Добро пожаловать в наше здоровое общество

      Её тащили сразу двое — в одиночку, ясное дело, им было бы сложновато. Один ухватил под левую руку, другой же…       Под правую.       Под самую настоящую правую руку.       Она уже не отбивалась — истратила все силы. На разбитом в кровавое месиво лице сверкали злобной сталью глаза, и каждый, кто ненароком встречался с этим взглядом, мгновенно шарахался от процессии в сторону. Над сумеречными белыми коридорами ревела сирена, персонал спешил уйти с дороги и освободить проход. Душило узкое пространство, мелькали одинаковые пластиковые панели, нервно моргали лампочки искусственного света под потолком, отбивала морзянку тревожная красная подсветка.       Пока её волокли, со всех сторон летели в спину нескончаемые шепотки осуждения.       «И зачем ей это понадобилось? Жила бы спокойно как все. Ишь ты, особенной себя возомнила!».       «Зря, что ли, законы принимают? Вон как на нашем ярусе спокойно стало, не то что двадцать лет назад».       «Об обществе нужно думать в первую очередь, а потому уже о себе».       «Понятно, что приходится чем-то жертвовать. Но ведь всё это делается для нашего же блага».       «Что с ней теперь будет, как думаешь?».       «Известно что: устранят нарушение и на пожизненное на исправительные работы».       В самом конце коридора уже держали распахнутой дверь в одиночный бокс, маячащую перед залитым кровью взором чернотой отверстого зева.       Её приволокли туда и швырнули с размаху, чтобы ударилась побольнее. Она откатилась, но тут же попыталась подняться, опершись обеими ладонями о прорезиненный пол.       Кто-то из конвоиров подошел и с наслаждением наступил ей на пальцы правой руки каблуком сапога, до хруста и ослепительной боли круша тонкие кости, а после точным ударом врезал по запястью, вышибая опору и вынуждая вновь повалиться ничком.       — Где её нашли? — раздался над гудящей головой холодный голос.       — В отдалённых коридорах, — отозвался голос другой, льстивый и услужливый. — На нижнем двенадцатом ярусе.       — Ясно. В этом гнилом крысятнике всё еще прячется иногда кто-нибудь из них. Чертовы асоциальные элементы…       Голоса смолкли, а им на смену пришли взгляды. Они долго сверлили ей затылок, а потом все до единого сошлись на правой руке, обдавая непередаваемой смесью из неприкрытой ненависти и задавленной зависти.       — И неймется же… — произнес кто-то из собравшихся, с презрением растягивая слова. — Давно было решено на государственном уровне, что для сдерживания разрушительных потенциалов требуется ввести общественные ограничения.       — Двадцать лет уже как, — подхватил услужливый помощник. — И всё без толку.       — Что лишний раз доказывает, — перебил властный холодный голос, заставив остальных резко, как по сигналу, замолкнуть, — решение Совета было правильным. Мы должны немедленно привести в исполнение процедуру, закреплённую в Федеральном законе № 14231841-ФЗ «О сдерживании разрушительного общественного потенциала». Приступайте.       Её ухватили под мышки всё те же двое из службы безопасности, вздернули на ноги; кто-то огрел сзади по голове, от затылка к лобной части растеклось отупение пополам с липким и мутным теплом, взгляд затуманился, а картинка перед ним поплыла.       Она обреченно позволила им навалиться вчетвером и закинуть на хирургический стол — каждый ловко орудовал левой рукой, в то время как на месте правой болталась сиротливая культя не длиннее десяти сантиметров от плечевого сустава: согласно нормам ГОСТа.       Последнее, что она почувствовала — укол анальгетика чуть повыше ключицы, всем без исключения с детских лет теперь известная блокада плечевого сплетения по Куленкампфу.       Последнее, что услышала, перед тем как потерять сознание, был мелко зудящий звук хирургической пилы.       …Когда она очнулась, то не сразу смогла сфокусировать зрение. Пахло медицинским спиртом, хлоркой и невыносимой стерильностью. В груди притаилось гнетущее, саднящее и всеобъемлющее чувство обреченности, сдавливающее тисками и не дающее свободно вдохнуть.       Налитая свинцовой тяжестью левая рука покоилась на казённой простыне и ощущалась дееспособной.       На месте правой руки теперь находилась только страшащая до ледяной тошноты пустота.       Сверху нависало нечто неясное, в тусклом свете больничных ламп похожее на размытый солнечный блин.       Лишь с огромным трудом ей удалось различить в этом блине лицо дежурной медсестры.       — Поздравляю, — лучезарно улыбаясь, прощебетала сестра. — Руководством было принято решение применить к вам амнистию. Добро пожаловать! Теперь вы являетесь полноценным членом нашего здорового общества!       И протянула ей левой рукой заверенный подписью и печатью Сертификат.