▾▾▾
Этой ночью гриффиндорские шестикурсники были неугомонны. Это был промежуточный год между основными экзаменами, и хоть все и понимали, что должны относиться к работе на занятиях серьезно, было трудно найти мотивацию, когда до ЖАБА оставалось больше года. Мэри Макдональд, растянувшись на одном из диванов, громко сетовала на скуку, а изможденный пятикурсник бросил на нее презрительный взгляд, после чего собрал в стопку свои учебники и покинул общую комнату, предположительно в поисках тишины. Сириус поддержал предложение Марлин Маккиннон сыграть в «Правду или действие», и внезапно весь шестой курс Гриффиндора (и несколько безрассудных семикурсников) собрались в круг у камина. Даже Лили, которая читала, прислонившись спиной к оконной раме, поддалась на уговоры Мэри. Затем кто-то нашел пустую бутылку из-под огневиски (точно не из комнаты Мародеров, нет), и игра началась. Поскольку играли одни гриффиндорцы, почти все выбирали действие. После того, как бутылка указала на Питера, все увидели его неудачную попытку станцевать танец живота. Питер попросил Марлин изобразить оперную певицу, и все были удивлены, что ей удалась удивительно хорошая ария. Ремус получил скромное, но весьма практичное задание — украсть закуски из кухни. Когда он вернулся, Сириус осмелился выразить свою признательность, накормив его чипсами и обращаясь к Ремусу «милорд» всю оставшуюся ночь. После того, как Мэри осмелилась избить того, кто этого больше всего заслуживал (Сириуса), она покрутила бутылку, и та попала на шестикурсницу Эбби Джоркинс, которой нужно было украсть у одного из преподавателей какую-то вещицу на свой выбор. В глазах Эбби зажегся коварный огонек, и она выскользнула из гостиной. Через несколько минут она вернулась, держа в руках пузырек с перламутровой жидкостью. — Эбби… — сказала Лили, ее глаза расширились. — Это Амортенция? — спросил Сириус. — Я украла пузырек и отклеила имя ученика, — сказала Эбби с ухмылкой. — Я собираюсь раскрутить флакон, и тот, на кого он укажет, должен будет выпить его. — Ни в коем случае, — в ужасе сказала Лили. — Почему? — невинно спросила Эбби. — Эбби, любой, кто выпьет это, подвергает себя опасности. Если тот, кто сварил это зелье, захочет воспользоваться ситуацией, ты не сможешь сказать «нет»! — Никто из присутствующих не сделает этого, верно? — спросила Эбби, бросив на мальчиков в комнате укоризненный взгляд. — Я согласен с Лили, — сказал Ремус. — Это плохая идея. — Очень предусмотрительно, милорд, — сказал Сириус, запихивая чипсину в рот Ремусу. Эбби закатила глаза. — Хорошо, когда зелье найдет свою жертву, мы выберем кого-то из присутствующих, чтобы присматривать за ним, пока действие зелья не закончится. Всех устроит? Таких маленьких флаконов хватает всего на пару дней. Ремус нахмурился, все еще неубежденный. — Все, кто не хочет играть, просто выйдите из круга, — предложила Мэри. — Я все еще не… — Прекрати портить всем удовольствие, Лили, — разозлилась Эбби. Лили захлопнула рот. Посмотрев на Эбби, она встала и вышла из круга, скрестив руки на груди. Ремус был удивлен, что она не покинула общую гостиную, но, с другой стороны, Лили была слишком ответственна для такой беспечности. Несколько семикурсниц последовали ее примеру, выйдя из круга, и направились в свои комнаты. Ремус тоже вышел из круга и встал рядом с Лили. Отчасти из солидарности с ней, но в большей степени из-за того, что перспектива потерять контроль была слишком неприятной и слишком знакомой, чтобы добровольно на это согласиться. Эбби вернулась в круг с довольной ухмылкой. Она положила пузырек на пол и потянулась, чтобы раскрутить его. Казалось, что флакон вращался намного дольше, по сравнению со всей игрой до этого. Наконец, бутылек остановился прямо перед Джеймсом. Поттер рассмеялся, и Эбби, слегка фыркнув, прикрыла рот рукой. Джеймс поднял бровь. — Чья это Амортенция, Джоркинс? — уверенно спросил он. — Сейчас узнаешь, Поттер. Джеймс, не обращая внимания на ее реакцию, схватил пузырек и выпил его. Какое-то мгновение он выглядел нормальным. Затем его глаза широко, почти безумно распахнулись, и Джеймс судорожно осмотрел комнату в поисках… — Ремус, — тон Джеймса был полон изумленного восхищения. — О, Мерлин, — пробормотал Ремус, когда комната разразилась смехом. Через несколько секунд Джеймс встал и пересек комнату, чтобы оказаться рядом с Люпином. Он уставился на него влюбленными глазами и попытался погладить его по руке, но Ремус отпихнул его. Он бросил на Эбби обвиняющий взгляд, когда смех утих. — Ты специально выбрала меня? Эбби широко ухмыльнулась. — Я хотела выбрать кого-то, кому можно доверять. То есть либо ты, либо Лили. Я подумала, что у тебя меньше шансов убить меня. Ремус фыркнул и повернулся к Джеймсу, скривившись от его невинного выражения лица. — Кто вызовется присмотреть за ним? — спросила Лили, повысив голос, чтобы перекричать смешки. Ремус не сомневался, что она была в ярости. Сириус поднял руку. — Это должен быть кто-то из нашей комнаты, — сказал он в ответ на «ты, наверное, шутишь» взгляд Лили. — Ты должен отнестись к этому серьезно, — угрожающе приказала она. Сириус ухмыльнулся и открыл рот, чтобы ответить. — Не смей шутить. Сириус заколебался. С видом смиренной сдержанности он ответил: — Я отнесусь к этому серьезно. Я никому не позволю воспользоваться моим милым Сохатым. Разве что тебе, Эванс. Но только потому, что он убьет меня, если я вмешаюсь. — Ты ведешь себя просто отвратительно, — огрызнулась Лили, когда на лице Джеймса появилось выражение ужаса. — Это неправда! — крикнул Джеймс, бросив взгляд на Сириуса, а затем повернулся к Ремусу с отчаянием в глазах. — Ты единственный, кто мне нужен, Лунатик. Я люблю тебя! Только тебя. Все в комнате снова разразились смехом. Сириус и Питер встали и вместе оттащили Джеймса от полного благодарности Ремуса. — О да, Сохатый? Ты любишь Лунатика больше, чем Эванс? — спросил Сириус, толкая его на диван. — Конечно! Ремус идеален. Во всем Хогвартсе нет никого красивее. Ремус потер переносицу, направляясь к креслу напротив дивана так, что их с Джеймсом разделял журнальный столик. — Мы должны немного повеселиться с ним. Верно? — сказал Питер, когда остальные гриффиндорцы собрались вокруг Джеймса. — Да, Ремус, он, наверное, сделает все, что ты скажешь, — сказала Мэри, хихикая. Джеймс с готовностью кивнул, когда Лили сказала: — Это не смешно. Марлин обняла девушку. — Это Джеймс, Лили. Он будет разочарован в нас, если мы не заставим его сделать парочку глупостей. — Он не в себе. — Мы не заставим его делать ничего плохого, — заверила ее Мэри. Лили вздохнула и села в кресло у камина. — Лунатик! Пожалуйста, сядь со мной, — ныл Джеймс. — Держу пари, Ремус сядет рядом с тобой, если ты споешь ему серенаду, Джеймс, — с ухмылкой сказала Эбби. Джеймс с надеждой посмотрел на Ремуса. — Ты правда хочешь? Ремус не смог удержать серьезного лица. Это было довольно забавно. — Да, Сохатый. Даже Лили не смогла подавить смешок, когда Джеймс запрыгнул на журнальный столик и начал выкрикивать слова песни, покачивая бедрами в такт несуществующей музыке. — Да! Ну же, ну же, ну же, ну же, Коснись же меня, детка! Ты ведь видишь, я не боюсь? Что за обещание ты дал? Это была не совсем та душещипательная романтическая баллада, которую ожидал услышать Ремус, но ситуация была не менее уморительной. Как только Джеймс закончил свое энергичное, хотя и не в лад, исполнение «Touch Me» и заверил Ремуса, что будет держать руки при себе, Ремус сел рядом с ним на диван. Гриффиндорцы продолжали придумывать забавные вещи, которые Джеймс должен был сделать под предлогом ухаживания за Ремусом. К счастью, после каждого предложения Джеймс смотрел на Лунатика, чтобы получить одобрение, прежде чем выполнить действие. Хотя Ремус играл с Джеймсом в «Правда или действие» десятки раз и знал, что тот готов практически на все, он отвергал любые предложения, которые заходили слишком далеко по его собственным (гораздо более высоким) стандартам. Поэтому Лили начала понемногу расслабляться. — Покажи, какой ты сильный, Джеймс! — выкрикнула Марлин (к этому моменту они выпили целую бутылку огненевиски, и девушка была навеселе). — Снимай рубашку и сделай пятьдесят отжиманий! — Никаких раздеваний, — предостерег Ремус. — Мое тело только для твоих глаз, да, Лунатик? — похотливо ответил Джеймс, наклонившись к Ремусу. Ремус засмеялся и отпихнул его. — Ты можешь отжаться, если хочешь. Джеймс и правда захотел. К всеобщему восторгу, Поттер отчаянно искал способы произвести впечатление на Ремуса. Джеймс страстно прочитал любовную поэму, станцевал танец под песню Боуи «Kooks» и сделал Ремусу (на удивление приятный) массаж ног. — Ремус, можно я тебя поцелую? — серьезно спросил Джеймс после того, как нарисовал непреднамеренно жуткий портрет Ремуса (по предложению Марлин). — Нет, Сохатый. На лице Джеймса промелькнуло выражение полного опустошения. Его нижняя губа задрожала, когда он отвел взгляд. — Нет, нет, пожалуйста, не плачь, Джеймс, — в панике пробормотал Ремус. — Ремус! Посмотри на него! — крикнул Питер в неподдельном ужасе. — Сделай с этим что-нибудь. — Да, Ремус, посмотри, что ты наделал! — обвинила его Марлин сквозь смех. Джеймс фыркнул, мужественно пытаясь не заплакать, хотя его глаза наполнились слезами. — Мерлин, Ремус, поцелуй его, — сказала Мэри. — Нет! — выкрикнули Лили и Сириус одновременно. Ремус предполагал реакцию Лили, но на Сириуса лишь поднял бровь. — Я выполняю свою работу. Никаких поцелуев, — чопорно заявил Сириус. Затем, как бы между прочим, добавил: — милорд. По щеке Джеймса покатилась слеза, и он поспешно вытер ее. Ремус подхватил Джеймса за голову и притянул его ближе, целуя в лоб. — Ну что, достаточно? Джеймс мягко улыбнулся Ремусу, смахнув слезы. — Да, — прошептал он. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, Сохатый, — искренне ответил Ремус, и девочки рядом закивали. — Но никаких поцелуев, хорошо? Джеймс ободряюще улыбнулся. — Честно говоря, из вас получилась бы очень милая пара, — сказала Мэри, сделав глоток виски, и Ремус удивился, почему Сириус на это хмыкнул и отвернулся. — Расскажи нам, что тебе нравится в Ремусе, Джеймс, — сказал Питер с ухмылкой. — Ох, он такой красивый. Мне нравятся его волосы, они такие пушистые, особенно когда он только просыпается. Он всегда приятно пахнет. Он высокий, поэтому мне не придется нагибаться, чтобы поцеловать его. Все в комнате засмеялись, и Ремусу повезло, что годы, проведенные в компании Мародеров, избавили его от смущения. Однако, судя по хмурому взгляду Сириуса, устремленному на его уши, полностью скрыть румянец не удалось. — Мне нравятся его шрамы. Они придают ему такой суровый вид, — Джеймс провел пальцем по шраму на челюсти Ремуса, но тот отмахнулся от его руки. Сириус внезапно вскочил и оказался между ними на диване. — Никаких прикосновений, — огрызнулся он. Джеймс бросил на Сириуса пристальный взгляд. — Он мой. Отойди от него. — Нет, — зарычал Сириус. В мгновение ока Джеймс повалил его на пол, опрокинув миску с чипсами, и перевернул их на закуску, которой все наслаждались несколько минут назад. Мэри предложила делать ставки на то, кто победит в матче по борьбе за сердце Римуса, но Питер схватил Джеймса, а Люпин оттащил Сириуса, так что победитель определен не был. — Думаю, нам пора заканчивать, — сказал Ремус, смахивая крошки со спины Блэка.▾▾▾
Вернувшись в комнату, Джеймс предпринял достойную восхищения попытку убедить Ремуса поменяться кроватями с Сириусом, чтобы они спали друг напротив друга. Ремус отказался и смог успокоить Джеймса только тем, что уложил его и снова поцеловал в лоб. Пит на это рассмеялся так сильно, что случайно стукнулся головой о столбик кровати. Ремус уже почти заснул, когда его балдахин отодвинули, и лунный свет пролился на его погруженную в темноту кровать. Ремус озадаченно моргнул и посмотрел на Джеймса, который с надеждой его разглядывал. — Все уже спят. Можно нам пообниматься? — прошептал он. — Нет, — пробормотал Ремус сквозь дымку сонливости. — Возвращайся в свою кровать. — А раньше ты позволял мне обниматься с тобой! После полнолуний тебе это нравится! — Ты можешь обнять меня после следующего полнолуния, — сказал Ремус. Он заметил, что обещания ласки в будущем обычно успокаивают Джеймса. — Хорошо, — ответил Джеймс, но его слова были погребены под криком Сириуса. — Что здесь происходит? Ремус протер глаза, когда Сириус подскочил к его кровати и уставился на Джеймса убийственным взглядом. — Оставь его в покое, Сохатый. Джеймс оскалился в ответ. — Я как раз собирался вернуться в постель. Джеймс поплелся обратно к своей кровати, резко опустился на нее и перекатился на бок, чтобы иметь возможность жалобно смотреть на Ремуса поверх кровати Сириуса. Сириус схватил палочку Ремуса с прикроватной тумбочки и заколдовал балдахин Джеймса. Тот лишь раздраженно хмыкнул, и Бродяга закрыл еще и свой балдахин, чтобы добавить между ним и Ремусом еще один слой. — Он безобидный, Бродяга. Просто надоедливый, — сонно пробормотал Ремус. — Ты должен следить за тем, чтобы я не воспользовался им, а не наоборот. Сириус что-то проворчал, но Ремус уже задремал и не расслышал. Затем его кровать прогнулась, и вдруг Сириус оказался рядом с ним. — Что ты делаешь? — пробурчал Ремус, отодвигаясь, чтобы освободить Сириусу больше места. — Я выполняю свой долг как сопровождающий Сохатого! — прошипел Сириус, передвигаясь, чтобы устроиться поудобнее. — Он не сможет пробраться в твою постель, если здесь буду я. — Ты словно сторожевой пес. Я не думаю, что это необ… — Ремус осекся, когда Сириус придвинулся, часть его темных волос попала Люпину под нос, и у Ремуса свело живот, когда он узнал тот самый третий аромат с сегодняшнего урока зелий. Ремус отодвинулся подальше от уличающего аромата, пока не оказался на краю кровати, тяжело дыша. Вот дерьмо, подумал он. Сириус, к счастью, казалось, не замечал приступа паники, который Ремус пытался подавить. Окончательно успокоившись (и заняв больше половины подушки Ремуса своими дурацкими, дурацкими волосами), он заснул. Через несколько минут, парализованный паникой, мозг Ремуса наконец вновь заработал, и он придумал еще один аргумент, чтобы избавиться от Сириуса в своей постели — Джеймс взбесится, если увидит, — но было уже слишком поздно. Держа голову (и нос) подальше от Сириуса, он отогнал все бешеные мысли — когда, черт возьми, это произошло? — на задворки сознания и попытался заснуть.▾▾▾
Утром Джеймс все-таки увидел Сириуса в постели Ремуса и довольно истерично по этому поводу расплакался. Он тут же заперся в ванной, что, к счастью, заглушило большую часть рыданий и, к сожалению, помешало остальным принять душ. Прошло двадцать минут, но Ремусу все же удалось уговорить Джеймса выйти, повторяя те же мысли, которые он говорил себе прошлой ночью: «Мы просто друзья. Совершенно платонические. Этого никогда не случится, так что перестань об этом думать!» Успокоив Джеймса, Ремус предложил ему сделку: он будет держать его за руку, если тот будет вести себя хорошо весь день. Джеймс отреагировал так, словно Ремус предложил купить ему десять первоклассных гоночных метел. Поразительно, как мало ласки должен был предложить Ремус, чтобы сделать Джеймса послушным. Поттер прекрасно сдерживал себя и не пытался прикоснуться к Люпину весь день. Он пялился на Ремуса большую часть занятий, но этого было недостаточно, чтобы привлечь внимание профессоров. Зато это привлекло внимание других гриффиндорцев с вечеринки, которые были так заняты тем, что хихикали над мечтательным выражением лица Джеймса, что в итоге пропустили так же много, как и он. Сириус продолжал играть в провожатого, протискиваясь между Ремусом и Джеймсом при любой удобной возможности, заставляя Джеймса хмуриться, но, не желая рисковать обещанием подержаться за руки, он отказался от жалоб. Ремус старался не обращать внимания на собственные эмоции всякий раз, когда Сириус проскальзывал между ним и Джеймсом, случайно задевая плечо Люпина, когда тот бросал на Джеймса предупреждающий взгляд. Не было смысла размышлять о чувствах, которые он осознал прошлой ночью. Сириус не был заинтересован в нем. Не было смысла разрушать дружбу только ради того, чтобы почувствовать себя отвергнутым Сириусом Блэком. Эти эмоции лучше было оставить в той части его подсознания, о которой никто не узнает. Когда они вернулись в общую гостиную после ужина, Джеймс весь кипел от возбуждения. Ремус держал его за руку, пока они выполняли домашнее задание, и Джеймс с радостью пожертвовал правой рукой, пытаясь закончить эссе по Чарам левой. В конце концов, Поттер сдался и просто смотрел на Ремуса, лаская свободной рукой запястье любимого. — Сохатый! Может, хватит? — Нет, — вздохнул Джеймс, не удосужившись даже взглянуть на Сириуса. — Ремус, отпусти его, — огрызнулся Сириус. — Вы и так слишком долго держались за руки. — Нет! — Расслабься, Бродяга, — сказал Ремус, все еще сосредоточенный на своем эссе. — Он мне не мешает. — А мне мешает! Все взгляды устремились на Сириуса, пока тот мрачно сверлил взглядом соединенные руки Джеймса и Ремуса. — Почему? — спросил Ремус как можно более непринужденно, чувствуя, как учащается его пульс, несмотря на то, что рациональная часть его мозга молила Ремуса не надеяться. Сириус хмыкнул и встал. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но потом передумал и устремился в свою комнату. — Это было странно, — сказал Питер. Ремус издал невразумительный звук, а Джеймс продолжал смотреть на Люпина, нисколько не тревожась. Может, Сириуса просто раздражало, что Джеймс игнорировал его, предпочитая пялиться на Ремуса? Или, о боже, может, он влюблен в Джеймса? Ремус старался не думать об этом. Если бы кто-нибудь спросил, почему он провел остаток вечера, уставившись на свое эссе, вместо того чтобы закончить его, он бы обвинил во всем Сохатого.▾▾▾
Когда они поднялись в общежитие, балдахин Сириуса был задернут. Обычно после такой бурной вспышки Джеймс попытался бы поговорить с Сириусом, но сегодня Сохатый был больше заинтересован в том, чтобы уговорить Ремуса на еще один поцелуй в лоб. Это было довольно жалко. Ремус уложил Джеймса в постель (честное слово, он словно возился с маленьким ребенком), а Питер в этот раз хотя бы попытался подавить смех, чтобы не разбудить Сириуса. Через несколько минут после того, как Ремус задвинул балдахин, тот с шелестом распахнулся. Ремус вздохнул, не открывая глаз. — Возвращайся в постель, Сохатый. — Это я, — прошептал Сириус, без приглашения забираясь в кровать Ремуса. Снова. Люпин, теперь уже проснувшись, подвинулся, чтобы освободить ему место, и лег на бок лицом к Сириусу. Сириус тоже повернулся к нему лицом, его серые глаза ярко светились в темноте. С минуту они молчали, просто глядя друг на друга. По идее, это должно было быть неловко, но в связи с понятными только сейчас причинами, с Сириусом почти никогда не было неловко. — Почему ты был так расстроен? — спросил Ремус, поражаясь спокойствию в своем голосе. Сириус нахмурился и отвел взгляд. — Это потому что Сохатый, э-э, занят? Сириус нахмурил брови. — Что? Нет. — Тогда в чем дело? Сириус вздохнул. — Ты даже не хотел играть в эту дурацкую игру, когда Джоркинс принесла Амортенцию. Это несправедливо, что ты должен терпеть одержимость Сохатого. И ты слишком спокойно к этому относишься. — Что ты предлагаешь мне делать? — Перестань целовать его в лоб, например. Ремус рассмеялся, уткнувшись лицом в подушку, чтобы приглушить звук. — Ты должен сказать ему, что не любишь его. Он будет хандрить, пока действие зелья не закончится, но перестанет быть таким раздражающим. — Ты ужасен, Сириус, — прошептал Ремус, снова поворачиваясь к нему лицом. — Джеймсу повезло, что это было не твое зелье. Сириус пожал плечами, совсем не раскаиваясь. Морщинки между его бровями исчезли, а взгляд снова стал мягким. — Ты здесь, чтобы снова защитить меня? — пробормотал Ремус. Сириус серьезно кивнул. — Мы не можем рисковать тем, что он проберется сюда и развратит нашего милого девственного Лунатика. Ремус бросил на него бесстрастный взгляд. — Этот корабль уплыл еще на пятом курсе. — Фу, я не хочу этого слышать. Сириус закрыл глаза, а Ремус принялся напряженно перебирать варианты объяснения этой фразы, от которой у него не вспотели бы ладони. В конце концов, сдавшись, Ремус перевернулся на спину, не желая смотреть, как Сириус спит.▾▾▾
Когда сознание выдернуло Ремуса из сна, пропахшего ароматами животных, голова Сириуса лежала у него на груди, а его рука — на животе. Иссиня-черные волосы щекотали кожу его плеча. Ремус позволил себе вдохнуть запах кокосового шампуня, а затем неохотно подтолкнул Сириуса. — Я сплю. — Сириус, — прошептал он. — Возвращайся в свою кровать, пока Сохатый снова не закатил истерику. — М-м. — Сириус. Сириус прижался ближе, удовлетворенно мурлыча, и у Ремуса пропало желание выгонять его из своей постели. — Уверен, что это не ты выпил мою Амортенцию? — поддразнил он, ободренный прилипчивостью Сириуса. — Если бы я выпил, ничего бы не поменялось, — пробормотал Сириус, прижимаясь к груди Ремуса. В комнате воцарилось молчание. — Что? — Ты слышал меня. Ремус замолчал на мгновение, его широко раскрытые глаза устремились к потолку. Сириус, несомненно, слышал, как быстро колотилось его сердце. Сириус поднял голову и положил подбородок на грудь Ремуса, внимательно следя за его реакцией. — Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ремус, потому что он сейчас точно все понял не так. — Моя Амортенция пахла тобой. Теперь понятно? Ремус моргнул в ответ, прежде чем сказать: — Ты был расстроен. Сириус хмыкнул и перевел взгляд на ключицы Ремуса. — Ну, да. Я не знал… я не думал, что ты когда-нибудь посмотришь на меня так. У Ремуса было искушение потянуть время хотя бы для того, чтобы насладиться новизной неуверенного Сириуса Блэка. Но его самообладание оказалось весьма шатким, особенно сразу после пробуждения. — Моя пахла как твой шикарный шампунь. На лице Сириуса медленно расплылась улыбка. Он поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с глазами Ремуса. — Правда? Люпин кивнул. Сириус почувствовал прикосновение к своей груди, и воздух между ними накалился. — Значит, оно того стоило, — и Сириус поцеловал его. Ремус хотел бы обвинить Джеймса в крайне неудачном выборе момента, но время потеряло всякий смысл, пока его пальцы путались в волосах Сириуса, а губы Блэка целовали его в уголок челюсти. Они не отрывались друг от друга по меньшей мере минут десять, прежде чем балдахин распахнулся. Поэтому они действительно напрашивались на неприятности. — Я так и знал! — воскликнул Джеймс, вбегая в ванную комнату и хлопая дверью, от чего на своей постели подскочил даже Питер. — О, Мерлин. Хвост, можешь проследить, чтобы он не утопился в унитазе? — попросил Сириус, не сдвигаясь со своего места ни на миллиметр, в основном лежа на Ремусе. Тот с удовлетворением отметил, что Сириус слегка запыхался. Питер поднялся с кровати, дважды обернулся, когда заметил Сириуса и Ремуса, затем покачал головой и пошел в сторону ванной, бормоча: — Не мог подождать еще пару часов… Сириус ухмыльнулся Ремусу и попытался поцеловать его снова, но тот остановил его. — Нет. Одевайся. Больше ничего подобного, — он жестом показал между ними двумя, — пока Джеймс не перестанет от этого убиваться. Сириус нахмурился, но последовал его примеру, что было очень кстати, потому что Ремус немедленно бы сдался, если бы Сириус проигнорировал его требование и поцеловал его. Ремус недоумевал, что же такого он сделал, что его друзья так любили и слушались его. Сириус и Ремус быстро оделись под звуки жалобных рыданий Джеймса («После этого буду звать его Плаксой Миртл», «Может быть презренный Поттер?», «Ты гений, Лунатик») и мольбы Питера взять себя в руки. Пара спустилась к завтраку, желая дать Джеймсу возможность разобраться со своими переживаниями.▾▾▾
— Я чувствую себя ужасно, — Ремус сидел в Большом зале, накладывая себе в тарелку яичницу. Его лодыжка соприкасалась под столом с Сириусом. — Ну и ну, спасибо большое. — Нет, я не об этом. Мне неловко, что Джеймс расстроен. Сириус пожал плечами. — Он привык к сердечным страданиям, бедный ублюдок. Это скоро пройдет. — Ты худший друг. — Но ты же любишь меня. Ремус попытался подавить нелепую ухмылку. — Да. Джеймс и Питер спустились за несколько минут до окончания завтрака. У Джеймса были красные глаза и угрюмый вид. Питер выглядел просто голодным. — Ты в порядке, Сохатый? — мягко спросил Ремус, когда Джеймс сел по другую сторону от Питера, а не на свободное место рядом с Сириусом. Джеймс покачал головой и посмотрел на свою пустую тарелку. — Как думаешь, сможешь что-нибудь съесть? — сказал Сириус, проявив титаническое терпение. — Мне кажется, еда на вкус как пепел. Ремус был слишком благороден, чтобы смеяться над его драматизмом, но Сириусу пришлось зажать рот рукой. После очередных безуспешных уговоров они оставили попытки заставить Джеймса поесть и стали ждать, пока Питер закончит свой завтрак. Они уже собирались уходить на занятия, когда Джеймс медленно моргнул и вдруг сел немного прямее. — О, Мерлин, — сказал он, закрывая лицо руками. — Прости, Ремус. Ремус вздохнул с облегчением. — Ты вернулся, Сохатый? Джеймс кивнул, не убирая ладоней от лица. — Прости, Бродяга. — Что? За то, что ударил меня? Ничего страшного. — Да. И я… — Что ты сделал? — спросил Сириус, медленно откладывая вилку. Джеймс опустил руки. — Возможно, я пролил на твою домашку гной бубонтюбера… — Джеймс! — Я все уберу! — Когда ты успел это сделать?! — Сириус не отрывал от него взгляда, но глаза Джеймса осматривали стол Гриффиндора, ища кого-то. — Эванс! — крикнул Джеймс. — Мне жаль! Лили уже встала, чтобы покинуть Большой зал, поэтому подошла к их группе. — За что ты извиняешься, Поттер? — За то, что сказал той ночью. Лили бросила на него растерянный взгляд. — Амортенция выветрилась, — объяснил он. — О, хорошо, — сказала она, садясь на свободное место напротив Джеймса. — Как ты себя чувствуешь? — Мне стыдно. Я рад, что Лунатик не позволил мне сделать ничего плохого, — добавил он с улыбкой. — Я действительно не думаю, что нас должны учить таким вещам. Лили подмигнула ему. — Уверен? — Да. Если бы я не выпил Амортенцию самого милого, самого невинного мальчика в Хогвартсе… — Твоя ошеломляющая непривлекательность также сыграла роль в моем воздержании, Сохатый, — добавил Ремус. Джеймс отмахнулся от него. — Не лги мне, у тебя был соблазн воспользоваться… Лили надулась, и Джеймс вернул свое внимание к ней. — Прости. Но если серьезно, — он бросил предупреждающий взгляд на Сириуса, но, к счастью, тот только что сделал глоток чая, — я почти ничего не контролировал. Если бы кто-то вроде Нюни-ээ, Снейпа или Мальсибера, или кого-то еще, кто хотел причинить мне боль, подлил бы мне в напиток… Я бы сделал все, что они сказали. Это ненормально, что нас учат варить эту дрянь. — Проблема сидит гораздо глубже, чем в простых недовольствах, — сказала Лили. — А что насчет мальчиков, которые не могут заставить понравившегося им человека переспать с ними? Джеймс трезво кивнул. — Мы должны что-то с этим сделать. — Лили говорила о создании петиции, — сказал Ремус. — Я подпишу, — сказал Джеймс. — Я могу заставить команду по квиддичу тоже подписаться. Мой отец дружит с несколькими членами министерства. Как только у нас будут подписи, я попрошу его передать петицию. Лили улыбнулась, широко и ярко, ее глаза зажглись. Джеймс улыбнулся в ответ со слегка ошеломленным выражением, которое украшало его лицо большую часть последних двух дней. — За что ты извинялся, кстати? — спросила она. — О, я сказал, что Ремус — самый красивый человек в Хогвартсе. Очевидно, это неправда и очень неуважительно по отношению к тебе. — Эй! — Заткнись, Ремус. Лицо Лили покраснело, как помидор, и все Мародеры уставились на нее с одинаково удивленными выражениями на лицах, когда она вскочила на ноги, пробормотала что-то о работе над петицией и поспешно выбежала из Большого зала. — Я думаю, что ты самый красивый человек в Хогвартсе, Лунатик, — Джеймс молча уставился на двери зала, его глаза блестели возрожденной надеждой. — Мило, Сохатый, — удивленно сказал Питер. Джеймс улыбнулся, глядя в свою тарелку. — Пытаешься заставить меня ревновать, Сохатый? — коварно спросил Ремус. — О, Лунатик, ты же знаешь, что ничто и никогда не изменит того, что у нас с тобой было. И мне все равно, чем вы с Бродягой сейчас занимаетесь, я все равно жду своих еженощных поцелуев в лоб.