***
— Попробуем-ка завести. Вадим отряхнул руки, с глухим стуком захлопнул капот и направился к водительской дверце. Сел в старенькое скрипучее кресло, неуютно поерзал, повернул ключ в замке зажигания, и машина утробно заурчала, попутно зловеще подбулькивая. Что именно в ней булькало, Вадим пока не понимал, но, по крайней мере, ее хотя бы удалось завести, и это уже могло считаться для такой рухляди неплохим результатом. Вдруг соседняя дверца распахнулась, и на сиденье рядом с ним плюхнулся стажёр. Тоже поелозил тощей задницей, устраиваясь поудобнее, нацепил на нос солнцезащитные очки-авиаторы и, ничуть не стесняясь, ткнул пальцем в магнитолу. Заведённая машина окончательно ожила, из динамиков хлынула музыка, и стало ясно: единственная стоящая деталь в ней — это колонки. Волна, на которую было настроено радио, однако же, стажёру не понравилась, и он стал щелкать пальцем по кнопке, перепрыгивая с одной радиостанции на другую. — Говно… и это тоже… — губы его медленно шевелились, пока он шепотом выносил вердикт. Всё-то у него было говном: и попсовые «Руки вверх!», и олдскульные «ДДТ»… Вадим даже расстроился, когда они перескочили их культовую «Осень» и понеслись дальше сёрфить радиоэфир — такое пренебрежение русским роком не на шутку задело его вдумчивую и серьёзную натуру. — О, вот это пойдет, — объявил стажёр, останавливая свой выбор на чём-то совершенно неразборчивом. «So you're a tough guy, like it really rough guy…», — затараторила нежным девичьим голоском магнитола. Вопреки предвзятому убеждению стажёра, английский язык Вадим неплохо понимал. — Говно, — не сдержавшись, в отместку вынес ответный вердикт он. «I like it when you take control, — продолжало литься из колонок. — …I'm the bad guy, duh». — Выруби, — велел Вадим и сам потянулся к магнитоле, как вдруг стажёр, не дав переключить волну, хлёстко ударил его по кисти ладонью, а затем и вовсе ухватил за руку, неуловимым движением переплетая и стискивая пальцы. На этом жесте Вадима сперва прошибло искрящей вспышкой от макушки до пят, потом окатило бешенством, а потом… Потом он вдруг почувствовал, как мелко дрожит рука этого мальчишки. «I'm only good at bein' bad, bad», — напевала магнитола, заглушая всё вокруг, включая рокот калечного двигателя и шум грохочущего, такого же искалеченного жизнью сердца. — Что ты, блядь, делаешь? — хрипло вопросил Вадим, не в силах вырвать руку из захвата, хотя сил физических у него на это хватило бы с лихвой. — Раздражаю и довожу тебя, — отозвался стажёр, подражая интонациям певички. — Именно этим я здесь и занимаюсь, да-а. I’m a bad guy. А еще вот… Ты мне очень нравишься… И это тоже нельзя, как и колу пить. Ни хуя тут теперь нельзя будет, даже если ты совершеннолетний. Под ошарашенным взглядом Вадима он извернулся всей своей тощей тушкой, перекинул одну ногу через рычаг переключения скоростей — единственное, что еще разделяло их друг с другом в этой дряхлой старушке-машине, — и одним махом оседлал его бедра. Несмотря на явные опасения паренька — даже невооруженным глазом было видно, как того трясет, как ходят ходуном его руки, когда хватаются за ворот чужой спецовки, сжимая ее тонкими, музыкальными и совсем не слесарскими пальцами, — остолбеневший Вадим продолжал сидеть каменным изваянием, словно боясь пошевелиться. Словно не знал, что ему теперь со всем этим делать. — Слезай, — только сдавленно потребовал он севшим и непослушным голосом. — Не слезу, — в ответ нахально и твердо заявил стажёр. Он притиснулся еще ближе, еще теснее, вжимаясь промежностью ему прямо в пах. Тощие ноги крепко стиснули бедра Вадима; происходящее колебалось на грани психоделического кошмара и эротического сна, вот только всё это творилось наяву. В следующий миг в голове у Вадима молнией промелькнула мысль, что кто-нибудь может зайти в их гаражный бокс и увидеть всё это, и тогда… Что именно случится тогда — он пока даже смутно не мог представить, но догадывался, что не оберётся проблем. — Слезь… ты башкой-то хоть соображаешь, тупица… здесь же двор проходной, — губы его разлепились, выговаривая какой-то сущий детский лепет: получалось, что Вадим не против, в принципе, всего этого, но не в машине, где они у всех на виду. Осознав, что несёт, он рассердился на самого себя и попытался спихнуть с коленей мальчишку. Тот как будто именно этого больше всего и страшился. Впившись в Вадима клещом, он быстро-быстро склонился, оставляя летучий след дыхания на его губах, ближе и ближе, пока не накрыл их своими в смазанном и неловком поцелуе. Это было что-то запредельное и одновременно беспредельное. Этого нельзя было делать, потому что — нельзя. Потому что — плохо. Как сказал бы стажёр, «потому что местные рептилоиды запретили». Тем не менее власть рептилоидов над Вадимом, по-видимому, была велика, и он, собравшись с остатками сил, истончающихся по мере того, как твердел его член, все-таки скинул мальчишку со своих ног обратно на пассажирское сиденье, да так ловко, что тот повалился сначала спиной на дверцу, а когда дверца, не способная в этой доисторической тачке нормально закрыться, подалась под его весом и распахнулась — со смехом выкатился из машины на гаражный пол. Долго разлеживаться он, однако же, не стал. Гибким гепардом вскочил на ноги — русые кудри разметались по плечам, — подхватил слетевшие с носа очки, сцапал сброшенную на сварочный аппарат джинсовку и, очевидно, не на шутку опасаясь быть избитым, опрометью вылетел вон из гаража. Благо что ворота опять стояли распахнутыми, а в бокс задувало октябрьской сыростью и дождем. Он сбежал, а Вадим остался сидеть в машине и стоически сражаться с собственным телом. Его тоже трясло, ничуть не меньше, чем этого недотёпу-стажёра, с виду только дерзкого, а глубоко внутри, оказывается, соскребшего всю свою небогатую смелость, чтобы это сотворить. Бедра полыхали, поцелуй горел на губах, их словно покалывало нежными весенними сосновыми иголками… Грязно выругавшись, Вадим саданул кулаком по бардачку чужого автомобиля, не замечая, что оставил на нем порядочную вмятину. Нет, ему вовсе не хотелось избить этого мальчишку, как тот наверняка подумал. Избить хотелось себя. Он понимал, что стажёр сюда больше не придет. И так было ясно, что не станет работать, уволится со дня на день. Запись в трудовой книжке длиной в неделю? И не такие книжки люди бросали, когда поджимало. Никто после подобного уже бы не пришел, да и сам Вадим, мысленно примеряя ситуацию на себя, признавал, что тоже побоялся бы показаться на глаза. Вот если бы он его не вытолкнул… Если бы не отпихнул… Всё могло бы тогда сложиться иначе. Вадим облокотился обеими руками о руль и уронил на них голову. В автосервисе впервые за последние дни воцарилась тишина, и тогда он вдруг запоздало осознал, что ему ведь всё это на самом деле нравилось. Что стажёр ему нравился, как бы это не было «плохо-нельзя».***
Переживания Вадима оказались напрасными. На следующий день стажёр явился в автосервис, но не просто так, а в платье. Тощий, как Билли Айдол, помноженный на Кейт Мосс в её худшие годы алкогольно-кокаиновых диет, он стоял на ботильонах с высоченными каблуками, словно в них и родился. На его угловатые ноги были кое-как натянуты драные колготки. Особенно большие дыры красовались на коленях, как будто он где-то по пути упал и заработал себе асфальтовую болезнь. На плечах — наброшена просторная дутая чёрная курточка. А посередине, во главе ансамбля — шифоновое синее платье до колен с лёгкими летними оборками по подолу. Он был так хорош в этом наряде, что кто-то из бригады, случайно проходя мимо, за их спинами с оттяжкой присвистнул. Пока Вадим лихорадочно собирал разбегающиеся мысли, пока вспоминал, что же хотел ему сказать, пока тщетно старался убедить себя, что нет, это ведь точно не попытка стажёра произвести впечатление — что, надо заметить, удалось, впечатление осталось неизгладимое; пока вот это всё, он случайно столкнулся с ним взглядом и нахмурился, обнаружив там загнанную панику, ужас и чуть ли не слёзы. Вопреки выдающим его глазам, стажёр до побелевших костяшек сжимал в руке клочок бумаги и виновато, но лучезарно улыбался. Не обращая ни на кого внимания, шагнул прямо к Вадиму, выписывая тощими бёдрами крутую амплитуду. — Я это… думал не приходить больше, — неловко признался он. — Уволюсь, в общем. Всё равно… Какой из меня работник… Да ты знаешь и сам. И это… ты извини… и только не бей меня, ладно? Вадим молчал, лишь смотрел на него с непередаваемой смесью эмоций на лице, где было и беспокойство, и сожаление, и тоска, и задавленный взрослый стыд. Нервно сглотнув, стажёр поднял повыше загадочную бумажку, которую всё это время стискивал в кулаке. — Мне эта пришла, — он помахал ей прямо перед носом Вадима. — По-вес-точ-ка! Это объясняло если не всё, то как минимум платье с колготками и ботильоны на каблуке. — Блядь, — ругнулся Вадим. Глянув на стажёра, он прекрасно понял, чем вся эта история, отнюдь не смешная, несмотря на поверхностную комичность ситуации, с большой долей вероятности для того закончится. Там, куда его могли забрать с этой зловещей бумажкой формата А5, действовали совсем другие порядки и правила; не вернётся он назад: даже работать ведь толком не умеет, что уж об остальном говорить. — Ты же не служил ещё даже… Какая тебе повестка? — всё-таки небезосновательно усомнился Вадим. — А я знаю? Тётке вон повестку принесли просто потому, что у нее охотничье ружьё есть… Типа лицензия на ношение… Хотя она домохозяйка вообще. Ты мне предлагаешь пойти туда и разобраться? Нет, это была однозначно очень плохая идея. — А тебе не пришла? — с какой-то лёгкой обидой и непониманием спросил стажёр, делая навстречу Вадиму ещё один покачивающийся подиумный шаг. — Даже если бы и пришла — у меня инвалидность. — Какая инвалидность?.. — протянул стажёр — по всему было видно, что не поверил. Вадиму сперва подумалось: завидует, но оказалось, что ошибался, ох как ошибался… — По сердцу, — отрезал он: ничего-то этот дурень не помнил. — Значит, я один здесь буду в платье? — расстроенно уточнил стажёр, и Вадим, слишком потрясённый, чтобы насмехаться и язвить, чтобы вообще выдавить хоть что-нибудь осмысленное, глуповато кивнул. Потом чуть помолчал и спросил: — Что ты делать теперь будешь? — Да чего-чего… Тут перекантуюсь… Одеяло вот взял с собой, — стажёр скинул на пол туго набитый вещмешок, и Вадиму показалось, что он, в принципе, уже смирился и заранее подготовился на всякий случай, если вдруг заберут в военкомат и дальше, и дальше… — Сдурел совсем? — зло выдохнул он. — Тебя же за пару дней отыщут! Думаешь, никто не знает, где ты стажировку проходишь? И платье твоё тебя не спасёт. Это не маскировка, а маскарад! — Так что мне делать… Что мне делать-то?.. — промямлил стажёр, и тут Вадим наконец вспомнил, что у того есть имя, что зовут его Матвеем. Вспомнил его дурную болтовню про рептилоидов, страдания от недостатка колы и переломанные, помятые сигареты. Вспомнил их недавний поцелуй. — Поехали, Матюха, — решительно сказал он, скидывая с плеч засаленную спецовку и подхватывая с верстака кожаное портмоне. — Куда? — перепугался Матвей. — Ко мне. Никто тебя там не найдёт. Поехали, — приобняв за плечи, Вадим повёл его прочь из гаража — на стоянку к своей машине. Краем глаза он поймал отражение в стекле… И там, в витрине маркета бензозаправки, они казались ну просто чертовски красивой парой.