Deity of gluttony

      Ступеньки под ногами скользят, крошатся тысячелетним камнем, пока я стремглав бегу вниз в чёрную бездну. Быстрее, быстрее. Подземный храм тих и пуст уже многие годы, и топот моих ног - единственное, что оживляет эту тишину, которую до того разбавляли лишь крысиные писки да шорох маленьких насекомых. Быстрее, быстрее. Ни одна разумная тварь по своей воле не спустилась бы в это проклятое, богами забытое место, ни одна, кроме меня, но мой разум давно уже пошатнулся и кренится в пропасть. Быстрее, быстрее. Магия внутри подгоняет меня тревогой и не дает ногам запнуться на выбоинах в камне, оставшихся здесь от прошлых паломников этого места. Быстрее, быстрее. Настоящий адепт должен быть похож на молнию, мелькающую во тьме, чтобы выполнить пожелания своего повелителя, и я постепенно начинаю привыкать к этой роли. Ты скоро проснёшься, и я должен успеть всё подготовить, чтобы тебя удовлетворить. Ведь после пробуждения ты будешь просто нечеловечески голоден.       И я успею, я обязан успеть, ведь связывающая меня с тобой невидимая нить вечной службы не даст мне ошибиться ни на секунду.       Влетаю в темноту лабиринта коридоров, что выучил уже наизусть. Факелы предо мной вспыхивают мертвенно-зелёным светом, приветствуя нового служителя, единственного в этих осиротевших стенах спустя тысячелетия после падения прошлого их хозяина. Но я не хозяин, и свет лишь направляет меня к месту моей службы, чтобы верный раб исполнил ему предписанное. В груди начинает жечь - сон медленно сползает с тебя, и ты вот-вот пробудишься к следующей трапезе. Тринадцатой, какое красивое число, знаменующее новый перелом в нашем ритуале.       Ритуале твоего становления божеством.       Двери залы распахиваются и пропускают меня к святая святых этого тёмного храма - в руническом кругу медленно поднимается твоя фигура. Ты уже выше обычного человека, возвышающийся надо мною на три головы, но я увеличиваю эту разницу, падая на колени перед тобой. Так ты еще больше, ещё внушительнее, и мне хочется задохнуться от восторга. Но вместо этого мои уста издают лишь тихую шепчущую просьбу.       У меня всё готово, мой господин. Твоя трапеза бьется в путах, привязанная к одному из столбов с вырезанными на них рунами, которые начинают просыпаться и вспыхивать светом, говоря, что ритуал продолжается. Просто позволь мне начать. Позволь мне накормить тебя, подобающе твоей новой роли. И ты повелительно киваешь, разрешая начинать, а сам садишься на своё импровизированное ложе посреди камня.       Миг - и взмахом ножа я режу запястье, на коленях подползая к тебе и протягивая руку. Не смею даже поднять глаз в этот момент - ритуал требует полного раболепия перед своим господином. Но твоё прикосновение мягкое, нежное. Ты осторожно касаешься свежей раны и делаешь три долгих глотка, первыми омывающих твой желудок. И нить нашей связи звенит, становясь ещё прочнее. И крепче обвивая меня, словно шелковая лента, оканчивающаяся железным ошейником. Я в полном твоём распоряжении, но ты обращаешься со своим слугой нежно, и это - высшая моя награда. Ты с причмокиванием отстраняешься, словно насосавшаяся пиявка, хотя места внутри тебя ещё немеряно, и всё оно будет заполнено под завязку. Решаюсь поднять глаза и завороженно проваливаюсь в тебя, пока ты картинно облизываешься, показывая заострившиеся клыки и слишком длинный для человека язык. Ритуал изменяет тебя постепенно, но с каждым пиром скорость всё возрастает, и я не могу дождаться, когда увижу твою новую сущность в полном её великолепии.       Ты властно киваешь, едва сдерживая распалённый моей кровью голод, и рана на руке закрывается без шрама. А я вскакиваю на ноги и крепче сжимаю в руке кинжал. Жертва дергается прочь, стоит сделать хоть шаг к ней - мои блестящие безумные глаза пугают её не меньше твоей жадной ухмылки.       Но уйти от удара ножа по шее, который вскрывает пульсирующую вену фонтаном крови, что бьет в подставленный кувшин, ей не суждено. Набираю живительную для тебя влагу, пока рана не начинает лишь слабо сочиться. Можно было бы сдоить и больше, если подвесить ослабшее в веревках тело, но ты уже слишком голоден. Не смею проверять границы твоего терпения более необходимого и с трепетом подхожу к тебе. Ты позволишь, мой повелитель?       По спине бежит дрожь, не то от тяжелого кувшина, в котором плещутся литры крови, не то от твоего вида - челюсти разъезжаются в стороны, открывая вид на заостренные клыки и трепещущее алое горло. Твоё нутро просто божественно, хоть ритуал ещё не завершен. С восхищённым страхом поднимаю кувшин выше, медленно заливая его содержимое внутрь. Ты даже не глотаешь, а расслабляешь все мышцы, позволяя потоку крови беспрепятственно литься в желудок, как по трубе. Это зрелище вогнало бы в ужас любого - ещё немного, и с такой же лёгкостью внутрь будут проваливаться целые человеческие тела. Невольно чувствуешь себя ничтожной букашкой рядом с грозным хищником. Кажется, стоит крови закончиться, и твой раб последует за ней, наполняя твой идеальный живот. Но последние капли срываются с края кувшина, а я ещё жив. О чём шепчу еле слышную тебе благодарность - моё божество невероятно великодушно.       Но одного кувшина мало, чтобы наполнить тебя, как того требует магия. Голод пульсирует внутри, несмотря на проглоченную кровь, что делает твой впалый живот приятно-ровным и совсем легко выпирающим. Потому я почти бегом кидаюсь к источнику, берущему своё начало чуть ниже алтаря, и опускаю туда кувшин. Вода очистит его, а более мои руки не должны его касаться до следующей трапезы. Вместо этого я перехватываю крепче нож и слитным движением распарываю веревки, чтобы повисшее в них тело упало на землю. Один сильный взмах - и голова от него отделена. Помнится, когда я был ещё неофитом, первые пару раз не мог толком перерубить толстые позвонки у шеи и тянул твоё драгоценное время. Я уже достаточно наказан за это - выгрызенные из плеча куски мяса едва затянулись бугристыми шрамами. Но всё ещё стыдно, что тебе пришлось терпеть мою медлительность, обезумев от голода.       Вырезаю мягкие щёки, мясистый язык и глаза, с поклоном поднося их тебе. С руки капает, но ни одна капля не срывается зря - твой длинный язык слизывает все жидкости. Ты с урчанием проглатываешь первые куски мяса, и из твоей пасти до моих пальцев тянется ниточка слюны. Сейчас, мой ненаглядный, сейчас я наполню тебя, как следует.       Трудно продавить нож сквозь грудину, но она с хрустом поддаётся мне. И позволяет вспороть тушу от ключиц до лобка, отчего свежие внутренности немного выдавливает наружу от перепада давления, а в холодный воздух начинает подниматься пар. Мясо ещё теплое, тебе будет приятно. Осторожно отрезаю все мешающие плёнки и чуть раскрываю ребра в стороны, чтобы обеспечить доступ к органам. И начинаю осторожно подрезать толстые сосуды и каналы, прикрепляющие каждый из них к телу, пока они не начинают плавать в лужице скопившейся в полостях крови. Так будет быстрее, да и мне приятно услужить тебе, чем если бы ты разорвал тушу сам.       Звуки жевания и глотания заполняют залу, эхом разносясь по пустому пространству и отражаясь от камней. Твои губы заляпаны кровью, но тебе всё равно. Какой толк в приличиях, когда тебя ведёт голод. Повинуясь ему, ты жадно пожираешь трапезу из моих рук, благо, тебе достаточно нескольких больших укусов, чтобы проглотить самые крупные куски. Все они складируются внутри, делая твой живот приятно-выпуклым, как у девушки на середине беременности. Да, это идеально, мой восхитительный. У меня ноги подгибаются от вида того, как твоё нутро раздувается от еды, словно у напившегося клеща. Провал живота на глазах превращается в округлившееся брюхо, с каждым укусом всё растущее. И этот вид невероятно красив. Из болезненных, острых частей рождается нечто совершенное, величественное в своей обрюзгшей тяжести, которая оседает в твоём животе, когда заканчиваются все органы, а тело жертвы становится лишь пустой оболочкой. Но тут ещё очень много чего можно тебе скормить.       Нож снова мне пригождается, и я отрубаю длиннопалые кисти, одну за другой преподнеся их тебе. Крошечные в твоих огромных ладонях, где вот-вот проклюнутся острые когти, они хрустят на зубах, словно орехи и без остатка остаются в тебе. Ты разгрызаешь даже жесткий сустав и облизываешься, ожидая от меня следующего блюда. Которое я уже подаю тебе, распоров локоть и с хрустом выдернув предплечье из его лона.       И это продолжается с другой рукой, с плечом, с голенями, с бедром, в которое ты вгрызаешься, словно в свиную ногу, объедая сначала мягкий жир, а потом полосками отрывая жёсткие мышцы. Твой живот уже лежит на коленях, размером словно доношенная беременность, настолько он набит мясом. И лишь на последнем укусе в оставшийся на бедре шмат мяса, когда ты с причмокиванием облизываешь тёмную от крови кость, твой темп обжорства начинает замедляться.       Я позволяю себе разогнуться от лишенного конечностей тела. Спина ноет, а руки тянет болью - я словно таскал тяжелые мешки, настолько тяжело удовлетворять твой голод. Но это приятная боль, она служит доказательством того, что твой верный раб смог угодить тебе и насытить. Робкий взгляд сквозь заливающий лицо пот являет мне твои осоловелые, наконец-то переставшие голодно блестеть глаза. С каждым разом тебе требуется всё больше, чтобы дойти до границы сытости. И ещё больше, чтобы через неё перешагнуть, как того требует ритуал. Ты бы уже мог раздавить меня в лужицу весом своего наполненного пуза, но этого мало. Божеству не может быть много, а потому следует раздвинуть твои старые границы, чтобы они с треском разлетелись. Новый ты будешь ненасытным в буквальном смысле этого слова. А я помогу тебе дойти до этого, мой пока ещё слишком человечный господин. Но скоро твоя человечность тебя покинет, как и переполненное до отказа брюхо - свои привычные размеры.       Брюшина такая мягкая, что даже жевать ее необязательно, сплошной жир. Кусочек за кусочком, она исчезает в тёмном провале твоего рта, чтобы потом перевариться и осесть тяжестью на костях. Не могу дождаться, когда же ты станешь мягче, толще - восхитительно откормленным на моих подношениях. Через пару глотков тебе приходится раздвинуть бедра посильнее, чтобы не давить острыми коленями на живот. Тот уже настолько полон, что кожа трещит от новых растяжек. И мне хочется прикоснуться к ним, облегчить твою боль. Еды ещё слишком много, чтобы закончить, и она должна влезть в тебя вся, чтобы остались лишь кости, жилы да голова. Лишь это ритуал нам засчитает, моё божество.       Передняя часть тела постепенно заканчивается, оставляя изрезанную грудную клетку. Вот и возможность дать тебе немного передохнуть. Пока я с усилием пытаюсь перевернуть тело на остатки живота, чтобы срезать мясо с боков и спины, ты откидываешься назад на ложе, почти ложась кверху брюхом. Сквозь завесившие мир волосы видно, как ты немного неверяще прикасаешься к нему, словно не можешь осознать, что ты столько осилил. До ритуала ты бы лопнул и от пятой доли такого количества. А сейчас лишь издаешь тихий стон, когда в горло поднимается сытая отрыжка, и не сдерживаешь её, громко резонирующую в полупустой зале, потакая своей животной мерзости.       Увидь ты себя хотя бы полгода назад - не узнал бы в этой огромной фигуре с выкатившимся тугим животом. Ужаснулся бы? Зная тебя - вздрогнул, но от накатившего возбуждения. А я дрожу от трепета перед твоим величием и желания прикоснуться к этому восхитительно набитому брюху, как к шедевру искусства, вершине вселенского гения. Вряд ли у вселенной получится создать нечто более совершенное, чем взращиваем сейчас мы.       Вместо того, чтобы отрезать мясо по куску, я отпарываю, не без труда, мышцы целыми пластами. Руки подрагивают от напряжения, но мне удаётся снять мясо почти со всей спины, оставляя кое-где проплешины красно-жёлтых костей. И, стараясь более не медлить, я подношу первый из длинных толстых кусков тебе. Осталось лишь наполнить тебя сверх сытости, пока ты не достигнешь своего предела, мой дорогой. И твоему натруженному, издающему громкое урчание желудку будет полагаться отдых. Он и так работает изо всех сил, у любого другого всё это мясо загнило бы изнутри мертвым тяжким грузом. Но я отчётливо слышу сквозь твоё тяжелое дыхание звуки уже начавшегося пищеварения. Хочется на коленях благодарить тебя за эту стойкость и успешное прохождение первой части ритуала. Во всём этом столько калорий, что худым ты будешь недолго, а я не могу удержать восторга от представления твоих будущих объемов. И новая порция прямо сейчас погружается в твою жадно глотающую пасть.       Ты не заботишься о том, чтобы встать, лишь потираешь раздутый бок, где пестрят растяжки, пока я стою подле тебя на коленях. И с восхищением наблюдаю, как ты на едином дыхании, хоть и не без труда, проглатываешь этот гигантский кусок. Он такой большой, что на минуту твоё горло растягивается, как у змеи, и становятся видны движения каждой мышцы, толкающей мясо дальше. Нет никаких сомнений в том, что следующими ты будешь глотать так целые человеческие тела.       Пласт за пластом, приходится отрезать ещё, и спина трупа постепенно превращается в сплошной остов, лишь несколько больших кусков мышц остаются на боках. Срезаю новый из них и не могу всё же удержаться. Ты так красив, что хочется прикоснуться, и я осторожно протягиваю кончики пальцев к пышущей жаром коже. Вроде бы, отгрызть мне за это руки ты не собираешься, и, пока ты с трудом доедаешь едва влезающие в тебя остатки, я с оргазмическим трепетом принимаюсь ласкать это божественное чрево. Оно чуть ли не с сидящего меня размером, красное от прилива крови и такое тугое, что даже не продавливается пальцами. Под рукой сплошной набитый мясом шар, и сверху него линия апоневроза растянулась до синевы. Оттого хочется заботиться о тебе и раболепно удовлетворять все невысказанные желания ещё сильнее.       Пока что ты такой хрупкий. Окажись на моем месте инквизитор - и тяжелый ботинок заставил бы тебя треснуть от давления на переполненное пузо за секунду. Да сейчас ты и без того близок к разрыву, осталось нафаршировать это раздутое брюхо совсем немного. Вкладываю один из последних ломтиков мышц. Но я позабочусь о том, чтобы до конца ритуала с тобой ничего не случилось, мой блистательный господин. Поглаживания должны помочь пище улечься внутри и снять излишнее давление, а то, ты уже начинаешь кривиться от спазмов боли - благодаря твоему упорству это должен быть почти предел вместительности сейчас.       Поэтому я ласково глажу чуть выпуклый пупок на вершине, где кожа наиболее натянута и разгорячена. А потом беру последний шмат мяса, большой настолько, что его тяжело держать.       Давай, ещё кусочек, моя радость, тебе осталось всего ничего. Пока свободная рука массирует твой распухший, гротексно вздымающийся над линией ребёр живот, я с величайшей осторожностью закладываю мясо в твои пересохшие губы. Миг - и оно утягивается внутрь с тихим хлюпаньем. Твои мышцы глотки уже приобретают нечеловеческие черты, раз ты способен проглотить такой кусок не жуя. Процесс уже начался, и ничто не сможет его остановить, лишь бы только ты смог вместить в себя всю ритуальную трапезу в следующий раз. Поддеваю каплю крови, что стекает с твоих губ из-за последнего мясного шматка. Ничего не должно пропасть даром - твой язык скользит по пальцам, подобно вёрткой змее, и последняя часть трапезы обосновывается в твоём перерастянутом до предела желудке. А дальше будет лишь больше и больше. Туже и туже - твой живот будет набит настолько, что станет каменно твёрдым, будто скала, настолько в нём не будет места. И единственное, о чём я тебя прошу - вмести.       Удержи всё это в себе, докажи, что достоин своего чревоугодия. Ты будешь похож на пузатый кувшин, куда щедро налили вина, так постарайся его не разлить. Это неимоверно тяжело - ты не можешь даже говорить от давления на поджатые лёгкие и хрипишь при каждом маленьком вдохе. Но без этого испытания ты не пройдешь путь до конца. Пока ещё тебе приходится преодолевать себя и свою пресыщенность, но, клянусь, это изменится, когда твоё великолепное тело приобретет божественные черты. А до того момента, мой драгоценный, постарайся не лопнуть от своего насильственного обжорства.       Не сказать, что мне не нравится эта мысль, твой покорный слуга всегда имел слабость к фантазиям о том, как я переполню тебя до отказа, чтобы даже твоё отяжелевшее пузо не удержало того объема, которым я его нафарширую, словно праздничного гуся. О, тебе бы пошло стонать от боли, когда твой живот разошёлся бы по полосе апоневроза сверху до низу, выпуская проглоченное. Наказанный своей же алчностью, не способный отказать своему рабу в новом поощрении обжорства, когда тот смиренно выполняет свою роль и предлагает господину больше, с трепетом и восторгом наблюдая за его чудовищным пиром... Ты был бы просто великолепен в этот момент! Жаль, для полноценного ритуала тебя необходимо держать идеально полным и круглым, а значит, целым. Хотя, твой живот и в таком состоянии не менее прекрасный объект для поклонения.       Он такой большой для твоего худого тела, что кажется отдельной частью. Но ничего, совсем скоро тебя разнесёт от такого питания и неподвижности после трапез, как на дрожжах. И твёрдые острые косточки, которые сейчас немного неприятно колют мне пальцы, исчезнут навсегда под сотнями и десятками сотен килограммов твоего нового Я. Мне лишь останется бесперебойно снабжать этот механизм топливом, чтобы его работа не прекращалась ни на секунду, и ты рос, становясь всё больше и толще. Жаль, в новой форме ты будешь достаточно сильным, чтобы не быть прикованным к месту этим весом. Помнится, когда-то давно ты выражал искренний интерес к тому, какого это - разжиреть до неподвижности. Что ж, в будущем мне придется очень постараться, чтобы твой бездонный желудок наполнился до такого состояния, и тебя прижало к земле его тяжестью. Но ты можешь насладиться этим ощущением сейчас, если, конечно, не впадешь немедля в пищевую кому, судя по твоему остекленевше-сонному взгляду. А после превращения я скормлю тебе хоть всю планету, хоть солнце в глотку протолкну, чтобы ты насладился полностью своим весом.       Пока ты борешься со сном, в который тебя тянут многие тысячи калорий, утрамбованные внутри, я о тебе позабочусь. Все равно человеческое тело не способно бороться с навалившимся на тебя оцепенением, так что расслабься и поспи. А я посторожу твою сладостную дрёму и немного приберусь - ритуальный зал выглядит так, словно здесь была бойня. Что недалеко от правды.       Для начала с величайшей осторожностью вытираю от крови тебя. Она уже начала засыхать на коже неприятной коркой, наверняка больно стягивая нежный живот. Вот его очищаю чуть ли не не дыша. Достаточно легонько надавить на тёмную полосу синяка, прошедшего посреди твоего чрева, и оно расколется от натуги, настолько полно. На одно маленькое мгновение, массируя его тряпкой, я могу позволить себе почувствовать гордость. Даже скорее гордыню - без меня у тебя, мой господин, вряд ли вышло бы преодолеть порог нечеловеческой сытости. Твой слуга неплохо постарался, создавая из острых углов и торчащих граней нечто настолько совершенное, как ты. Но тут же это чувство сменяет другое - гордость за тебя. Все же, у каждого культиста его божество на первом месте, и я не могу не восхититься твоей стойкостью.       Лишь ты один способен удовлетворить животное чревоугодие и выдержать, других этот грех отверг бы, даровав мучительную смерть. А тебе - хоть бы хны, ты лишь сворачиваешься в защитный клубок вокруг брюха, словно оно не выглядит так, что готово разродиться тройней с минуты на минуту. И отрыгиваешь во сне, когда я в последний раз глажу тебя, прежде, чем начать отмывать залу.       Восхитительно.       Ледяная вода охлаждает руки, нагревшиеся после прикосновения к пышущему жаром тебе. А, пока я отдраиваю кровь от камней и осторожно омываю каждую горящую огнем руну, что являются доказательством удачности ритуала, и вовсе начинаю чувствовать себя куском льда в форме человека. Но я не останавливаюсь, пока зала не начинает блестеть чистотой. Благо, эта рутина станет ненужной, когда ты обретешь божественную форму. И что-то мне подсказывает, что змеиные черты, которые начали в тебе проявляться, сильно облегчат процесс уборки. Нет тела - нет дела. Не могу сдержать смешок, и он эхом разносится по зале. Со стороны я похож на безумца, но все адепты немного безумны.       Набираю последние вёдра из источника и обхожу круг рун, плеская на каждую, отчего они начинают сиять сильнее. Вот и всё, можно наконец-то отдохнуть. Горку костей, обрезков и отрубленную голову я заворачиваю в полотнище. Скормлю местным бродячим собакам. Они будут рады и такому, да и охранять подземелье будут усерднее. Магия и дурная аура, конечно, хорошо, но живая защита тоже пригодится. Напитанные магией кости взрастят из этих собачек что-нибудь инфернальное, будет собственная стража.       Сам я не смею даже из интереса вкусить проклятого магией мяса. Хорошо, если решившегося на это глупца будет ждать просто легкая смерть. Колдовство не позволит прервать ритуал таким образом, да и ты сам, несмотря на свою милость ко мне, загрызешь меня после пробуждения, ведомый древними инстинктами. Я был бы не против умереть так, найдя последнее пристанище в твоём разбухшем от моей плоти животе, но без моей помощи перерождение не завершится. Божеству нужен хотя бы один последователь. Моя еда куда как проще и приземлённей, но и она не лезет в глотку, когда я сажусь рядом с тобой, чтобы любоваться тем, как вздымается от дыхания твоё отяжелевшее пузо. Если бы я мог, то скормил бы тебе всю пищу мира, чтобы ты стал ещё больше. Умираю от желания видеть торжество твоего обжорства, мне бы лишь лицезреть, как ты затмишь солнце своим наполненным человечиной чревом, и тогда я готов буду принять любую смерть.       Наверное, на меня тоже начинает действовать магия, немного затуманивая моё сознание, иначе не могу объяснить такой всплеск восторга от этих фантазий. Я и раньше был буквально помешан на них, но сейчас словно вовсе сошёл с ума. Они занимают всё больше и больше места в моей голове, тесня оттуда все иные заботы. Прямо, как ты в будущем. Магия хорошо постаралась - я сделаю всё и даже умру, чтобы ритуал завершился. Сейчас я был бы готов защищать тебя голыми руками от инквизиторов, пресмыкаться пред тобой, удовлетворяя любое твоё желание. Всё, что угодно, лишь бы тебе услужить.       Но пока что ты спишь, и я просто сижу рядом, с нестерпимой нежностью, от которой щемит сердце, смотря на твои чуть смягчившиеся черты лица. Ты наконец-то будешь есть вдоволь, моё божество, и никто не сможет остановить твоё чревоугодие. До новой твоей трансформации совсем немного, и невозможно даже угадать, какие чудовищные черты проявятся в тебе следующими. А я впервые за двое суток могу вкусить свой заслуженный отдых, что и делаю, закрывая глаза на пару минут подле твоего каменного ложа.