Я отрицаю башмаки

Гет
R
Завершён
5
автор
Размер:
11 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
5 Нравится 0 Отзывы 0 В сборник Скачать

Я отрицаю башмаки

Настройки текста
В «Котле» появились дыры, которые вели прямиком на тот свет. Дома растеклись деревянной квашней и смахивали на уродливые куличи к празднику. Непропеченные, пресные, а какие-то, наоборот, горелые, они укрывали под своими крышами семьи умерших и одиноких живых. Дым от сгоревших домов висел над головами пыльным маревом. Двери, размалеванные черными крестами, чахли от смолы и нехотя признавали, что скрывают покойника, а то и не одного. Обочина, наряженная неподвижными людьми в чепцах, захлебывалась помоями, от которых тошнило прямо в сладковато-мерзостную реку. Небо спускалось все ниже, любопытное, беспомощное и от этого хмурое. Праздник драконьей оспы пришел в Переулок из маггловских районов Лондона. Наверняка нашелся какой-нибудь Лавгуд, трубадур и весельчак, поселившийся среди магглов и решивший пропустить стаканчик в «Котле». С сумасшедшего спрос невелик, а кашляет он тем же воздухом, что и мы: сколько ни тер Том кружки, зараза липла к ним жидкой лакрицей и перебиралась с одних губ на другие. — Давайте я сыграю вам! — Лавгуд всегда врывался в паб и начинал бренчать на своей волынке, горланил баллады, пристукивал ногой. Не слушали его, вон выставляли, а ему как об стену горох: улыбался и в Хогсмид аппарировал, там навязывался со своими песнями. Желтая его мантия мелькала в толпе, подобно вспышке заклятия, и порождала желание удавиться с тоски. По традиции праздник встречали с задернутыми шторами, запертыми на засов ставнями и со слезами, текущими по земле вместе с заразой. Магглы дохли как мухи, не счесть испустивших дух. А у нас на главной площади прибили широкую доску, чтобы отмечать число заболевших — так всегда делали, будто это могло помочь. Доска покрывалась цифрами слишком быстро, а какой-то умник еще и ставки делал, сколько помрет на следующий день. Умника поймали и вздернули прямо там, на площади. Длинное тело ежедневного пророка болталось на ветру как труп курчонка и размахивало руками, указывая путь. Я бежал по вязким лужам, перепрыгивал через две ступени, чтобы успеть к закрытию лавки. Денег у нас с матерью не было, приходилось шарить по карманам тех, кому уже все равно. Мертвецы протестовали, раскрывая рты и распахивая почерневшие глаза, но я отнимал у них последнее и не стыдился. Все так делали. Вчера Боунсы сложили в ряд своих мертвых детей — человек девять, не меньше, под крайних подпихнули одеяло и уселись рядом помолиться. Просто больше ничего не оставалось. Семьи у всех большие, обещавшие процветание волшебников на веки вечные, иссякали на глазах, сгорали с трупами и поднимались под облака горьковатым дымом. Мы дышали пеплом вместо воздуха и отхаркивали им же. Уизли обитали неподалеку в кособоком доме, который с рождением очередного ребенка рос вверх. С приходом оспы Драко посоветовал им разбирать по этажу за ненадобностью, но Уизли пока не отдали болезни ни одного из своих сыновей. — Уизли скупые, — мама быстро развернулась и поставила на стол суп. Тонкие руки разломили хлеб и швырнули ломти в деревянную миску. — Имеют галлеон за душой, вот и тратят с умом. Мамина красота, подобная воску, таяла на глазах, но никуда не исчезала. Собиралась лужицей и застывала, чтобы потом можно было переплавить на новую свечу. Я смотрелся в мамино лицо, как в зеркало, и шептал, что вернусь к вечеру. — С кем ты пойдешь? Один? — она не отпускала моих рук. — С Малфоем и Гойлом. Может, еще кто явится. Не знаю, мам. Разумеется, я понимал, о ком она спрашивала. — Блейз. Я обернулся. — Не целуй ее. Кожа расцветала. Перед самой-самой смертью кожа лопалась и заворачивалась бутонами, восхитительно-настоящими, опаленными, горячими. Мы старались не касаться друг друга, прятали глаза и шарахались от незнакомцев. Семья Дафны уже была заражена. Двое младших братьев вытянули маленькие ножки на дорогу, и я сам повесил на шею каждому из них по кнату. Вдруг пригодятся в пути. Когда умрут все, зараза сгинет. Ей некуда будет перебраться и, пометавшись по пустым улицам, болезнь уберется восвояси. А пока остаются живые люди, зараза питается ими, и выплевывает только испорченных лекарством. — Я расскажу вам, только тс-с-с. Дафна хотела возразить что-то, и я приложил к ее губам палец. — Не тяни, Забини, — Драко, собравший волосы в хвост, до омерзения походил на отца. С двух шагов не отличишь, разве что Люциус опирался при ходьбе на трость — знак члена Управляющего Совета города. — Только давай без глупостей. Вчера на Совете предложили объединить силы с Лютным тупиком и Хогсмидом. Совсем люди двинулись умом от болезни. Ну правда, все равно что схлестнуть медовуху с огненным виски и ждать, пока они смешаются в воду. — Объединяться — бред, отгораживаться надо, заборы высокие строить, а не за руку здороваться, — заговорила Миллисент, считавшаяся среди нас старшей сестрой. Города волшебников еще меньше, чем у магглов, часто вьются у подножия холмов каменистыми дорогами. И воюют друг с другом за главенство. — Хогвартс откроется, только когда эпидемия схлынет, — вкрадчиво проговорил Драко, задержав взгляд на лице Миллисент. — Попасть бы сейчас туда да покопаться в книгах. Наверняка старики находили выход, иначе мы бы здесь не сидели, а наши родители умирали детьми. — Совет бессилен? — Гойл предпочитал молчать, а если задавал вопрос, то ответ на него был очевиден. Драко свел брови над переносицей и промолчал. — Рассказывай, Забини, — разрешила Миллисент, кивнув большой головой. Если угонитесь за мной, конечно, расскажу, мне ведь не жалко. Я уже рассказал мертвым, пока выгребал из их мантий последние монеты. Покойники молчаливые слушатели, лежат себе и лежат. Все подохли, как крысы от отравы. Будь возможность умереть во второй раз, задохнулись бы от собственной вони, захлебнулись бы в реках дерьма. Я поднялся с корточек и швырнул камешек вниз по лестнице. Пока летит до последней ступени, надо решиться и выложить все как есть. Все, что передумал бессонными ночами, латая прорехи в рубашке и памяти. — Нам нужно выкрасть рецепт. — Не-е-ет, — скривился Малфой. — Клюв сопротивляется Империусу, а рецепт нигде не записан, он существует только в его голове. Ты собираешься вырвать тайну вместе с мозгами? Сыворотку правды не предлагать, у его ассистентов нюх как у собак. — А кто-нибудь вообще видел его ассистентов? Подозреваю, что их не существует. — Думаю, Клюв не врет, одному готовить зелье сложно. Есть ассистенты. Клюв появился в Переулке пару недель назад, когда первые заболевшие покрылись вспухшими оспинами. «Продается». Выбрал один из нежилых домов рядом с Гринготтсом — по совпадению или специально, чтобы люди не потратили деньги по дороге и донесли их в целости до странной лавки. Пятеро гоблинов, заправлявших делами в банке, не успевали носить из подвала деньги — все желали забрать свои сбережения и купить дивное лекарство. Тесное здание покачивалось от натиска толпы и грозило лопнуть, разметав кругом щепки, золото и куски тел. Что именно продается, пришлый хозяин не уточнил, да и не нуждался он в пересудах: слава бежала впереди него, и вскоре у дверей змеилась очередь. Очередь шевелилась, билась, плакала и умоляла спасти от верной гибели. Болтали, что Клюв путешествует на хвосте эпидемии. Куда бы ни пришла болезнь, он оказывался у ворот города следом и предлагал помощь. Лица его никто не видел. Накинув на плечи вощеный плащ, застегнутый под горло, хозяин выходил из задней комнаты ненадолго и говорил глухо из-за маски. В таких масках выступали бродячие артисты, изображавшие тварей с крыльями. Длинный птичий клюв, наполненный сушеными корешками мандрагоры и заунывника, веточками аконита, полыни и асфоделя, не позволял лавочнику улыбаться, зато дал ему имя. Пересчитав галлеоны, Клюв вручал покупателю крохотную колбочку на несколько капель и велел приходить еще, когда действие закончится. Возвращались не все, потому что запасы Гринготтса иссякли на девятый день. Тогда-то и появились смельчаки, готовые на все ради порции зелья. Одного из них нашли растерзанного на заднем дворе чудной лавки, и весть понеслась между домами: Клюв прибыл в Переулок не один. Раны, нанесенные волчьими клыками, явствовали, что в помощниках у него оборотень, а может, и не один. Другой повис на двери лавки, вывалив синюшный язык. Видать в отчаянии бросался на двери, когда медленный яд разъедал кишки, а выбраться не мог — заперто. В городе заговорили о Клюве, с равным мастерством варившем жизнь и смерть. Еще один вернулся домой в беспамятстве, потеряв себя и имя свое по дороге. Как накладывать Империус, он тоже забыл и больше не пытался. — Удачи, — на латинском желал Клюв вместо прощания, когда посетители покидали его лавку. А они, не оборачиваясь, неслись домой и запирались на крепкие засовы. Феликс вился вокруг испуганной птицей, но в руки не давался, только дразнил. Клюв разливал удачу по флаконам — иначе возможность прожить на день дольше соседа не назовешь. Удача как есть. — Ассистенты Клюва — смертные люди, — я хотел убедить Малфоя, сжимал кулаки от бессилия. — Ты думаешь, что те трое были дураками? Не владели волшебством или не могли постоять за себя? — Драко пристукнул по камню костяшками пальцев. — Наши отцы найдут выход, — с деланной бравадой заявил он. — У меня нет отца, — я плюнул на него и побежал вслед за брошенным камешком. — Да погоди ты! — Сам все сделаю, — увернулся от рук. — Один ты не справишься. — Другого мне не остается, — я остановился и, отдуваясь, решил объяснить: — Как думаешь, долго Дафна продержится, если в ее доме каждый день умирает по человеку? — Так вот почему ты так спешишь, — Драко скривил губы. За фальшивым презрением к простым человеческим чувствам он скрывал волнение. Как будто я слепой. — А у тебя, значит, уйма времени? Ах да, у твоего отца есть деньги, как я мог забыть. — Дело не в этом. Послышались голоса Миллисент, Гойла и Дафны. — Дело в том, что мы ничего не знаем о Клюве. Он зельевар, прибыл издалека и не показывает лица. Отец считает, что к нему нужно подбираться постепенно. — Твой отец слишком много считает. Ему стоит считать только деньги. Малфой готов был ударить меня, я видел, как желание поднять руку и врезать мне по лицу, копилось на дне серых глаз. Но он сдержался. — Хорошо, я пойду с тобой. Это не одолжение, — Драко меня опередил. Мы слишком хорошо знали друг друга. *** Мы ходили вокруг проклятой лавки так долго, что осень закончилась быстрее. На деле прошло всего несколько дней, растянувшихся жидкой кашей и потонувших в грязи. Один из них я пролежал рядом с Дафной, выскребая землю из-под ногтей. Зараза ко мне не приставала, потому что я все еще находил способы заработать или добыть. А сегодня я вооружился иглой и пришил оставшиеся со вчерашнего улова серебряные кругляши к подолу платья Дафны. Пригодятся в пути. Вечером отправился за зельем, черпая башмаками помои и тут же вытряхивая. Палочка бесполезно болталась в кармане, бессильная, неспособная вылечить от недуга. И я ее выбросил. Швырнул в грязь. — Мистер, вы уронили. Ее глубокие глаза, подчеркнутые синевой, смотрели на меня доверчиво и бездумно. Я не спрашивал ее имени, а она, скорее всего, не знала моего. Мы оба рыскали по Переулку, как голодные твари с ободранными шкурами. Проплешины сморщенно-больными пятнами зудили и сочились, как будто кожа оплакивала здоровое прошлое. — Я не уронил, я выбросил. Паб, на углу которого мы столкнулись, кишел попрошайками и продавайками. «Продавцами» этих людей не называли, чтобы хоть как-то отличать от честных торговцев, но заискивающе заглядывали в их лица, тянули раскрытые ладони, отдавали последнее, что стащили у спящей жены или безвольного мужа. — Дурак, что ли? — Что ли. Я никогда не считался продавайкой, но исхитрялся сбывать остатки, выдавленные, выскобленные из себя, извергнутые и тщательно собранные. Делать это нужно очень быстро, пока зелье действует, иначе никто на порченый товар не позарится. Кто-то продавал Феликс втридорога по ночам, потому что Клюв с наступлением темноты запирал лавку до утра. У девчонки не нашлось денег, конечно же. Драко, поглядев на мое шитье, пошутил, что все деньги магического сообщества хранятся у гоблинов и у Дафны Гринграсс. Это правда. Гоблины чахнут над золотом скорее по привычке, а Дафна теперь мертва, и монетами расшито ее последнее платье. В карманах Малфоя тоже звенят галеоны, а в моих карманах гремят дыры. — Ладно. Спасибо, — я протянул руку за палочкой и случайно коснулся ее пальцев. Кожа горела таким жаром, что удивительно, как не вспыхнула огнем. Глаза лихорадочно блестели, кожа вздувалась едва заметными волдырями. — Я последняя из семьи, — зачем-то сказала она. — Давно ты больна? Мимо протопали в ногу человек пять. Тяжелые ботинки с грубыми подметками вдавливали в землю стекляшки, обломки кирпича и старую, пожелтевшую от собственной ненужности траву. — Сюда. Холод, исходящий от каменной стены, превращал капли пота в крошечные ледышки. Они покрывали позвонки и царапали кожу. Вчера Управляющий Совет решил отлавливать больных и не давать им покупать лекарство. Выяснилось, что заболевшие разносят заразу, даже если приняли Феликс. «Чем быстрее сдохнут, тем меньше надышат», — посчитал Совет. Все-таки Люциус лучше всего считал деньги. — У меня есть монеты, но я не дойду. — Ты ведь знаешь, что делать? Все равно действие зелья заканчивается, скоро моя слюна, и семя, и пот станут бесполезными. Она кивнула, скользнула в одну из бывших лавок, а сейчас просто кучу досок, и опустилась на колени, нетерпеливо стягивая с меня штаны. Позволяя мне вторгаться в ее рот, она держалась за мои бедра и ерзала по полу, раздирая в кровь колени, а после вылизывала член досуха, чтобы собрать все до последней капли. Нет, совсем не потому, что ей нравилось, скорее наоборот, но желание получить хоть кроху зелья, пусть и прошедшего через меня, растворенного и безобразно бесполезного, пересилило. Так иссушенный путник в пустыне пьет собственную мочу. Я взял ее с собой, все равно шел в логово Клюва, чтобы разузнать, где тот прячет своих ассистентов, и что за опасность они представляют. — Удачи, — как всегда пожелал Клюв на прощание и исчез за шторами. Вечером Миллисент развела холодный огонь, накрыла его банкой из слюды и развернула тряпку, раздавая всем по куску хлеба. — Нам нельзя ждать конца эпидемии. Иногда мне кажется, что золота в Переулке не осталось, все оно осело в доме Клюва. — Я давно вам про это твержу. Мы же сдохнем здесь, сдохнем, сдохнем! Вы видели Уизли? Они продали все, все, что было, превратились из богачей в нищих, и все равно один из близнецов умер. Нет его, понимаете? Еще до Рождества нас не станет, если опустим руки. Про Дафну говорить я уже не мог. Слова кололись изнутри. — Не опустим! — Драко, нагнувшись, протиснулся в двери и швырнул перед нами пергамент, исписанный летящим почерком, украшенный официальной сургучной печатью. — Что это? — Сегодня отправимся в лавку под видом членов Управляющего Совета. Светлые волосы рассыпались по плечам, словно в знак беспорядка в его голове. — Ты бредишь, — серьезно заявила Миллисент. — Нет, — Драко нетерпеливо отмахнулся. — Я взял у отца мантию и трость. Вашу внешность изменим трансфигурацией, а документ выиграет для нас время. — Он настоящий? — впервые, пожалуй, Гойл спросил что-то по существу. — Нет, конечно, — фыркнул Малфой, — Совет по Статуту тысяча четыреста двадцать шестого не имеет права вторгаться во владение торговца. — И отец вот так запросто дал тебе разрешение воспользоваться печатью? Повисло молчание. — Мама не очень хорошо себя чувствует, — Драко сглотнул. — Ну, шевелитесь! Я направил на лицо Гойла палочку, перекрасил ему брови и подумал, что скоро Рождество подарит нам волшебное ничего. *** Узнать Гойла под личиной низенького волшебника в возрасте было почти невозможно. Если не знать, конечно, что это все же он. Драко, мастерски подражавший походке отца, шел первым, мы плелись за ним. Я старался уследить за руками и ногами и привыкнуть к усам. Подбородок и верхняя губа чесались, брови нависали над глазами мохнатыми ершиками. Миллисент, обретя стройность, сохранила грузность, и я бы с удовольствием понаблюдал за ней, будь у меня время на это. Очереди уже не было: мы специально рассчитали время, чтобы попасть в лавку Клюва перед закрытием. Посторонние могли порушить планы. — Добрый вечер, мистер?.. — голос Драко звучал приглушенно. Пробираясь вокруг дома, я искал лазейки в изгороди, ведь как-то же помощники попадают внутрь незамеченными. Или они не выходят оттуда вовсе? — Нет нужды в имени, — Клюв спокойно пресек попытку Малфоя узнать его фамилию. — В городе меня зовут Клюв, кажется. Да будет так. — Что ж, воля ваша. Миллисент наступала мне на пятки — страх крался рядом и дышал нам в затылки, легко шевелил волосы на макушке. Или волосы шевелились сами. Миллисент дернула меня за воротник мантии и указала в темноту. Тусклый фонарь раскачивался, играя нашими тенями, удлиняя и укорачивая их. Из-под деревянной крышки, прикрывающей выгребную яму, брезжил свет. — Уж не дерьмо ли сверкает? Никак Клюв начал золотом срать. Миллисент шикнула и подтолкнула меня в спину. Сама первая не пошла. Я выставил вперед палочку и прошептал: — Вингардиум Левиоса! Крышка со скрежетом поползла в сторону, открывая нашему взору… дерьмо. Я разочарованно застонал. Ничего больше, только зловонная вязкая жижа. Она светилась изнутри, словно только что в ней утонуло солнце. Толща лениво бродила и не пускала солнце обратно, сожрала его и теперь сыто хлюпала. — Пошли отсюда, — Миллисент зажала нос. — Нет. Нам надо попасть внутрь. — Как? — Просто нырнуть. Она замотала головой и попятилась. — Это без меня. Мы каждый день шлепали по улицам и вытирали ноги о вонючие лужи. Очередная лужа, только глубже. — Как хочешь. Я вздохнул полной грудью и шагнул вперед. Дыхание перехватило, в нос ударил смрад, от которого резало в глазах. Я не чуял под ногами опоры и протискивался как сквозь мягкий резиновый шланг. Смахивало на медленную аппарацию. Убеждал себя, что жижа не бесконечна и когда-нибудь кончится. Ноги уперлись во что-то твердое. Под левую попало нечто мягкое, розовато-бежевое с синими прожилками. Мясистое растение? Я осмотрел свои чистые руки. Так и есть, зловонное озеро оказалось зачарованной иллюзией. Растение было теплым, пухлым, податливым, как жирная плоть, тянулось дальше, в широкий земляной тоннель, как нить Ариадны, и не оставляло шансов на передышку. На половине пути растение лопнуло, выпуская кровянистую массу с кусочками непереваренной пищи. — Мерлиновы башмаки! * Я полз по самой утробе земли и держал в руках ее кишечник. Выпотрошенный, раскроенный, пузырящийся, еще живой, выдранный из пуза совсем недавно. Впереди с восторженным: «У нас гости, что за прелесть!» распахнулась круглая дверь, выплевывая меня на залитый кровью пол. Свалявшаяся бурая шерсть обрамляла края разреза. Вепрь ревел, прижатый к полу овальной столешницей, и бил копытами. На столешнице сидел оборотень из тех, что не умели полностью превращаться в человека. В Хогвартсе нам объясняли, что через несколько десятилетий природа сделает свое дело и отнимет у оборотней возможность становиться полулюдьми. Превращения будут полными, болезненными, мучительными и опасными для окружающих. А пока последние представители оборотней-хамелеонов расхаживали по земле и хитро улыбались, дразнили: гляньте, мы еще живы. Поведя острыми ушами, он поднял хвост в знак приветствия и вновь потерял ко мне интерес, полностью увлеченный собеседником. — Люпин, в следующий раз добавляй не больше пяти капель. Горчит, — сморщился тощий мужчина, покачивая ногой. Мягкий тапочек сполз со ступни и грозил свалиться на пол. Такие носили пару столетий назад. — Брешешь, Снейп, — спокойно усмехнулся оборотень, — кто из нас зельевар? Я только кровь даю. Захочу — и перестану, — надулся Люпин. — Лучше скорми птицу горностаю, — Снейп еще раз отхлебнул из фарфоровой кружечки, какую найдешь только в Китае. На краю остался след от напомаженных кровью губ. — У нас горностаи закончились, последний остался, и тот обглоданный, — огорчился Люпин, мягко забирая у Снейпа кружечку и выплескивая ее содержимое в котел. — Ну-ка пшел, — он пнул шелудивого пса, наточившего клыки. — Интересно, хозяин вообще думает делать запасы? Снейп набросил на плечи накидку, вымоченную в ягодном соке, и закинул ногу на ногу. — Думаю, больше не понадобится. Переулок опустел, на днях дальше двинемся. — Дальше? — уголки рта Люпина опустились. Снейп не обратил на него внимания, как не замечают капризного ребенка, и завел: — Приготовленный на вепре, — махнул рукой, и в котел пролилась мутная вода, — закипевший без огня… Я зажал уши. Послезавтра они уедут из города, увозя с собой заветный рецепт. Птицы кружили под потолком, били желтыми крыльями и сбрасывали в котел спелые ягоды. Брызги оседали на стенах, раскрашивая их небрежными узорами. Оборотень распушил хвост, соскочил со столешницы и, вспоров себе руку, капнул в зелье собственной крови. — …что за прелесть эти гости, — прошептал Снейп, плавно сползая на пол и делая шаг ко мне. Член болтался между его бедер, сморщенный, как у старика, маленький, как у ребенка. — Конечно, дальше, идиот, — оскалился Снейп, на щеках кожа пошла красными пятнами, — или ты думаешь, что хозяин подарит нам оставшиеся годы просто так? Посмотри на себя в зеркало, глянь на свои руки. Люпин поник: его пальцы, покрытые шерстью, шевелились с трудом, будто принадлежали умирающему. Я забыл, зачем спустился сюда. Мысли пропали из головы, оставив лишь слабую догадку. Передо мной стояли древние старики с молодыми лицами. Они варили Феликс, а плату получали… чем же? Безумие, замешанное на невероятности. — Блейз, беги, он не знает рецепт! — кричали ниоткуда. Голос звучал прямо в моих ушах. «Зато Снейп знает», — пробормотал я, и в этот момент звякнул колокольчик. Резкий голос приказал: «Все кончено, убей!» Пес жалобно заскулил, закрыл морду лапами и опрокинулся на спину. Это тонкая змея, которую я поначалу принял за кишку вепря, выползла из норы, прокусила мохнатую собачью шкуру и бросилась на Снейпа. Тот отпрянул назад, наткнулся на Люпина и наступил на фарфоровую кружечку. Осколки разлетелись по комнате, попали в котел. — Сколько вам лет?! — заорал я, прикрывая голову руками и падая рядом со Снейпом. Зелье заискрило. — Скажите! — Триста четыре. Будет, — он хрипел, зажимая ранку на шее. Не будет. Кожа его покрывалась густой сеткой морщин и расцветала черными бутонами, будто Снейп носил в себе драконью оспу. Он таял на глазах, впитывался в земляной пол, оставляя на поверхности лишь крашеные губы и пурпурную накидку. Дом зашатался, будто лишние годы подорвали его основание. Понятно, почему Снейп носил тапочки из позапрошлого столетия. — Забини! — Драко высунулся из тоннеля и протянул мне конец трости. — Клюв сбежал, но я все понял! Он алхимик! Алхимик, святой Мерлин! Ты понимаешь, что это значит?! Почти. — Почему мы качаемся? Я скатывался к тоннелю без помощи Малфоя, будто пол накренился. — Наверное, Переулок становится Косым. Подгоняемые лишними годами, мы кубарем летели вперед. *** — Поттер опять нас обошел! — Драко, чуть не плача, пнул ни в чем не повинный диван. — Дамблдор специально дал ему баллы, чтобы мы не выиграли. Он покраснел от обиды и злости. Вроде бы даже прилизанные волосы встали дыбом. — Несправедливо, — Дафна помотала головой. — Я об этом философском камне ни разу не слышал. Можно подумать, в мире существует только то, о чем знает Драко Малфой. Я фыркнул. — Тебе что-то не нравится? — Ага. Твоя тупость. Даже грязнокровка Грейнджер в курсе, что такое философский камень, хотя выросла среди магглов. — А па-а-апа говорит… — завела Миллисент, поедая булочку. — Па-а-апа говорит, что философский камень опасен! — Я бы хотел жить вечно, — тихо признался Драко и притих. — Па-а-апа сказал, что когда один человек живет очень много, это плохо. Это нарушает как ее… гар-мо-нию. — Профессор! — Малфой первый заметил декана, пришедшего утешить подопечных. — Это нечестно! Мы должны были выиграть! Я сейчас же напишу отцу, и тогда… — Не горячитесь, мистер Малфой, — невозмутимо осадил его Снейп. — Дамблдор тверд в своих решениях. — Неужели ничего нельзя сделать? — Можно. Ложитесь спать. Пока Драко открывал и закрывал рот, Дафна не выдержала и прыснула. Мне она нравилась. — Умираю, до кровати не дойду, — простонала Панси, плюхаясь на диван и скидывая школьные туфли. Я услышал только «не дойду» и машинально глянул на снейповы ботинки. Профессор повернулся на идеально отполированных каблуках и убрался из гостиной. — Мой па-а-па вообще много знает, — похвасталась Миллисент, как будто нас не прерывали. — Он рассказывал, что Лютный раньше был тупиком, а потом одну из стен разобрали. — Давай лучше про камень. — Снача-а-ала изобретатель философского камня научился готовить эликсир бессмертия, и только через… через, — Милли наморщила лоб, — через сколько-то лет начал превращать в золото все, что под руку попадалось. А потом алхимик исчез. Говорят, его звали Николас Фламель, и сейчас ему шестьсот шестьдесят пять лет. Fin Примечание: *— отсылка к одному из самых распространенных средневековых ругательств «Je renie des bottes» (дословно «Я отрицаю башмаки»), что есть эвфемизм выражения «Я отрицаю Бога». Декабрь 2012
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.