пневмонии. — А моя мать — да. Эльф лишь цокает языком. Но еще раз осматривает Роше цепко и деловито, почему-то задерживаясь даже не на ушах, а на мундире да еще, наверно, на новом клинке. Удовлетворенно кивает каким-то своим мыслям, а потом называет такую цену, на которую Роше мог бы дня три не просыхать в не самой дурной корчме. — Дело не в расе… — Но война идет именно из-за нее! У нас острые уши, у вас — округлые. Мы живем долго, но нас немного. Вы плодитесь как кролики, да на счастье, быстро дохнете. Каждый пытается доказать, что его уши лучше. Четверть эльфской крови не сильно отпечаталась на Роше. Не дала ни особой красоты, ни избавила от рутинного бритья по утрам. Только и было, что больше жил, чем мяса на костях, чуть вострые уши и скулы, да будто угольком нарисованные брови вразлет над почти черными глазами. Найя, мать его, дала ему «лесное» имя и продавала себя чтобы их прокормить. К тому возрасту, когда маленький Вернон стал способен безошибочно выполнять поручения «стой тут — иди сюда» и приносить хоть какую-то пользу, она даже устроилась в бордель — впечатляющий карьерный рост для уличной шлюхи-полукровки. Но годы, гнусная работа и выпивка брали свое. И однажды приторно надушенная бордель-маман завела разговор: «пока у нашего Вернуши еще не сломался голос, а на лице нет прыщей и пробивающихся усов, он вполне сойдет за полуэльфа для любителей чего-нибудь эдакого». Мать не стала дослушивать предложение до конца. И накануне его двенадцатилетия они снова оказались на улице. Сами по себе. Хотя по совсем малолетству он помнил, как к тогда еще свежей, не испитой матери, порой захаживали и эльфы. Не только из местных. Редко и всегда поздно ночью, по темноте, чтобы соседи не видели, что они ходят к dh'oine. Но как и «дхойнам» надо им от Найи было только одно. Со временем выпивки стало больше, клиенты злее, а тумаки прилетали все чаще, и через три года, накинув у вербовщика себе еще пару лет, новоиспеченный Вернон Роше сбежал в армию. Утешая себя мыслью, что Найе теперь не нужно хотя бы его кормить. Он давно осознал простую правду в том, что тебе могут отказать в честной работе или ученичестве у мастера потому, что ты ублюдский вымесок, но ты всегда будешь достаточно человек, чтобы с пикой в руке сдохнуть по приказу своего короля. На первый взгляд, армия была отличной идеей. В реальности же, вспыльчивый, рисковый (если не сказать «отбитый») и порой не в меру инициативный боец нужен был далеко не всем. И когда Роше уже смирился с мыслью, что за распущенные руки, да в подпитии, да на старшего, пусть и самую малость, по званию — ему всыпят плетей и пинком под зад вышвырнут в ту же канаву, откуда он выполз, спиваться и подыхать — вмешался Фольтест. «За хулу на короля». Когда у Роше дознавались причины той, как оказалось, судьбоносной драки, он отвечал только это. Несколько лет спустя, принимая его первые отчеты, Талер гнусно ржал на этот его нелепый пафос, но признавал честно, что даже у него от бешеного взгляда Роше очко предупреждающе сжималось. — Король или бродяга разницы нет — одним dh'oine меньше. Роше кажется, что сам лес наблюдает за ним во время королевской охоты. И это не иррациональное чувство от присутствия тварей, не слепые глаза призраков — он уже повидал этого дерьма. Нет, это взгляд живой, острый, едкий и… заинтересованный. Словно метивший тебе в сердце неведомый враг вдруг решил отвести стрелу. И ни гомон двора, дорвавшегося до развлечения, ни лай своры гончих не могут это чувство убить. Роше не суетится, не оглядывается, спокойно едет чуть позади короля, неохотно отвечает на его шутки. Минут через десять Фольтест с интересом косится на него через плечо, со спокойной уверенностью смотрит на холодное, как говорит Талер, «профессиональное» лицо и только поднимает бровь, но не комментирует. И как с облегчением отмечает, еще не привыкший к монаршему вниманию Роше, не отъезжает далеко от него, к вящему неудовольствию очередной фаворитки, вынужденной тереться боками с грязным простолюдином. Уже в сумерках, усталый и промокший под коротким, но сильным дождем, он добирается до сторожки на болоте. Еще на подходе вынимает кинжал, издалека заприметив отсутствие света в единственном оконце. В доме пусто и холодно — в очаге только вчерашняя прогорелая зола. Две кружки и немного крошек на столе. Нехитрые пожитки по углам. И, от сердца отлегает, флейта. Роше порывается развести огонь, но в итоге решает не ждать. И всю дорогу до города спиной чувствует все тот же живой, острый взгляд. — Я помог убить короля тараканов, ты меня называешь беспомощным? Найя умерла не дожив до Йуле десяти дней. Ушла во сне. Роше вскинулся от наступившей в доме тишины и невольно подумал, что смерть оказалась самым спокойным событием в ее неспокойной жизни. На вызимском кладбище так серо, тоскливо и безжизненно, что даже Роше в своей синей форме больше напоминает кусок вырубленного на большой глубине льда, чем скорбящего человека. Смотритель с помощниками нет-нет да косятся на него, но все возможные претензии и возражения на счет упокоения шлюхи и полукровки среди приличных господ, еще час назад были обнулены воткнутым в стол кинжалом с королевскими лилиями и горстью полновесных монет. А Роше лишь отстраненно размышляет о том, что хоть после смерти мать не будет спать среди своей бывшей клиентуры. Присутствие Ветте позади ощущается как шепот леса в ночи, тревожно и успокаивающе одновременно. Они не виделись три дня, и о причине, наверно, было не трудно догадаться. Эльф приходит, когда Вернон слепо и равнодушно смотрит в пламя погребального костра. Не приближается, тихо стоит в паре шагов, до самого носа натянув капюшон плаща. А потом просто уводит за собой, положив узкую ладонь на давно окаменевшее плечо. Пьют молча. Водку как воду. Странно даже, что эльф не сильно отстает от него, прожженного пьяницы. После четвертой, когда объятия хмеля так и не принимают его больной головы, Роше выныривает из оцепенения: дико оглядывается в крохотной комнатушке с пучками целебных трав под стропилом, словно не знает как его сюда занесло. Эльф по-кошачьи сверкает зелеными глазищами с другой стороны стола, но не лезет, дает продышаться. Ждет, слушает, когда заполошное сердце затихнет в груди. Роше прикрывает глаза и жестко поиграв желваками, решительно двигает к нему пустую кружку. Но вместо водки Ветте целует его, перегнувшись через стол и крепко сжимая плечо. А Роше глотая поцелуй, как ключевую воду, понимает, что ничего «пьянее» в своей жизни не пил. А потом его прорывает. Говорят долго, охрипшие голоса тонут в туманных предутренних сумерках. За немытым окном, за хлипкой дверью живет своей непознаваемой жизнью родная болотина, но здесь, в слабом круге живого огня, Роше может отбросить сжимающие его каждый день тиски и дышать полной грудью. До шального дурмана втягивать аромат эльфского табака и целебных трав, словно заново научившись дышать. Да так, что на рассвете приходится морщась от головной боли ковырять ржавым ключом в замке, пробираясь как тать в городскую тюрьму через потайную дверь. За этим занятием живого, острого взгляда на своей спине он и вовсе не чувствует. — Ошибаешься, никто больше не будет использовать скоя’таэлей. Какого лешего в канун Йуле ноги занесли его в Храмовый квартал Роше так и не смог понять, но бездумно шагал как по знакомым, так и по успевшим измениться со времен его детства улицам. Опомнился только уткнувшись, разве что не носом, в лоток эльфского резчика. Да и то, лишь после реплики болтавшего с хозяином краснолюда: — Собрался брать, так бери, а слюнями не капай. И без тебя тут проходимцев хватает. Проморгавшись, Роше наконец отводит взгляд от каким-то чудом затесавшегося среди игрушек, веретен и подсвечников костяного резного гребня. Широкий и длинный он прекрасно бы подошел не только расчесать, но и заколоть волосы. «Или в глаз кому воткнуть», — с внезапной улыбкой представил Роше одного конкретного эльфа и его темно-каштановую с огненным отблеском гриву. Да, гребень очень пошел бы этой гриве, не было в вещице ничего девичьего, только сила и порыв мчащегося среди древ благородного оленя, откинувшего на спину ветвистые рога. — Сколько? — Триста пятьдесят. Роше лишь зубами скрипнул. И с успевшей стать привычной под требовательным взглядом Ветте легкостью (тот хоть рожу от него, дхойновского отродья, и воротил порой, но с непонятным для Роше упрямством требовал при нем ушей не прятать) стянул с головы капюшон: — Мог бы и прямо сказать, что не для продажи. — Триста. Драконий рог ты во всей Вызиме не сыщешь. Словно в ожидании чуда Роше сжимает ладонью тощий кошель, но чуда не происходит, лишь уныло звякают последние до получки медяки, зато пальцы касаются старых ножен с новым клинком. Одно мучительное мгновение длится безмолвный внутренний спор, но потом дурное (не иначе привет от эльфского деда) воображение подкидывает образ Ветте с гребнем и собранными на манер придворных дам волосами: — Отложи для меня, я вернусь. То ли дело в неверном свете свечи, то ли это просто игра воображения, но Ветте с коротко остриженными волосами смотрится одновременно грубо и трогательно. Неряшливо обрезание пряди подчеркивают не по-эльфски крупный нос, тяжелые, чуть набрякшие веки, капризно-надменные губы — делают его жестким и более очеловеченым. Похожим на клинок в живом обличье. Но в то же время, торчащие острые уши, непривычно лезущие в глаза пряди, пополам с почти цыплячьей какой-то взъерошенностью делают Ветте щемяще юным и неуловимо уязвимым. Не дают, как плащом, прикрыться водопадом волос, нацепить как маску привычное эльфское высокомерие и тайну. Роше не сомневается, что Ветте тоже это быстро поймет и через пару-тройку дней от этой хрупкости и открытости не останется и следа. Но не сейчас. Сейчас эльф, комкающий в руках чистую тряпицу, Роше безумно возбуждает. До звериного воя, до пересохшего горла, до желания сложить пополам и трахнуть до звезд перед глазами, до охоты давиться стонами и слизывать капельки пота с чужого плеча. И плевать на пустые тисненые ножны из искусно выделанной кожи и бесполезный теперь драконий гребень. — Ты меня еще террористом назови. Нет, за свободу нужно драться. Никто ее просто так не даст. Роше рывком просыпается от скрипа двери под самое утро, слепо гладит еще теплую пустоту рядом с собой. Бездумно, как голем, тянется к несуществующему уже кинжалу под подушкой. — Сторожить во дворце будешь, — поеживающийся Ветте появляется из темноты и рыбкой ныряет под одеяло, — я дверь от сквозняка прикрыл. Йуле плавно перетекает в именины недавно расколдованной принцессы. Столица гуляет уже неделю, пестрит флагами и гирляндами, гудит гомоном голосов и музыки, смотрит на него блестящими нетрезвыми глазами. И вместо того, чтобы греть своим телом худую постель в одинокой сторожке, а в ней такие же худые эльфские ноги, сам Вернон Роше таскается по балам да приемам все еще нервно поправляя непривычный шаперон под смешки придумавшего это безобразие Талера. Когда к полудню уже без магических фейерверков и фанфар обнаруживают пропажу трех эльфов из тюрьмы, Роше устало смотрит на суету похмельной стражи и прикидывает как бы половчее свалить на болото. В остывший дом он добирается уже к вечеру. На первый взгляд кажется, что здесь все, как и месяц назад, но только волчья, одиночья жилка подсказывает, нашептывает в глубине, что в этот раз он пришел в по-настоящему пустой дом. Эльф уходил без спешки. О том, что хижина еще день назад была обжита говорят лишь отсутствие пыли, еще не растянутые мышами крошки на столе да сильно обгоревшие (чтобы чародеи не отследили), явно окровавленные повязки в очаге. «Вот ведь черт, даже крепкое еще одеяло забрал». Забрал, вместе с флейтой, со своим лесным запахом и, кажется, его, Вернона, сердцем. Роше еще раз внимательно осматривает комнатку и, с испугавшим даже его самого, облегчением понимает, что гребень запасливый эльф тоже унес. — Хватит трындеть! Сдохни! Тот метательный нож Йорвет даже и не стал искать. Оставил как сувенир своим белкам, ежели кто найдет. Слишком безликая и незначительная вещица и вряд ли пробыла у Вернона больше пары месяцев. Кинжал, что сидя на скрипучей и сырой, пропахшей кровью и смертью барке, Йорвет крутит в руках по пути до Вергена, пробыл в руках человека вряд ли дольше. Но это была по-настоящему его вещь, отражавшая его суть — от темерских лилий на навершии до самого острейшего жала. Через своих осведомителей Йорвет знал, что в Вызиме не так много мест, где готовы дать хоть сколько-нибудь честную цену за такой приметный клинок: случись что — проблем не оберешься. От того найти и выкупить его даже через месяц не составило труда. Он спустил на кинжал всю заначку, что хранил под третьей половицей от входа. И заметил как облегченно выдохнул скупщик, когда разглядел в покупателе эльфа под глубоко натянутым плащом. Усмехнулся криво, да, теперь с того взятки гладки, все же знают, что эльфы поголовно бродяги и бандиты. Все эти годы Йорвет хранит его не смотря ни на что. Держит при себе, как и завернутый в тряпицу гребень. И знает, что пока у него этот кинжал — они еще встретятся. От того и знает, что всегда пустые изящно отделанные ножны у Вернона на поясе он уже давно рассмотрел.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.