Исход

Саша думает, что скоро начнётся дождь. Некогда ясное голубое небо, ещё утром встречающее своим теплом, теперь плотно обтянуто грозовыми тучами, неприятно нависшими над школой. И солнце также скрылось, лишь изредка просвечивая сквозь тучи. Но сейчас оно не слепило глаза своими яркими лучами, а только смутно выглядывало, и потом снова укрывалось за завесой серых облаков. Платиноволосый некстати вспоминает, что не взял с собой зонт — совсем забылся, собираясь впопыхах и сгорая от желания скорее покинуть чёртов дом. Он морщится и привычно цокает языком, но последнее выходит как-то слишком громко: юноша замечает укоризненный взгляд учителя, брошенный в его сторону. На это Саша только усмехается. Учитель делает вид, что ничего не заметил и возвращается к уроку английского языка. И в классе снова раздаётся монотонный голос. Только слушать совсем не хочется. Парадеев даже не пытается, лишь усиленно отсчитывает минуты до конца урока, обдумывая про себя очередной длинный маршрут до дома — уж совсем не хочется возвращаться домой. Звонок становится сродни спасательному кругу. Вещи: учебник, тетрадь да ручки, — летят в портфель в неразборчивом порядке. Александр даже не удосужился их нормально сложить — и так сойдёт. Он облегченно выдыхает, когда покидает класс и делает шаг в сторону, когда его жестко толкают назад. Лишь чудом удаётся не упасть и кое-как удержать равновесие, но всё равно левым плечом больно задевает дверной косяк. — Съебись с дороги, голубой, — под хохот своих дружков чеканит один из неприятелей Парадеева. Юноша недовольно цокает языком и шепчет что-то вроде «чёрт». Он старается как можно скорее убраться подальше от кабинета, минуть целый коридор, и оказаться где-нибудь рядом с лестницей. Больно раздражают взгляды одноклассников: кто-то смотрит на него с сочувствием, кто-то с жалостью, а есть и те, кто не скрывает своей насмешки и презрения. Правда, Саше плевать на всех. Ему до лампочки на мнения окружающих. Это только раздражает и подпитывает злость к окружающему миру. *** — Ублюдок, — зло выплёвывает парадеев, потирая ушибленное плечо. Наверное, будет синяк. Медленным шагом он бредёт в сторону выхода, спускаясь по ступенькам вниз. Нужно пройти два пролёта, сделать семь шагов вперёд и свернуть направо, оказаться рядом со шкафчиками, найти свой и переобуть сменку — заученная система. Она непроизвольно всплывает в мыслях, просто потому, что надо чем-то занять свою голову, унять нарастающий гнев и желание набить ебало одной выскочке. Всеми силами Саша старается не заводиться. Лишь постепенно ему удаётся унять свою злость, убедить себя в том, что нет смысла нарываться на неприятности. В своём классе Парадеев считается изгоем. Он не заводит дружеских, а то и вовсе приятельских отношений – предпочитает оставаться один. Быть может, это высокомерие Саши мешает наладить отношения с ребятами или всё дело в том, что нет человека в классе, с кем бы юноше хотелось поддерживать элементарное общение. Сложно сказать наверняка. Он умён и способен вести разговор на любые темы, но характер платиноволосого говорит сам за себя. Это вполне в его духе: подколоть или унизить оппонента, не прилагая для этого максимум усилий. Благодаря этому у Саши неприлично много врагов и недоброжелателей — кто же захочет связываться с таким говнюком? И ответ приходит сам собой. Деревяшкин. Губы растягиваются в усмешке. Леша был (и остаётся!) единственным человеком, кто не сторонился Саши. Он не смотрит на своего друга с тем презрением, с которым ежедневно одноклассники провожают спину Парадеева. Впору ценить такое отношение к собственной персоне, да только старший не способен на это — цокает языком на Лешку и приговаривает «заткнись» на любую его сказанную глупость. И стоило подумать о нем, как за спиной раздаётся знакомый звонкий голос. — Эй, макака! Саша от неожиданности вздрагивает и озирается в сторону, готовый уничтожить существование Лешки одним лишь взглядом. Он терпеть не мог, когда его называли «макакой», а называл его так только один человек. — Чего тебе? — лениво бросает Парадеев, когда младший равняется с ним по дороге к шкафчикам. — Я думал, ты подождёшь меня, — фыркает тот. Ответа не следует. Алексей тяжело вздыхает и убирает руки за голову. Всё как обычно: в полном молчании проходит их общий путь до дома. Лишь изредка они могут перекинуться парой фраз, но не более того. Младший к этому привык — привык даже больше, чем хотелось бы. Он уже давно смирился, что Саша такой, какой есть — гордый и необщительный. — Опять? — вопрос сам собой слетает с губ. Леша косится в сторону Парадеева, видит, как тот морщится, потирая плечо. «Опять» — это не просто слово, это подтверждение очевидного факта, меняется только интонация произношения. И если раньше Деревяшкин смотрел на своего друга с сочувствием, предпринимал попытки оказать помощь, то теперь он только недовольно поджимал губы и чертыхался про себя, как будто это могло как-то помочь. Возможно, он бы помог, не будь Саша излишне упрям, отказываясь от поддержки. Всегда на безмолвный вопрос следовал такой же безмолвный ответ «я сам разберусь». Леше ничего другого не оставалось, только смириться с принятой позицией. *** — Тц, аккуратней, — раздражённо шипит Саша. Платиноволосый громко выдыхает через нос, сжимает челюсти до боли — только бы не сорваться и не врезать этой макаке по морде. А ведь могло бы выйти забавно — и без того разукрашенное лицо Парадеева могло дополниться ещё двумя фингалами. Леша думает, что мог бы хорошенько вмазать, но станет ли? Разумеется, нет. Как бы Саша не раздражал, каким бы не казался говнюком, он всё равно оставался другом (которому иногда хочется отвесить леща). И вместо того, чтобы попрекать своего друга за опрометчивое решение отстоять свою ущемлённую гордость, он обрабатывает раны и ушибы: аккуратно стирает кровь с разбитых губ и лба, осторожно наносит лечебную мазь. Парадеев морщится, в очередной раз цокает языком, а младший приходит к мысли, что цоканье звучит уже в десятый раз за полчаса и это неимоверно раздражает. Только Леша ничего не говорит — ни слова о раздражающем цоканье, ни слова о внезапном приходе Саши в дом Деревяшкина поздно вечером. Хочется выразить всё своё недовольство, но язык словно немеет, а губы невозможно открыть. В комнате повисает гнетущая тишина, нарушаемая дождём за окном, в хаотичном порядке барабанящим по стеклу. В голове вертятся сотни вопросов, но Алексей знает, что не получит на них ответы. Почему его весь день не было в школе? Откуда он пришёл такой побитый? С кем он затеял драку? Что послужило поводом для драки? Почему он пришёл именно к нему, Леше, домой? Не отправился к себе, чтобы обработать раны? Юноша отстраняется и оповещает: — Всё, закончил. Можешь вставать и проваливать к себе. Все нужные медикаменты, выуженные из аптечки ранее, отправляются обратно в коробку. Деревяшкин не следит за Сашей, не видит, как тот встаёт с дивана и подходит к нему со спины, аккуратно обнимает и прижимает к себе. И в этот момент кажется, что из-под ног выбили всю почву — слишком неожиданно. — Ле-еш, — тихо тянет Парадеев на ухо, опаляя своим дыханием ушную раковину. Секунда, две… Время идёт, а младший не может шелохнуться. Волна жара проходит по всему телу, а лёгкие сжимаются изнутри и кажется, что невозможно сделать спасительный вдох. Лишь на периферии сознания парень осознает, что руки его друга давно под его футболкой — ладонями любовно оглаживают живот, грудь, задевают затвердевающие соски. — Ты совсем с катушек съехал, придурок? Леша резко отталкивает от себя Парадеева, делает пару шагов назад и смотрит на него исподлобья. Учащённое сердцебиение кажется предательством, а сбившееся дыхание выдаёт волнение. «Так ведь не должно быть», — думает Алексей, а тело всё равно реагирует по-своему — реагирует так, как хочет того старший. Но Саша никак не комментирует внезапную смену настроения — надевает кепку, поправляет воротник толстовки и этот жест выглядит таким привычным, так и говорит о том, что сейчас ничего такого не произошло — всё донельзя обыденно. Загвоздка заключалась только в том, что это и была обыденность. В своём роде простая, привычная и уже родная. Поцелуи, крепкие объятия, секс — это всё знакомо, всё пройдено. Но порой Лешка думает, что это неправильно. Задумывается об этом после того, как всё произойдёт, останется позади и будет напоминать о себе заметными засосами на теле и ноющей болью в пояснице. «Неправильно» — что из себя представляет это понятие? Влечение к лучшему другу? И можно ли называть человека лучшим другом, когда вы уже несколько раз переспали? Глупо и смешно. Именно то, что это «неправильно» ещё больше раззадоривает, зажигает азарт. Поэтому младший допускает эту близость, потому что успел чертовски привязаться к Саше. И будь что будет. Правила не имеют никакого значения — они созданы, чтобы их нарушали. И словно бы читая мысли Деревяшкина, платиноволосый поддаётся вперёд, делая шаг. Нет пути назад. Он не оставляет другого выхода кроме одного — поддаться ему, поддаться желанию, которым так любезно заразил. — Тебе же это нравится, Леш. И за это Деревяшкин больше всего ненавидит своего друга. Ненавидит за то влечение, которое он помог ему приобрести. Ненавидит за интонацию, с которой тянет его имя — «Ле» «ша» — просто бесит. Ненавидит за то, как его руки будоражат сознание и вызывают мурашки. Ненавидит. А любви всё равно оказывается на долю больше, чем ненависти. Расстояние между ними оказывается небольшое — всего два шага, — но Деревяшкин стремительно сокращает его, не в силах больше игнорировать зародившееся возбуждение. Саша ведь знает что нужно сделать, чтобы младший не находил себе места. Слишком хорошо знает. Поцелуй выходит смазанным. Губы Александра отдают лёгким послевкусием крови: кончиком языка обводит верхнюю и нижнюю губу, словно бы изучает появившиеся трещинки вследствие неудачной драки. Впитывает в себя едва уловимый запах улицы, ноты древесного одеколона, отдающего заметной резкостью и запах крепкого кофе. Это был запах Саши. Вся его сущность. И стоило где-то уловить знакомый аромат, как в мыслях Деревяшкина вырисовывался до боли знакомый силуэт, изученный за несколько лет вдоль и поперёк. Руки леши заметно дрожат — от возбуждения или от волнения? — когда пытается стянуть с Саши тёплую толстовку. Замечает снисходительную усмешку на зацелованных губах и не может сдержать смешка, мол, тебе показалось. Пряжка ремня звучит непривычно громко, даже звук дождя кажется более тихим. Прохладная ладонь старшего мягко касается возбуждённой плоти Леши — обхватывает пальцами, аккуратно ведёт вверх-вниз и подушечкой большого пальца давит на головку, вырывая тихий стон. — Сумка, — напоминает платиноволосый, снимая кепку. — Чт-то? Смысл слова «сумка» до Леши доходит не сразу. Ему требуется секунда, чтобы осознать, о чём идёт речь, но когда спохватывается, оказывается слишком поздно — Саша сам дотянулся до сумки на диване и выудил оттуда тюбик лубриканта. Возбуждение нарастало с каждой секундой. Категорически не хотелось думать ни о чём другом — Алеша даже успел забыть, что совсем недавно его друг подрался и пришёл к нему домой залечивать раны. После он обязательно спросит Парадеева, что же случилось — осознавать, что его друг ввязался в неприятную историю, но не знать её причин буквально сводило с ума. В этом была большая разница между ними: Деревяшкин переживал, а Саша — нет. — Ты слишком много думаешь. У тебя на лице всё написано, — в голосе так и сквозит издёвка. Палец болезненно проникает в плотное колечко мышц. Старший не торопится, даёт время привыкнуть и только потом начинает медленно растягивать, наблюдая за переменой эмоций на лице Леши. И сложно сдерживать себя, подавлять желание, чтобы не прижаться к манящим губам, вырвать поцелуй со стоном, заставить извиваться в своих руках, раздвигать ноги шире и просить большего, как это обычно бывает. Такой Деревяшкин нравится Саше гораздо больше: раскрасневшийся, весь взъерошенный, возбуждённый — желающий члена в своей заднице. И старший добавляет второй палец, а следом третий. Парень в его руках гортанно стонет, льнёт всем телом, сжимает руки на его плечах — больно, оставляет красные отметины, царапает короткими ноготками после которых остаются следы. — Повернись, — мягко шепчет Александр. Леша покорно выполняет просьбу — поворачивается спиной и упирается руками о столешницу — ноги будто ватные, готовы подкоситься в любую минуту. И не успев опомниться, младший чувствует, как в него входят медленно и осторожно. — Агх…ччёрт, — запинается юноша. Он дышит часто-часто — пытается привыкнуть к длине, расслабиться. — Давай, — после секундной паузы говорит Деревяшкин. Больше не нужно никаких других сигналов, этого было вполне достаточно, чтобы начать двигаться — вколачиваться в зад Леши, с каждым новым толчком выбивая воздух из лёгких. Громкие стоны смешивались с пошлыми хлюпающими звуками. Младший чувствовал с какой силой Саня входит в него, сжимает пальцы на его бёдрах, порыкивает, словно зверь — столько жадности, не желания делить единственного человека с кем-либо. С каждым толчком заявляет «он мой», «мой», «только мой». Леша почувствовал, как рука Саши легла на его член начиная заново надрачивать, приближая к скорой разрядке. Сознание уплывало куда-то всё дальше и дальше, лишь граница удовольствия существовала для них двоих. И хотелось стонать ещё громче, когда Парадеев нашёл правильный угол, продолжая вколачиваться в зад, задевая простату. Несколько движений, всего несколько движений по стволу хватило, чтобы удовольствие накрыло Лешу с головой. Если бы он мог, то упал бы на колени, лишь Саша не давал этого сделать в последний раз толкаясь в него и кончая внутрь. Для того чтобы прийти в себя понадобилось время — пару минут, не больше. Дыхание никак не желало восстанавливаться, а сердцебиение гулко отзывалось в ушах. Голова абсолютно была пустой, но за неимением каких-либо мыслей казалась чересчур тяжёлой, словно в неё налили тонну воды. — Не мог выйти? — с трудом ворочая язык, недовольно спросил юноша. Ответа не следует, но Леша отчётливо чувствует, как равномерное дыхание Александра щекочет ему плечо — сейчас он фыркнул, младший ощущает это по горячему дыханию. Злиться становится невозможным, да и парень не злился вовсе, но всё равно обещает себе потом обязательно грохнуть Сашу, если он снова кончит в него. Часы показывают почти десять часов вечера. На улице заметно стемнело, и дождь давно прекратился — только лужи напоминали о том, что совсем недавно прошёл ливень. Саня почти собрался под изучающим взглядом своего друга, когда вопрос Деревяшкина застал его врасплох: — Скажешь теперь, что же на самом деле с тобой приключилось? Вообще Леша не рассчитывал получить ответ. Достать какую-либо информацию из недр Сашкиной головы также невозможно, как захватить этот мир и заставить каждого человека носить костюм гориллы. — Когда-нибудь поведаю тебе эту долгую и увлекательную историю, но это будет не сегодня. Санек отвечает с усмешкой, но ответ звучит неубедительно: в голосе ясно звучат игривые нотки. Это совсем не похоже на Парадеева, но Леша не решается больше донимать расспросами этого засранца. Какой в этом смысл, если этот мир всё равно не захватить, и не заставить людей ходить в костюмах гориллы?