Ты прекрасен

На Нахою смотрят все. На него невозможно не смотреть, Соя и сам понимает. Вместе с Хоей словно само солнце входит в комнату, ослепительное, жгучее, невыносимо притягательное в зените своей красоты и с запахом сладко-пряных цитрусовов на горячей коже. На Сою, Злого брата Нахои, не смотрит почти никто - если не считать тех, кто глядит на него со страхом, зачастую инстинктивным и им самим не понятным. И это тоже не странно. Рядом с Нахоей он словно еще более блеклым делается, снова прячась за его спиной, проваливаясь в свои тёмные вещи. Нахоя щедро делится и одеждой, если попросить, и духами, но даже запах его парфюма на бледной коже Сои теряет всю свою притягательность, становясь приторным и плоским. Соя чувствует себя еще более глупым: неуклюжим, бестолковой пародией, над которым только смеяться и можно. — Хотел бы я хоть чуть-чуть быть как ты. — Вздыхает Соя, глядя на себя в зеркале. Отражение брата мягко улыбается ему. — Чем же плохо быть как Соя? — Когда ты рядом, я словно невидимка. — Признается Соя и сам знает как глупо это звучит. Глупо по-детски и все равно горько как-то, и остановиться уже не выходит. — А на тебя все головы сворачивают, как подсолнухи чертовы… Ох, Нахоя, прости! Но старший брат ничуть не обижается. — Не буду лукавить. — Задумчиво протягивает он, проводя рукой по своей рыжей шевелюре. — Приятно, когда люди смотрят на тебя и тянутся к общению, но бесит, когда они лезут когда не надо и не понимают с первого раза, что я могу уебать… Но, мелкий, знаешь что на самом деле важно? — Душа? — Разочарованно морщится Соя от банальности. Вроде и правильно, но почему-то не легче. — И душа тоже. — Нахоя улыбается чуточку лукаво и мечтательно. — Когда на тебя смотрит один-единственный человек, и в его глазах ты видишь себя одинаково прекрасным когда устал, растрепан, болен или когда чувствуешь себя на все сто. Важно только это. А остальные это просто приятное дополнение. Соя вздыхает снова и думает, что, должно быть, Нахое просто никогда не понять его и совсем не потому что он такой оптимист. Но Соя благодарен даже за эти попытки его утешить, хоть не верит в них ни на миг.Впрочем, когда Риндо смотрит на него своими колючими фиолетовыми как у кошки глазами, взгляд его, скользящий по его волосам, по тонкой шее, бессовестно касающийся туго натянутой на груди рубашки, застегнутой на все пуговички, кажется Сое ощутимым как жаркое, жадное прикосновение. Щеки почему-то вспыхивают, и в груди делается непривычно тяжело и сладко, словно расплавленная карамель внутри. Облизнув пересохшие губы, он зачем-то расстегивает верхнюю пуговицу и лениво обмахивается забытой рекламной листовки. — Жарко… Так же молча Риндо улыбается неуловимо, одним уголком губ, ловит каждый его жест, неприкрыто разглядывает обнаженную, бледную кожу и острый росчерк ключиц в скромном вырезе. Проходя мимо почти незаметно вдыхает запах яблочного шампуня и неизгладимо въевшихся благовоний от его волос. Что-то внутри Сои замирает тревожно и одновременно торжествует тоже. На мгновение в глазах Риндо он и впрямь кажется себе особенным и красивым даже в домашней рубашке и старых джинсовых шортах. — Ну и жара! — Приполз весь мокрый и потный Хоя, кидает на стол лимонад и падает рядом с братом на диван, так что тот жалобно стонет всеми пружинами, и жарко дышит, вывалив язык. — Может на пляж рванем что ли? Ран, что зашёл за ним следом, положив на стол пакет с мороженым, которое, наверное, давно растаяло, кивает, незаметно оттягивая ворот футболки. — И то верно. Соя, ты в деле? С ожиданием они оба глядят на Злюку, и в этом нет ничего от того, как глядят обычно на Хою или как Риндо смотрит на него сейчас. Никакой тревожаще-жаркой магии - спокойная, обыденная теплота. Но Сое совершенно не жаль, потому что быть может братец Нахоя все же был отчасти прав. Потому что Риндо все еще смотрит на него своими кошачьими глазами, и сейчас этого вполне достаточно. За последний год Риндо вымахал так, что теперь Сое приходится больше задирать голову, когда они остаются одни в комнате. Бесшумной тенью он материализуется перед ним, и прежде чем первое же слово успевает сорваться с губ Сои, вжимает его в стену, стиснув тонкие руки. — Риндо… — Лицо его так близко, что видно каждую трещину на обветренных губах, ссадину и синяк на скуле после недавней драки. Запах геля для душа с запахом чего-то сладкого и древесного вроде сандала, вместе со шрамами въевшейся в его руки неизгладимо, окутывает Сою, жаром пробирается в лёгкие. — Не сопротивляйся. — Проводит Риндо большими пальцами по его запястьям. — Все равно ведь уступишь. — С чего ты взял? — Обиженно в скидывает Соя подбородок. Риндо прижимается еще теснее. Сквозь ткань рубашки ощущая жар кожи и быстрые удары его сердца под водолазкой, Соя осекается вдруг. А Риндо смеется над его ухом, низко и хрипло. — Потому что и сам тоже хочешь не меньше. Настойчивым, жадным ртом он прижимается к его губам, едва не столкнувшись носом, и от первого же прикосновения Соя сразу теряется. Инстинктивно он плотнее сжимает губы. Настойчивость Риндо, горячность, его дыхание, влажное и теплое, на коже, дрожью отдаются у Сои вдоль позвоночника и в коленках слабостью, он почти задыхается, послушно приоткрывает губы, позволяя Риндо взять то, что он хочет. Кончиком языка осторожно проводит между его губ, словно пробуя на вкус, осторожно втягивает верхнюю губу горячим, жадным ртом. Пару раз они все же сталкиваются носами, но быстро соображают что к чему. Впрочем, выдержки у Риндо хватает ненадолго, он почти грубо толкается языком в рот Сои. Это странно и непривычно, и Кавата почти задыхается от слепящей яркости новых ощущений. Невольно он прижимается к Риндо еще ближе, еще теснее и его пальцы сначала сжимают запястья Сои еще сильнее, а потом хватка ослабевает. Освобождены руки Сои словно сами собой ложатся ему на плечи. Так просто, так естественно, словно бы он всегда знал что надо делать. Замирая сам от собственной дерзости, он чувствительно прихватывает зубами его нижнюю губу. Риндо вздрагивает едва заметно и Соя знает что не из-за боли. Глаза Риндо, прекрасные и обычно прозрачно-холодные, сейчас горят как у дикого лесного зверя. И дыхание такое тяжелое, каким после самой выматывающей и долгой драки не бывало. На мгновение Сое даже не по себе становится. — Да что с тобой? — Упирается Кавата рукой ему в грудь, с трудом переводя дух. — Думаешь, я позволил бы кому другому забрать твой первый поцелуй? Смущение огнем обжигает щеки Сои. — С чего ты вообще взял что это был мой первый поцелуй? Молча, но очень выразительно Риндо приподнимает бровь. Соя отводит взгляд куда-то над ухо Риндо. — Что, так очевидно? — Переспрашивает Соя и слышит, как довольно хмыкает Риндо. Хайтани наклоняет голову в ту сторону, куда смотрит Соя, заставляя смотреть в глаза. Он закрывает ему рот прикосновением шершавых пальцев, а потом еще одним поцелуем, едва заметным, но еще более жгучим. Соя за один раз получил много и ему кажется, что он сейчас упадёт. — Твой первый поцелуй - мой, и все остальное… — Взгляд у Риндо делается жадный и требовательный. — Все остальное тоже только моим будет. Ладонь Риндо по-хозяйски проникает под рубашку и оглаживает бока. Соя дергается от холодных рук парня на коже и царапает его плечи. Даже через футболку очень чувствительно. Риндо руки не убирает и старательно всматривается в лицо Сои. Кавата хочет что-то сказать, но сил хватает только смотреть в глаза Риндо. Соя почему-то хочется его поцеловать, можно ведь? Они пару секунд назад целовались, значит можно? Или ему не хочется этого? Как все трудно, особенно с почти неработающей головой. — Хей, парни, пошлите сейчас, а то мы так спечемся. — Крикнул Нахоя в коридоре и хлопнул входной дверью. Соя просыпаться и отодвигается от Риндо с красными щеками и, на удивление, Риндо его отпускает. — Мелкий, Ран нашёл ту херь, про которую ты говорил, иди забери, а то он сам ее выпьет. Выдержка у него так себе. — Ты мне это ночью скажи. — Долетает почти сразу ответ Рана. — Катись в ад! — Уже на месте. Соя выходит из комнаты, когда Нахоя заходит. Старший брат с улыбкой смотрит на него, а потом долго на то место, где он стоял пару секунд назад. И потом сразу же прижимает Риндо к стене. — Обидишь Сою, и я тебе левый глаз на жопу натяну. — Предупредил он, и Риндо нахмурился. — А правый? — С правым Соя сам разберётся. Риндо не собирался обижать младшего Кавату, ему вообще нравилось всё, что между ними происходило, но говорить об этом Нахое он, конечно, не собирался. — О, кто это там, неужели Ран? — Спросил он, тыча пальцем Хое за плечо, и тот повелся. Риндо нырнул у него под локтем и вывернул в соседнюю комнату. — Вот ведь, крендель четырехглазый! — Крикнул Нахоя и вышел в коридор к Рану. Старший Хайтани только улыбается и думает, что, однако, не все так в жизни плохо. Нахоя открывает свои голубые глаза и смотрит на него, а это зрелище стоит всех сокровищ мира. — Че зыришь, сыр-косичка? Твоё влияние! Нахоя хмуро смотрит на него и моргает, а потом приходит к выводу, что у Хайтани это в крови - дебилизм. — Хей, ты слышал, что я сейчас сказал? — Переспрашивает Нахоя, видя уж слишком внимательный взгляд Рана на себе. Тот снова улыбается и кивает. — Да, ты сказал, что я тебе нравлюсь. — Да нихуя. Они пару секунд смотрят друг на друга молча, а потом начинают смеяться.