I think that I'm human, I think about God, I think of the chances, I think that I'm wrong. Lurk — The Neighbourhood.
***
Он ненавидел людей. Почти. Вот, правда. Практически всех без разбора. Дети были бесполезны, потому что ими он бы ни за что не согласился питаться (тут дело было даже не в гуманности) — шумные и беспокойные, к тому же, неприятно пахли. Кожа стариков была точно древесная кора, их кровь имела привкус домашней аптечки его прабабки — та хранила флаконы и пилюли в жестяной банке из-под печенья и тряслась над ней, как Кощей над златом. Молодые, в самом соку, девчата были ничего, если, конечно, не употребляли дурь и не являлись фанатками сумеречной мракобесии. Медиа превратили тему вампиров в фетиш, наделили кровопийцев ореолом романтики и одухотворенности, какого-то немыслимого благородства — чего и близко не наблюдалось. Вова за N-десят лет своей утомительно долгой жизни повидал предостаточно вампиров, по большей части они делились на: а)элитарная тусовочка идиотов — поклонники оргий и запрещенной синтетики, тешущие себя мыслями об избранности; б)потерянные, отринувшие все людское, одиночки, для которых охота и есть жизнь, ведь в них самих никакой жизни давно уже не было. И неизвестно, кто был хуже. Вова не относил себя ни к тем, ни к другим, болтался где-то между и презрительно фыркал на письма с приглашениями на ивенты. Он тихо радовался, что прогресс заметно шагнул вперед — современные технологии, все дела. Компьютерные игры были, пожалуй, лучшим во всем этом, а еще появились сервисы, транслирующие геймплей в режиме реального времени, что оказалось весьма полезным в плане легкого заработка. И даже местами веселым. Но это все ненужные сантименты. Следовало рассказать о Нем.***
Малой был тощим и острым, как птичья кость. Трогать его всерьез, сильно сжимать худые плечи было даже как-то боязно — вдруг развалится. Не то чтобы Вова чего-то по-настоящему страшился или страдал из-за мук совести — он частенько кидал обидные слова, его общество могло по-настоящему отравлять, но с Ваней вопреки всему хотелось вести себя сдержано. И дело было даже не в жалости, просто жестоко плевать ему в душу было чем-то на уровне святотатства. «Я же вырос на твоих стримах, Вова. Спасибо за счастливое детство, хуесос». Вова только закатывал глаза на это, криво ухмыляясь. Не орать же Ваньку прямо в веснушчатое лицо, что сосет он обычно другое. Кровь, например. Кстати, о ней. Кровь из станций переливания была ничего. Вове особенно нравилась четвертой группы с высоким содержанием биологически активных белков. Она не то чтобы сильно отличалась по вкусу от первой или третьей, но Вова, прожив достаточно, больше чем следовало лет, неожиданно обнаружил в себе гурмана. Даже при беглом взгляде на лебединую шею Вани начинали зудеть клыки, одичалый и вечно голодный зверь в нем жаждал поохотится, Вова давил в себе порыв царапнуть эту бледную, тонкую, как рисовая бумага, кожу ногтем. Подарить пару розовых полос хотя бы из вредности, только Ваня, кажется, прописался в этом затхлом, кое-где с плесенью, непомерном, как и эго Вовы, доме навсегда. Это раздражало и успокаивало одновременно. Малому тогда, в самом начале, Вова толкнул красивую историю про то, что домишко получил в наследство от богатого дяди, на деле же он загрыз хозяина особняка еще полвека назад (не помнил уже за что) и оформил на себя бумаги. Дом высился среди дубов и сосен почти на отшибе и стоил каких-то ебнутых деньжищ. Иногда Вова не понимал, почему не поселился где-нибудь в Тайге — так было безопаснее, но без кофеен и кинотеатров жизнь свою представлял слабо. Ночная Москва тоже манила огнями, как дамочка в мини-юбке, иногда Вова даже позволял себе заезжать на своем Бентли в ночные клубы и цеплять там доверчивые, симпатичные мордашки. Честно сказать, они ему были все на один зубок. На клык, если точнее, ага. Вова мог собственную (давно почившую) мать (господь благослови ее душу) поставить на то, что Ваню в шумных, суматошных клубешниках ни за что не сыскать. Если только в кальянных, где вместе с дымом, так же витиевато лилась заунывная около восточная музыка под вибрирующие в грудине биты. Ваня работал курьером (временно, конечно), планировал покорить «Тик-Ток» (Вов, да ты че, у меня уже триста тысяч подписчиков! Видел мои танцы с неоном хайповые? Нет? Ну и пошел нахуй!) и грезил однажды тоже залететь на «Твич», но страшно ссал рассекретить свою развеселую личность-хуичность (солнечные дети, что с них взять). Однажды, к сожалению или к счастью, теплым осенним деньком Вова разрешил Ване прийти к нему домой и торчать там до посинения (ха-ха), если только мешать не будет, благо пустых комнат было предостаточно, хоть на самокате разъезжай. Вова к великому Ваниному удивлению (думал, я только нахуй посылать умею, шкет?) частенько любил зачитываться пузатыми, пыльными книжками. В гостевой дремала и росла вширь и ввысь своя собственная библиотека, где даже встречались экземпляры на иностранных языках — прежний хозяин постарался на славу, хороший был мужик, наверное (упокой господь и его душу). После того, как Ваня распознал в клиенте, которому доставлял посылку, кумира своего детства и чуть не обоссался от счастья, многое изменилось. Ну, например, в доме снова пахло едой (во всех смыслах), как в старые добрые, с Цербером было кому поиграть, псину даже расчесывали (Вова обнаружил в лесу дрожащий и грязный комок — умирающего щенка со смешными ушами и по каким-то причинам не прошел мимо). Вова бы никогда не признался, что за пару месяцев привязался к этому Ваньку, как ядовитый плющ к дереву. Пока тот готовился к сессии (Вов, дома мама, сестра и брательник, заебался от шума уже, можно у тебя поучу билеты?), пока они лениво перебрасывались подколками и вместе играли в приставку, что-то неуловимо менялось. Приближался апокалипсис. Ваню все еще хотелось сожрать (во многих смыслах и по многим причинам), но, защищая его от каких-нибудь сомнительных типов на улице или от аллергии на орехи, Вова был готов переусердствовать и переубивать половину города, если бы того вдруг потребовалось. Ваня смотрел в ответ восхищенными