Christmas kids

— Миста, не дёргайся! Мне неудобно держать стремянку! Или ты хочешь свалиться с неё? И куда Абаккио делся? Мы же договаривались что он тебе помогать будет! — Это ты держать нормально не умеешь, я по другому не могу стоять! Я не знаю где он, отстань уже со своим нытьём. — Мальчики, прекратите ругаться! — Донёсся почти умоляющий возглас Бруно с кухни. Ему уже изрядно надоело слушать нескончаемые тёрки Фуго и Мисты, да ещё и в канун праздника. Абаккио с Наранчей всё ещё не вернулись из магазина с продуктами, и ему оставалось только самому вразумлять двух балбесов. — Если вызвались украшать ёлку, так будьте добры делать это спокойно… — Я никуда не вызывался, меня Миста заставил! И где Наранча? Я лучше пойду его встречу у дома, чем буду помогать этому идиоту. — Сам ты идиот, ещё побольше меня! Мне надоело уже, сейчас сам будешь звезду вешать, если ещё один писк услышу. — Фуго хотел было уже молча отпустить стремянку на которой стоял брюнет, чтобы уж наверняка завершить свои мучения, а заодно и Мисты, но раздался громкий скрип открывающейся входной двери, и громкое ворчание Леоне в перемешку с возгласами Гирги. — Ну наконец-то вы пришли! Купили всё, что было в списке? — Бруно в нелепом фартуке вышел встречать в прихожую прибывших жильцов дома, и забрать покупки, а попутно навешать и на них новые обязательства по украшению дома и готовке еды. Наранча сразу бросил свой пакет на пол и побежал в гостиную, пока Абаккио относил покупки на кухню и попутно переговаривался с Бруно. — Эй, Панна, Миста, вы что тут делаете? — Гирга уставился на всё ещё перекидывающихся ругательствами подростков и опёрся на дверной косяк. Фуго оторвался от своего занятия, отпустил стремянку и поспешил подойти к Наранче, тепло улыбаясь. — Я сейчас свалюсь отсюда если двинусь, Фуго, ты же знаешь какая это хрень хлипкая! — Миста отчаянно пытался докричаться до Паннакотты, пока тот обжимался с Наранчей около двери и о чём то с ним умиротворённо разговаривал. Но когда Гвидо понял, что на него так и не обратили внимание и не собираются этого делать, он как можно тише выдохнул, но стремянка под ним всё равно предательски задрожала. У него почти что ушло сердце в пятки, но он продолжил аккуратно пытаться прикрепить поровнее звезду на верхушку ёлки. Но у него в который раз ничего не вышло. — Нет, да ну нахер это всё! Миста уже было хотел наплевать на всю свою безопасность, и даже если не получиться слезть, то спрыгнуть, как в комнату вошёл Абаккио, и постарался скрыть свой румянец после пребывания на кухне с Бруно. Он сначала оглядел всё ещё обнимающихся и о чём-то шепчущихся Фуго и Наранчу, и только после этого перевёл взгляд на уже почти сводящего счёты с жизнью Гвидо. — Эй, Миста, ты что там делаешь? Не двигайся пока, я сейчас подержу лестницу! — Mamma Mia, ну неужели! Хоть кто-то силится мне помочь… — Леоне встал рядом и достаточно крепко ухватился за злосчастную стремянку, давая Мисте возможность наконец-то спуститься и расслабленно выдохнуть, ощутив пол ступнями. — А вы двое, что стоите прохлаждаетесь и ничего не делаете? На кухню хотя бы пойдите и помогите Буч… — Ну уж нет. — Леоне строго посмотрел на Мисту, а позже перевёл взгляд на недоумевающих Наранчу и Паннакотту. — На кухне и моей помощи достаточно, вы лучше здесь повешайте украшений каких-нибудь, гирлянд может. Как будто одной ёлки достаточно будет. Леоне двинулся к выходу, оставляя трёх подростков лишь безмолвно следить за его удаляющейся фигурой. После того как он покинул комнату и уже стали слышны его воркования с Бучелатти на кухне, Наранча с Мистой почти беззвучно хмыкнули, а Фуго, фыркнув на последок, побрёл в кладовку искать гирлянду и мишуру. *** — Бруно, — Абаккио подошёл сзади к режущему лук Бучелатти, и легонько дотронулся до плеча брюнета. Тот почти сразу отреагировал, чуть повернувшись назад и положив нож на доску. Даже не из-за прикосновения своего товарища, сколько от мягкоты голоса, которым он произнёс его имя. У Бруно как будто что-то похожее на бабочек затрепетало в животе. — Не нужна помощь? Ты и так себя изводишь готовкой, позволь мне взять часть работы. — Абаккио… Не стоит. Я и сам справляюсь, иди лучше мальчикам помоги и… — Нет, и ещё раз нет. Ты всегда слишком много на себя взваливаешь. — Леоне перебил Бруно и сложил руки на груди, смотря на него любяще-сердитым взглядом. — Если ты так хочешь помочь, то хорошо, отговаривать не буду. Для салата нужно ещё порезать морковь и помидоры, справишься? — Безусловно, босс. — Они почти одновременно усмехнулись такому официальному, но такому неуместному в такой обстановке прозвищу. Абаккио взял второй нож с нужными продуктами на доске и сев за кухонный стол, начал не особо умело резать. На кухне воцарилась тишина, прерываемая только звуком удара ножа о доску при резке овощей. Но не смотря на то, что для них двоих тишина обычно была комфортной в обществе друг друга, то сейчас она была какой-то неловкой. Они оба хотели её чем-нибудь разбавить, например, какими-то шутками, но ничего не получалось. Они бы так и продолжали безуспешные попытки начать разговор почти до бесконечности, как вдруг Леоне произнёс: — Слушай, пойдём покурим? Эй, не смотри на меня так, я ведь прекрасно знаю кто брал у меня сигареты без спроса. — Лицо Бруно, за секунду до последней фразы выражавшее поддельное неодобрение, после неё сразу же сменилось замешательством, а после и неловкостью. Он стыдливо отвёл взгляд вниз, не смелясь посмотреть на Абаккио. — Извини, я не подумал… — Абаккио подошёл к Бруно сзади, приободряюще приобнял за плечи и поспешил вынуждено перебить второго. — Ничего, но теперь ты знаешь что я каждый раз их считал. После этого честно говоря смешно наблюдать, как ты затираешь мелкотне про вред курения, а сам между тем жуёшь третью пачку мятной жвачки за день. — После этих слов Бучелатти нервно посмеялся, но после этого повернулся к Леоне и посмотрел на того выразительным и умоляющим взглядом. Абаккио как будто прочитал по глазам Бруно вопрос, который тот хотел задать пепельноволосому. — Не волнуйся, никто об этом не узнает, даю слово. — Я тебе верю… Пошли уже, покурим. Еле как незаметно проскользнув мимо гостиной, из которой были слышны громкие шутливые ругательства, хохот и разговоры ни о чём, они оказались на балконе, ведущем из спальни Леоне. Уж очень удобно в его случае. Честно говоря, пока они проходили мимо гостиной, этим двоим казалось, как будто они прошли мимо самого праздника. Что он остался там, в освещённой комнате с подростками, и незаметно пронёсся мимо них и растворился в блеклом свете луны при тьме на холодном балконе. Почти сразу как они зашли, Бруно неслышно прикрыл стеклянную дверь и опёрся на перила, оглядывая уже тёмное небо, пока Абаккио тем временем доставал из кармана сигареты и зажигалку. Вскоре он поджёг две, и передал одну Бучелатти, на что тот ответил благодарным кивком. Леоне опёрся на перила непозволительно близко от брюнета, зажав сигарету между губами сделал тягу, и выпустив дым изо рта решил начать разговор. — У нас же ещё будут не рабочие дни после Рождества. Мы так хорошо отработали этот год, что Польпо лично распорядился дать нам передохнуть. — А знаешь, как-то непривычно даже, что вдруг выходные, верно? — Бруно тоже затянулся, и уж настолько он грациозно держал сигарету меж пальцев, что Абаккио невольно загляделся. Он даже курил идеально. — Бруно, может быть ты так привык без конца вкалывать, что даже от какой-то капельки свободы тебе становится не по себе. — После этих слов Бруно захлестнуло какое-то странное зябкое чувство, которое распространялось не только от холода, но и внутри него. — Возможно… Да разве это капля? Польпо точно будет негодовать. — А Польпо и сам не будет в таком состоянии, чтобы негодовать. Посуди сам, у него каждый день как праздник. Выпивка, деликатесы… Всё всегда при нём. А что у него там в такие праздники в камере твориться, одному ему ведомо. После этого повисло почти гробовое молчание. Распространялось оно конечно только на территории балкона, так как даже на нём прекрасно слышно гам, исходящий из гостиной. Но для них двоих это был не более чем мизерный фоновый шум, который они и за звук не считали. Каждый думал о своём. Но в одном их мысли сходились — как же всё странно повернулось в их взаимоотношениях. Слишком у них всё было странно, не понятно, не обузданно. Ещё при их первой встрече каждый из них увидел свет во втором. Свет спасения, надежды на жизнь с чистого листа, безусловной верности. Либо же свет безудержной самоотдачи со своей стороны, бескорыстной помощи и самого благоговения. Свет, который ни за что не хотелось отпускать, лишь было желание заточить его в своих ладонях и бережно оберегать его. Но он без конца ускользал из-под самых кончиков пальцев, а касание к нему безвыходно обжигало, но никогда не останавливало. И вот, спустя столько попыток, этот свет рядом, в нескольких сантиметрах от тебя. Их как будто и не было между ними, но на деле они были равносильны бесконечной пропасти. И Абаккио будто бы захотел разом перешагнуть, пересилить её. Он потушил уже итак потухающую сигарету о пепельницу, стоящую рядом, и взял ладонь Бучелатти в свою. Бруно сначала вздрогнул, то ли от резкого контраста температур (руки Леоне были на удивление даже горячими, хотя на балконе было жуть как холодно), либо от всей некой резкости этого прикосновения. Но не переставая удивлять своего будущего капо, пепельноволосый поднёс тыльную сторону его ладони к своим губам и начал покрывать её нежными, почти невесомыми поцелуями. На что получил смущённый вздох от Бруно, и сначала недоуменный, но затем тёплый взгляд глубоких синих глаз. Вскоре закончив, Абаккио как-бы боясь реакции Бучелатти на его неконтролируемые вольности, уже хотел убрать свою ладонь, извиниться и вообще провалится сквозь землю, как брюнет не дал ему этого сделать, и лишь переплёл между собой их пальцы. Леоне непонимающе посмотрел на него, и сразу после этого, одумавшись, вновь уже хотел отвести взгляд вниз, как Бруно аккуратно взял его за подбородок и повернул голову Абаккио в сторону своего лица. — Леоне, пожалуйста, не отводи взгляд и выслушай меня. Я очень дорожу тобой, но не только как товарищем или другом, — Бруно переместил ладонь на щеку полностью смущённого Абаккио, и начал мягко поглаживать. — Я хочу утонуть в твоих прекрасных глазах, слышать твой глубокий голос и днём, и ночью. Заплетать твои волосы, прикасаться к тебе. Я люблю тебя, Леоне Абаккио, с самого дня нашей встречи. — Бруно… — Леоне не мог поверить в своё счастье. Итак никогда нескончаемые бабочки в его животе, казалось, готовы сделать петлю и удушить их обладателя от нескончаемой любви, серотонинов, эндорфинов, и прочих доказательств его бушующих внутри и снаружи чувств к обаятельному брюнету напротив. — Я тоже люблю тебя. Больше жизни. Я готов умереть за тебя. Убить за тебя. Ты мне очень ва… Но договорить Леоне не успел, так как Бруно впился в его губы смазанным, полным чувств поцелуем. Абаккио сначала опешил от такого резкого действия, но вскоре вошёл во вкус и притянув Бучелатти к себе ещё ближе за талию, углубил поцелуй. Когда они оторвались друг от друга, дабы восстановить дыхание, Леоне резко порывисто обнял Бруно, будто бы боясь упустить его, будто если он его отпустит, он исчезнет во тьме морозной рождественской ночи. Брюнет так же обнял его, улыбаясь ему в плечо и уткнувшись в него носом. — Никогда не любил Рождество. А теперь, кажется, это навсегда мой любимый праздник. — Сказал Леоне тихим голосом. Бруно на это негромко хихикнул. — Теперь и мой тоже… — Бучелатти чуть отодвинулся и заглянул в глаза Леоне ласковым взглядом, лучезарно улыбнулся ему и получил точно такую же улыбку в ответ. Для них, кажется, не существовало ничего кроме них двоих. Ничего, находящегося дальше этого балкона. Догорающего пепла от сигарет в пепельнице. Шумной неразберихи в доме. Холода, пробирающего насквозь. Ничего из этого. — Пойдём всё-таки в дом? Я не чувствую пальцев от мороза, а эти гадёныши по любому что-то могут натворить там. — Бруно молча кивнул на слова Абаккио, и они вышли сначала с балкона, а затем из комнаты. Чем дальше они проходили по коридору, тем слышнее был шум и грохот из гостиной. — Ты иди к ним, я пойду на кухню накладывать на стол, уже ведь скоро двенадцать часов. — Хорошо, я просмотрю за ними. — И на этих словах Абаккио проследил за удаляющейся фигурой Бруно, и сам пошёл в комнату, где уже начинался разбой. — Да что ты творишь, идиот! Мишуру на стену уже надо вешать, у нас ёлка итак полна гирлянд и игрушек, нет там для неё места! — Куда хочу, туда и цепляю, книжкодро… Кхм-кхм. — Миста резко оборвался на полуслове и неловко прочистил горло, глядя на Абаккио, неожиданно (по его мнению) появившегося в дверном проёме. — Что вы тут, гады, устроили?! Уберите к херам эту мишуру из комнаты, тут не только на ёлке места нет уже… — Наранча почти сразу схватился за коробку с мишурой, и поспешил выбежать из комнаты. Но вовремя вспомнил что-то, спросил Леоне. — А куда эту коробку то девать? — Не знаю, иди и спроси у Бру… Бучелатти. — Абаккио надеялся, что никто не услышал его оговорку. Наранча пожал плечами и понёсся на кухню и буквально влетел в неё. Спиной к нему стоял Бруно и раскладывал тарелки на стол. — Бучелатти, а куда девать эту короб… — Наранча обомлел и не мог сказать и слова, заикаясь. Даже при ужасном освещении на кухне он разглядел. У Бучелатти вся тыльная сторона ладони и губы были в помаде. Помаде Абаккио. — Наранча? Ты чего застыл? — Бруно непонимающе глядел на подростка. Гирга же начал указывать дрожащим пальцем на губы и руку старшего. Бучелатти побежал в ванную и включив там свет, подошёл к зеркалу. — Твою мать, Абаккио! — Он сразу включил полный напор воды в кране и начал усиленно тереть губы и ладонь. А шокированный Наранча тем временем так и стоял как вкопанный в дверном проёме кухни со злосчастной коробкой на руках. На крики Бруно Леоне прибежал почти мгновенно. С обеспокоенным вопросом «Бруно, что случилось?» он влетел в ванную. А потом оцепенел. Похоже, в темноте балкона и коридора он так и не заметил, что оставил характерные следы на коже Бруно своей помадой… — Вот, что случилось, посмотри! Она даже не смывается почти! — Бруно уже тёр кожу с отчаянием, а его глаза выглядели так, как будто от него же он сейчас и заплачет. — Не кричи, всё сейчас смоем… — Абаккио принялся в ускоренном темпе искать в шкафчике мицелярную воду, и вскоре обнаружив её с ватными дисками, и они принялись за дело. В конце концов, остались только блеклые следы помады на руке, но и то хорошо, что большая часть оттёрлась. Абаккио выдохнул с облегчением, а вот Бучелатти так делать не спешил. Потому что все его мысли заполонил этот позор перед Наранчей. — Мне нужно срочно поговорить с Наранчей… — Почему это? — Да потому, что я не сам эти следы заметил, а он мне на них указал! — Бруно уже впадал в начальную стадию истерики. — Вот чёрт… — Леоне сам не на шутку перепугался, но главным для него сейчас было утешить Бруно. — Пожалуйста, успокойся. Всё нормально, я поговорю с малым, он никому не расскажет. Абаккио взял Бруно за руку, и начал поглаживать кисть второй своей ладонью. Когда брюнет вроде бы стал дышать ровнее и выглядеть более спокойным, и Абаккио уже было хотел выдохнуть, как… — Наранча, а что это ты такой бледный? Заболел, пока коробку ставить ходил что-ли? — Громкий вопрос Мисты с гостиной пронёсся эхом в ушах двух парней в ванной, как и взволнованный вопрос Фуго. — Нара, что с тобой? Всё хорошо? Твою мать. Этот пацан уже в гостиной. И Леоне, как благородный человек, и бывший коп по совместительству, подорвался с места и поспешил защищать свою честь и честь своего возлюбленного. Только Наранча хотел уже открыть рот и заговорить, как на его плечо легла чья-то твёрдая рука. Ему даже не нужно было поворачиваться, чтобы понять кто это. Он лишь испуганно взглотнул. — Малой, на пару слов. — Под непонимающие взгляды Мисты и Фуго, Абаккио почти что выволок Гиргу из комнаты и повёл в первую попавшуюся комнату — свою спальню. То ли потому что в ней Абаккио чувствовал себя уверенней процентов на двадцать, то ли вообще без причины. После того, как он завёл напуганного до смерти Наранчу в тёмную комнату и прикрыл дверь, то путей отступления у второго не осталось. Леоне крепко сжал его плечи и зловеще сказал: — Ты знаешь, что со стукачами на зоне делают? — начал он, но подумал о том, что не с этого надо было начинать, и что Гиргу сейчас приступ ухватит. — В общем, забудь что ты видел на кухне. Это было лишь случайное недоразумение с помадой, и вообще, считай ты ничего не видел. Тебе показалось. После этих весьма разъяснительных пояснений Леоне поспешил ретироваться из комнаты, а Наранча всё ещё обдумывая произошедшее и разговор с Абаккио, поплёлся в свою комнату на ватных ногах. Но прямо перед его носом Фуго почти что выскочил из гостиной, чуть не сбив бедного снова испугавшегося Гиргу. — Чёрт, прости… Ты в порядке? Хотя, по тебе точно не видно. Ты выглядишь таким… — Паннакотта на несколько секунд, подбирая подходящее описание состояния темноволосого. — Потерянным?.. Наранча, с тобой всё хорошо? Фуго положил ладони на обе щеки Гирги, и несильно повернул голову всё ещё будто виновато смотрящего в пол подростка, как-бы заставляя посмотреть себе в глаза. — Пожалуйста, объясни что с тобой случилось. Так я смогу тебя поддержать или помочь тебе, не бойся говорить о том, что произошло. — Паннакотта смотрел на него выпытывающе-уверенно, и одновременно с этим любяще. Перед таким взглядом Наранча устоять не смог, и начал что-то неразборчиво мямлить, и лишь через какое-то время это вылилось в слова. — Я не могу… Сказать… — Неуверенно проговорил он. Фуго собрал в себе всё своё терпение, и лишь кротко выдохнув, повёл Наранчу в свою комнату. Когда дверь за ними закрылась, блондин усадил того на свою кровать. И усевшись рядом, также взяв руки Наранчи в свои, начал говорить, преободряюще поглаживая его ладони. — Почему ты не можешь сказать? Это что-то серьёзное? — Ну… Наверное… — Что именно? — Сзади его спины подозрительно заскрипела дверь, но Фуго спихнул это на сквозняк и то, что он возможно не до конца её закрыл. — Я увидел на кухне, как у Бучелатти… — Наранча оборвался, прикидывая, стоит ли вообще продолжать рассказывать, и всё же продолжил. — На коже были следы помады Абаккио. И мне не показалось. У Фуго на лице успели отразиться почти что все эмоции кроме хороших, но его быстрое замешательство прервал громкий смех со стороны двери, сразу понятно чей. Миста опирался на дверной косяк, дабы не упасть, и громко ржал, утирая выступившие слёзы от смеха. У Фуго задёргался глаз. А Наранча уже думал, куда ему деться. — Ну ты конечно, Наранча… Ты точно там газировку себе в магазине купил, а не что-то алкогольное? Иначе почему это ты такой бред с серьёзной рожей городишь? После этого Гвидо словил ну очень уж не одобрительный и устрашающий взгляд Паннакотты, а Наранча почти что забился в угол кровати. — Быстро прекратил этот балаган и вышел отсюда! Кто тебе разрешал входить в мою комнату без спроса?! И какого чёрта ты уже обвиняешь Наранчу в том, что он видел, даже не разобравшись в ситуации?! Это может быть и правдой, не будь таким самоуверенным. — Фуго повернулся к Наранче, и вся его злость будто бы пропала без следа. Ему так хотелось прижать его к себе, обнять, успокоить, нормально выслушать и поддержать. Но только не на глазах у этого бестактного юноши в дверном проёме. — Что стоишь, особое приглашение на выход нужно? Миста лишь усмехнувшись на внезапную перемену настроения Фуго, и вышел, прикрыв дверь. Он как обычно скорее всего не принял к сведению слова Паннакотты. — Хей, Нара, как ты? Прости за этот косяк, я не думал что моя комната в один момент превратится в проходной двор… — Всё нормально… Да ничего, ты же не виноват. — Наранча грустно посмотрел на Паннакотту своими завораживающими большими глазами, в которых Фуго был готов утонуть и никогда не выйти из этого омута. Но вдруг Наранча поменял свой глубокий взгляд на более умоляющий, и как-то осторожно и тихо спросил. — Ты же поверил мне, Фуго? — Конечно я тебе поверил, глупый… — Фуго внезапно так захотелось кроме того, что успокоить Гиргу, ещё и хорошо треснуть Мисте для профилактики. Довёл ведь бедного ребёнка. И ничего, что бедному ребёнку скоро семнадцать. Но кроме этих мыслей на Паннакотту особо ничего остроумного не снизошло, и он решил, что разумней сейчас будет сначала утешить брюнета и убедиться, что он в порядке, а потом уже идти разбираться к остальным и выкладывать свой накопившийся гнев на всех, конечно же, кроме Наранчи. Поэтому он, преободряюще улыбнувшись, раскрыл руки для объятий, в которые Гирга незамедлительно прыгнул, теперь уже приглушённо шмыгая в плечо блондина. Фуго же начал поглаживать угольного цвета макушку, шепча какой-то успокаивающий бред, первое, что пришло на ум. Вскоре всхлипывания стали намного тише и отрывистей, и стало слышно лишь неровное дыхание Гирги вперемешку с уже давно неразборчивым шепотом Фуго. — Нара, ты в порядке? — А-ага… В полном. Пойдём уже к остальным, а то скоро всё Рождество пропустим. Фуго глянул на него не слишком доверчиво, но глубоко вздохнув и прыкрыв глаза, мысленно решил, что больше допытывать у подростка ничего не стоит. Ладно, подумал он, пусть будет по твоему. — Хорошо, как скажешь. — Фуго проследил взглядом за Наранчей, который достаточно вяло встал с кровати и побрёл к двери комнаты. Уже в который раз вздохнув, Паннакотта также встал и двинулся за брюнетом. Пройдя чуть дальше по коридору дома, стали слышны приглушённые дверью гостиной будто недовольные восклицания Мисты, и не менее недовольные ответные рявканья Абаккио. Фуго и Наранча же, встав прямо перед закрытой дверью, переглянулись, как бы молча сговариваясь, заходить им или нет. Но коротко кивнув друг другу, оба потянулись к дверной ручке. Паннакотта успел быстрее, и открыв дверь, галантно пропустил Гиргу вперёд, стараясь не смотреть в саму комнату. И тем более на людей в ней. Но стоило ему на краткий срок отвести взгляд от пола, как перед ним проявилась не такая уж обыденная картина. Миста, стоявший в центре комнаты, активно что-то говоривший до этого и жестикулирующий руками, после появления подростков сразу обернулся. И смерив их недовольным взглядом на долю секунды, отвернулся от них и продолжил свою тираду. Слов Фуго как будто не понимал, ну или не хотел понимать на данный момент в своей прострации, видимо как и Наранча. Абаккио так же не молчал, и либо пытался заткнуть Гвидо, либо же пытался заткнуть свои мысли разговором (хотя разговором это трудно назвать, скорее, скандалом) хоть с кем-то. А вот Бучелатти сохранял гробовое молчание со своей стороны, как и каменное лицо в тандеме с недвижимым телом с прямой осанкой, и глазами, двумя синими стёклышками, смотрящих неизвестно куда. Как будто сквозь что-то. Или кого-то. Фуго, хоть и изрядно полюбивший следить за эмоциями и поведением людей и в особенности Бучелатти, в этот раз решил ничего не высматривать ни в ком. Сами как-нибудь разберутся, не маленькие ведь. Наранча же успел занять место на одном из кресел. Он прижал согнутые ноги к груди и уткнулся лицом в колени, как будто хотел абстрагироваться от окружающего его мира. Паннакотта же, пользуясь тем, что на него в этой комнате никто внимания не обращает, сел на край этого кресла к Гирге, и приобнял его за плечи. Наранча чуть вздрогнул от неожиданного прикосновения, и поднял голову на Фуго, чуть улыбнувшись. И получив тёплую улыбку от Паннакотты в ответ, обнял его, уткнувшись в ключицу носом. Фуго лишь начал нежно поглаживать ладонью того по спине, поцеловав в макушку головы. Даже не подозревая, что за всеми их действиями, слабо улыбаясь, чутко наблюдал заметно оживившийся Бруно. Прямо как мама, любяще смотрящая на своих детей. А вот Абаккио и Миста, будто не замечая ничего вокруг себя, продолжали громкие споры по нарастающей. — Зачем мы сюда пришли? — тихо, едва полушёпотом произнёс Наранча на ухо Фуго. Фуго и сам не до конца понимал зачем, но решил подумать логически. — Чтобы всем вместе забыть о том, что произошло сегодня плохого, и отпраздновать Рождество. Ведь… — Блондин глянул на свои немного потрёпанные наручные часы, — До него осталось только двадцать семь минут. — Так мало… Мы вообще успеем отпраздновать хоть что-то? Надеюсь, что Бучелатти поставит на место этих двоих как можно скорее… И то ли Бруно научился читать мысли, ведь из их невнятного шёпота нельзя было ничего разобрать, находясь дальше пятидесяти сантиметров, то ли роль сыграло простое чудо вперемешку со совпадением, но Бучелатти тотчас объявил на всю комнату: — Миста, Абаккио, хватит вам! Как всегда ссоритесь из-за пустяков. Идите все на кухню, я уже накрыл на стол. А с тобой, Миста, мы поговорим позже отдельно. — с холодной, хоть и с ноткой теплоты строгостью отчеканил Бруно. И всё сразу подорвались на кухню, как по щелчку пальца. Лишь он один остался в гостиной, и подперев голову ладонью, глубоко вздохнул. *** А на кухне тем временем начинался полнейший атас в исполнении по большей части Мисты. У него каким-то чудным образом за тот промежуток времени, пока они все шли к кухне и садились — пол минуты от силы, как по волшебству улучшилось настроение до невозможности. И он сразу же начал пытаться всех развеселить, хотя сам отчасти и был причиной скандала в гостиной. То он начнёт поддразнивать Абаккио (как оказалось, Миста всё же поверил словам Наранчи, пообщавшись с Бруно и Леоне в гостиной. И теперь решил воспользоваться этими знаниями по полной программе в штуках), за что почти что получит в нос от него же. Потом вдруг начнёт шутливо клеиться к Наранче, за что не так шутливо получит немалое количество угроз от Фуго и Абаккио, уже готового в любую секунду побежать за Бруно и применить свой стенд, какой бы слабый он не был. — На пять минут вас нельзя одних оставлять… — Неожиданно в дверном проёме появился сам Бучелатти. И все кроме Мисты с облегчением подумали, что наконец-то хоть кто-то разберётся с этим беспределом, но Бруно, как оказалось, интересуют более насущные проблемы. — А вы чего не едите? Я зря весь день у плиты стоял что-ли?! Так, я сейчас вам по новой всё это разогрею, остыло наверное знатно… Но в этот раз чтобы ели! И одновременно кто-то вздохнул с облегчением, кто-то с негодованием, кто-то просто от того, какой будущий капо прекрасный, когда злится, а кто-то так сильно хотел есть весь вечер, что вздохнул с такой вселенской радостью, что и представить сложно. В общем, ничего удивительного. Следом, когда еда для всех была заново разогрета и когда все принялись за трапезу, всё время были слышны тихие смешки и перешёптывания Мисты и Наранчи. Иногда они прилетали к их разговору Фуго, но тот отвечал не всегда охотно, и чаще всего просто грубил Мисте. Они не обижались на него, потому что привыкли к такому поведению блондина за всё время их пребывания в банде Бучелатти. К слову, сам Бучелатти изредка посматривал на трёх подростков. Но чаще всего он наблюдал за Абаккио, сидящим рядом, как и сам пепельноволосый. Леоне иногда так загоядывался на будущего капо пока ел, что довольно часто промахивался, и вилка с листьями салата попадала не ему в рот, а многочисленно втыкалась в щёку, чем вызывало умилённые смешки и Бруно. Как вдруг послышался звонок во входную дверь. И даже не смотря на хорошую шумоизоляцию, было слышно, что человек там далеко не один. А точнее девять. Миста и Наранча ещё пуще прежнего начали перешёптываться, но в этот раз это было не весело, а одновременно нервно, удивлённо и раздражённо. Бруно вопросительно смотрел на этих двоих, и понимал, что они уж точно знают, кто явился к ним прямо в канун Рождества. И решил, что стоит хотя бы посмотреть, кто пришёл. — Пойду открою… — С этими словами Бучелатти встал из-за стола и уже было направился ко входной двери, как вдруг его остановил возглас Наранчи. — Не надо! То есть, иди, если уж так надо… — После этих слов Наранчи Миста, увидев что Бруно уже начинает раздражаться и понимая, что добром это точно не кончится, решает внести свою лепту в разъяснение появления неожиданных гостей. — Это, Бучелатти… Мы тут позвали кое-кого просто… Помнишь Формаджо из той банды? Сквадра, кажется… Он же классный, согласись ведь! Ну а он, в общем, решил, похоже, всю их банду с собой прихватить… Мы об этом вообще не подозревали, вот честно говорю! До этого практически не учавствовавший в дискуссии Фуго подавился чаем и окинул ошеломлённым взглядом всех присутствующих на кухне. Бруно же был настолько обескуражен, что даже не мог выговорить какие-либо слова для того, чтобы как-то отругать двух подростков за то, что даже не предупредили о таком вторжении чужой банды. И лишь сумев в пол голоса промолвить «— тихий ужас…», Бучелатти медленно перевёл взгляд на Абаккио, который был неожиданно тихим последние минуты. И столкнулся с мрачным и растерянным взглядом фиолетово-жёлтых глаз напротив. Но спустя считанные секунды взгляд Леоне стал решительнее, и послышался глубокий вдох. — Прошу, Бруно, сядь. — Тихо, но твёрдо и с ноткой заботы шепнул Абаккио брюнету. И тот мгновенно плюхнулся обратно на стул, не в силах противиться такому чарующему голосу. — Я пойду сам. И следом Леоне встал из-за стола и пошёл ко входной двери под один устало раздражённый взгляд, и два отчасти испуганно-растерянных. Почему взгляда в сторону Абаккио было всего три? Потому что Бруно всё это время смущённо отводил взгляд в пол, чуть морща брови и прикусывая нижнюю губу, обдумывая всё. Далее послышался звук поворота ключа в дверном замке изнутри помещения и звук открытия двери. — Ну наконец-то открыли! Мы то уже думали, что замёрзнем здесь насмерть. — Первым в дом команды Бучелатти почти что ввалился Формаджо, обходя грозно выглядящего Абаккио и сразу же попадая на кухню, где Миста и Наранча, бледнее мела, вжимались в свои стулья. Бруно от нежелания начинать разборки и понадеявшись на то, что Абаккио выпроводит банду Сквадры, поспешил незаметно ретироваться с кухни, а Фуго пытался слиться с ландшафтом, собираясь как раз взять уроки у Ризотто. — О, Миста, Наранча, вот и вы! Смотрю, что-то вы не шибко веселы. Пока Формаджо пытался разговорить двух подростков, в дом тем временем ввалилась вся Сквадра. Гьяччо что-то без конца бубнил себе под нос и отпихался от вечно лезущего к нему Мелоне, Прошутто пытался отряхнуть своё недешёвое пальто от снега, паралельно зовя Пеши с улицы, Иллюзо же ждал Формаджо, чтобы обсудить с ним рабочий вопрос. И только один Ризотто стоял поодаль в конце коридора и смотрел на Леоне, пытающегося докричаться до Бруно и утихомирить балаган. *** — Кто чёрт возьми зажёг эти свечи?! Тут же твориться такой хаос, что одно неверное движение — и дом вспыхнет! — Но Фуго, конечно же никто не слушал и не слышал за громкими тостами, криками и чьим-то пьяным воем. Время уже близилось к рассвету, и Паннакотта зря надеялся, что вся эта заваруха утихомирится к утру. Складывалось такое ощущение, что они всё только начинали. Ощущение, конечно, складывалось, если не видеть два тела на полу — спящие Миста и Формаджо (их заставили пить на спор), а в целом праздник был в самом разгаре. У Фуго заложило барабанные перепонки в ушах ещё с полуночи, и сейчас он серьёзно задумался о покупке слухового аппарата. Он посмотрел на Наранчу, мирно спящего у него на коленях. Паннакотта еле уберёг ребёнка от спаивания, и сейчас был точно рад проделанной работе. И как Гирга умудрялся спать при таком шуме — не ясно было вообще. Насколько Фуго было ясно, Абаккио почти сразу после появления в доме чужой банды поплёлся к Бруно в комнату и ночью их никто не видел. Он примерно догадывался, чем они там занимались, но подслушивать у Паннакотты не было ни сил, ни желания, и естественно не было возможности. По крайней мере, он достаточно хорошо приглядел за их ночными гостями, и к рассвету выпроводил их всех, понадеявшись, что шесть пьяных тел и одно трезвое как нибудь доковыляют до работы. После этого Фуго подхватил Наранчу на руки, донёс до кровати, положил на неё и сам лёг рядом, накрывая их двоих одеялом, и поцеловал брюнета в макушку. Перед тем, как провалиться в беспамятство, Фуго подумал о том, что он так и оставил Мисту лежать на кухонном полу. Но закономерно рассудив, что Гвидо сам виноват в своём пьянстве, всё же смог уснуть с чистой душой. Он точно на следующее Рождество уйдёт подальше от этого дома. С Наранчей.