Хочу тебя прямо сейчас

My heart is aching My body is burning My hands are shaking My head is turning You understand it's so easy to choose We've got time to kill, we've got nothing to lose I want you now.*

      "Может ли это быть галлюцинацией? Может быть, он сегодня слишком много выпил и начал видеть вещи, которые происходят только в его воображении?" Задается вопросом Рихард, одновременно встревоженный и в то же время как-то извращенно взволнованный происходящим.       Вокруг люди, большинство из которых он даже не знает, много алкоголя, еще больше сигаретного дыма. На самом деле, последнего так много, что он с трудом различает лица вокруг. Правда, кроме одного, глаза которого, кажется, прожигали в Рихарде дыры на протяжении всего вечера. Эти улыбающиеся глаза, насмешливо наблюдающие за ним с другого конца комнаты, видны даже несмотря на количество дыма, клубящегося между ними. Это что-то будоражит в Рихарде, этот напряженный, почти наглый взгляд, который он время от времени ощущает на себе. Так было на протяжении последних нескольких недель, с того момента, как их представили друг другу, Рихарда и обладателя этих смелых серых глаз, которые кажутся огромными на его довольно худом лице. И это нечто, как Рихард уже успел узнать, возбуждает его до дискомфорта.       Сегодня, однако, он мало доверяет собственному зрению — он не совсем трезв, твердит он себе, пытаясь стряхнуть бред, который преследует его весь вечер. В один момент ему кажется, что этот наглый взгляд буквально ползет по его коже, но как только он поднимает глаза, готовый встретиться с чужими, того, кто находится на другом конце комнаты, они смотрят на что угодно или на кого угодно, только не на него, раз за разом заставляя Рихарда сомневаться в реальности ситуации и собственном здравомыслии.       Человек, о котором идет речь, похоже, сейчас не обращает на него никакого внимания, поэтому Рихард позволяет себе смотреть сквозь дымку сколько душе угодно, пытаясь различить черты веселого лица с ухмылкой на миллион долларов, словно приклеенной к нему. Он задается вопросом, может, его любимое занятие — корчить из себя клоуна, или же он все-таки человек, время от времени срывающий с лица свою улыбку. Словно в насмешку над мыслями Рихарда, его смех резко прорезает воздух, такой же веселый, как всегда, в то время как его глаза рассеянно осматривают комнату, скользя мимо него по пути со все возрастающим безразличием. Если бы он был девушкой, Рихард мог бы поспорить, что он флиртует, но поскольку он не девушка, его мотивы остаются загадкой. Однако мысль о возможном флирте отзывается где-то глубоко в желудке Рихарда удивительным и пугающе приятным эхом.       Парень расположился на диване в самом дальнем от него углу, болтая со своими коллегами по группе, с которыми Рихард познакомился совсем недавно, небрежно покачивая ногой и потягивая пиво, и Рихард понял, что потерял счет бутылкам, которые он уничтожил сегодня вечером. Да и с какой стати он вообще должен вести счет? Наверное, потому что он может только завидовать тому, как трезво выглядит этот человек каждый раз, когда бросает на него один из этих нечитаемых взглядов.       Рихард видит бледный участок кожи, как раз там, где заканчивается манжета носка и приподнялся низ штанины, и напряженно смотрит на него, не в силах собраться с мыслями. Откровенно говоря, он не мог точно сказать, о чем именно думает. О том, что его бесконечная болтовня, смех и глупое поведение раздражают, особенно эта невыносимая способность высмеивать всех подряд, иногда откровенно жестоко? Или о том, что он не может оторвать глаз от этого надоедливого лепрекона, не может уже несколько недель, и это раздражает не меньше, чем его бесконечные шутки?       Имя этого раздражителя — Пауль, и Рихард имел несчастье — или все-таки это была удача? — познакомиться с ним несколько недель назад вместе с оравой его приятелей, известных под общим названием Feeling B. Он периодически занимается тем, что орет на сцене, что совершенно не волнует Рихарда; играет на гитаре, что немного интереснее; и, как оказалось, работает звукооператором, что, несомненно, весьма полезно. Хорошим звукооператором, как сказали Рихарду, но его таланты — это не то, что привлекает его в данный момент. Вовсе нет.       Он пристально смотрит на Пауля, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит, что-то не так с ним, или, что более вероятно, с Паулем; или, может быть, даже с самим воздухом в этом городе. Может ли быть так, что все, кого он встретил здесь до этого момента, немного не в себе?       Волосы Пауля — обесцвеченный беспорядок, собранный в подобие хвоста на затылке, серьга мелькает каждый раз, когда он двигает головой в очередном приступе безудержного смеха. Он ужасно худой, почти такой же тощий, как его друг, который постоянно крутится вокруг него — Флаке, но тот хотя бы высокий, а Пауль, ко всему прочему, нет. Рихард, наверное, сказал бы, что он серьезно подсел на какой-нибудь наркотик, если бы не тот факт, что он выглядит вполне здоровым с этим милым румянцем на щеках. И теперь самое время спросить себя, с каких пор он называет других особей мужского пола милыми.       Но конкретно эта особь — да, милая, черт бы его побрал!       Поскольку он все еще очень занят, делая вид, что не обращает на Рихарда своего драгоценного внимания, тот использует свой шанс и позволяет своему взгляду медленно подняться от его скрещенных ног, острые колени четко определяются под тканью брюк, и надо признать, что он не везде маленький, судя по тому, как брюки, которые он носит, сминаются в области промежности. Уже не в первый раз глаза Рихарда, словно по собственной воле, бросаются на эту часть тела, и ему становится интересно, что же скрывается там, под этой легкой тканью. Он отказывается задавать себе вопросы о причинах таких мыслей, отчасти потому, что уже не смог придумать ответ, и не один раз, а отчасти потому, что ровный, противный голос в его голове шепчет, что ему это все равно не понравится. Он склонен верить в это, поэтому просто продолжает смотреть, не в силах оторвать взгляд от этих худых ног, выступающих ключиц и мягкого профиля Пауля, волосы которого придают ему очень нежный, почти женственный вид. Может быть, именно это и является оправданием эмоциональных потрясений Рихарда в последние несколько недель, хрупкость парня, которая необъяснимо манит.       Спустя некоторое время таких разглядываний Рихард обнаружил, что стало так жарко и душно, что он определенно не отказался бы от глотка свежего воздуха, и он точно был бы еще меньше против, если бы какая-нибудь милая девушка составила ему компанию и помогла снять напряжение, накопившееся внизу, пока он наблюдал за... Паулем. Одновременно недоумевая и раздражаясь, Рихард уже собирается решительно покинуть стул, на котором он сидел, когда этот липкий взгляд, который он не мог принять ни за чей другой, снова устремляется на него. Он не хочет поднимать глаза, не хочет встречаться с ним взглядом, ему нужно идти, он...       ...но оказывается, что он не в состоянии бороться с этим, и Рихард сдается, беспомощно переведя взгляд на Пауля. На этот раз, неожиданно, тот не разрывает зрительный контакт, как делал весь вечер, а смотрит в ответ, почти самодовольно, к полному удивлению и еще большему замешательству Рихарда, облизывая губы. Всего лишь почти незаметное движение языка, о котором он, возможно, и сам не подозревает, но Рихард видит это так же ясно, как если бы пространство комнаты между ними не существовало. Все, что ему остается, это гадать, не привиделось ли ему снова, или Пауль действительно сделал это. И если да, то что, черт возьми, это значит. То есть, если это вообще что-то значит, и это не просто сам Рихард медленно сходит с ума.       Проблема в том, что все эти едва уловимые знаки на самом деле очевидны, и в другой ситуации с человеком противоположного пола Рихард давно бы понял намек и сделал бы шаг ей навстречу. Тем не менее, на этот раз это не она, так что ему трудно смириться с тем, что Пауль действительно может к нему клеиться.       Но прежде чем Рихард успевает поразмыслить над этим, Пауль встает, что-то говорит худому парню рядом с собой, и с самодовольной улыбкой, все еще задерживающейся на его губах, бросает на Рихарда последний взгляд и неторопливо идет в сторону туалетов. Ни одна живая душа вокруг Рихарда не знает, как трудно заставить себя оставаться неподвижным на своем месте у барной стойки и не броситься в том же направлении. Однако мысли о том, что, черт возьми, он собирается делать, когда догонит Пауля, немного остужают его, и этого, по крайней мере, достаточно, чтобы заставить себя сидеть спокойно еще полминуты или около того, пока он не убедится, что Флаке снова с кем-то болтает и что никто не смотрит в его сторону.       Он следует за Паулем через комнату, которая так густо затянута дымом, что он не уверен, что может видеть, куда идет. Или, что более вероятно, это связано с количеством алкоголя, которое он выпил сегодня вечером, наблюдая за этим постоянно хихикающим извергом, его голова настолько легкая, что он задается вопросом, может ли он держаться прямо или он шатается по дороге. Только добравшись до уборной, Рихард понимает, что до сих пор не знает, чего именно он хочет от Пауля, и это заставляет его замереть на мгновение, прежде чем он, наконец, потянет дверь на себя. Жестокий веселый голос внутри его головы шепчет, что, о, приятель, ты знаешь, но Рихард отгоняет его. Если он действительно знает, то предпочтет продолжать игнорировать слона в комнате до тех пор, пока он не сможет ничего с этим поделать.       — Какого черта тебе от меня нужно? — сразу же спрашивает Рихард, как только входит через дверной проем в маленькую, провонявшую и очень темную уборную, пол которой усеян сигаретными окурками.       Возможно, он не самый вежливый человек в Берлине, но сейчас это не входит в список его забот — он всегда считал нападение лучшей защитой, и это идеальный момент, чтобы проверить эту теорию. Он не собирается давать Паулю возможность первым задавать вопросы. Таким образом, ему, по крайней мере, удастся вывести его из равновесия.       Затем Рихард понимает, что Пауль, должно быть, ждал его, он знал, что он последует за ним, черт бы его побрал — он легко может определить это по выражению его лица. Пауль прислонился к одной из дверей кабинок, обнял себя за талию одной рукой, другую поднес к губам, сигарета зажата между большим и указательным пальцами. Рихард даже не удивлен, что тот снова улыбается ему, как Мона Лиза, но это нервирует, потому что, как и в случае с Моной Лизой, Рихард не имеет ни малейшего представления о том, что у него на уме. Он пьян, обкурен или что-то в этом роде? Осознает ли он вообще, что делает с Рихардом, физически и эмоционально, глядя на него таким бесстыдно провокационным взглядом?       — Я не знаю, — Пауль наконец выдыхает, выпуская серое облако дыма через полураскрытые губы, и Рихард позволяет своему взгляду задержаться на них слишком долго.       В свою защиту, однако, он может сказать, что у этого человека красивые губы, соблазнительные, с неуловимой полуулыбкой. К его растерянности, Пауль, очевидно, замечает его открытый взгляд, оставляя надежду, что тот, по крайней мере, не читает его мысли.       — Ты пошел за мной, Рихард. Что тебе нужно, а?       Он чувствует себя так, словно его только что ударили по лицу и окутали жаркой волной, а по позвоночнику пробегают мурашки, когда Пауль произносит его имя своим мягким, тихим, немного вкрадчивым голосом.       — Ты хотел, чтобы я пошел за тобой, не так ли? — спрашивает Рихард, поддерживая этот абсурдный разговор, поскольку ему больше нечего сказать, правда. Есть ли шанс как-нибудь соврать? Есть ли необходимость лгать?       Впервые они остались наедине, один на один, без посторонних глаз, и кажется, что сам воздух в этом замкнутом пространстве наэлектризован, пока идут секунды, и никто из них ничего не говорит. Алкоголь в крови Рихарда делает его разгоряченным и, вероятно, по-дурацки смелым. Он не может сказать, чувствует ли Пауль то же самое или нет, но его глаза блестят слишком лихорадочно, когда он смотрит на лицо Рихарда — большое и необычно темное в этом полумраке.       — Хотел, — Пауль наконец-то ухмыляется, упирается затылком в дверь кабинки и делает еще одну длинную, ленивую затяжку.       Он явно хочет казаться уверенным, но его жесты полностью выдают его — руки скрещены на груди, и, насколько Рихард может судить по тем скудным знаниям о человеческой психологии, которыми он обладает, он пытается защитить себя, несмотря на насмешливую улыбку на губах и наглый взгляд глаз.       Попытка заговорить явно провалилась, и молчание, кажется, затянулось слишком надолго, поскольку каждый из них пристально изучает другого. У Рихарда нет никаких причин начинать с ним перепалку, да и не хотелось бы, да и обсуждать нечего, поскольку они едва знакомы, тем более в такой обстановке. Очевидно, Пауль не хочет ничего говорить, и Рихарду тоже нечего ему сказать. Ситуация становится нелепой, и он понимает, что есть только одна разумная вещь, которую он должен сделать — покинуть это место и выйти подышать свежим воздухом, как он и планировал, пока никто из них не натворил глупостей, но...       Всегда есть чертово "но".       Внезапно безумие, владеющее им уже несколько недель, овладевает им с новой силой, и на какое-то мгновение этот стройный парень с огромными глазами и дрожащими руками перестает быть Паулем, парнем, с которым Рихарда познакомили не так давно, гитаристом, звукооператором и так далее. Вместо этого он превращается в какое-то причудливое лакомство, что-то другое, чего Рихард никогда не пробовал раньше, экзотическое и оттого еще более заманчивое. Он чувствует желание попробовать его, немедленно, откусить маленький кусочек и смаковать его на кончике языка, получить удовольствие от процесса и сделать его продолжительным.       И, как ни странно, одного мгновения более чем достаточно, чтобы Рихард принял решение. Он знает, чего хочет прямо сейчас, хотел уже давно, эта дразнящая жажда, которую он испытывает — он хочет Пауля, и эта тяга и напряжение внутри него становятся слишком сильными, чтобы сопротивляться. Рихард задается вопросом, какова на вкус его кожа и такая ли она гладкая, как кажется. Ему интересно, насколько мягкие у него губы и что он почувствует, если позволит этому острому языку проскользнуть между своими. Ему интересно, что он сможет делать. Он хочет знать, насколько горячим будет тело в его ладонях, если он просунет их под свитер, и сколько выступающих костей он сможет сосчитать, просто проведя ими вдоль позвоночника.       Изо всех сил стараясь подавить нервозность, но не в силах противостоять силе, влекущей его к этому маленькому, худощавому парню, Рихард делает несколько нерешительных шагов к Паулю. Он молчит — он все еще не знает, что ему следует говорить в этой ситуации, может быть, лучше вообще ничего не говорить — но в его голове звучит горячий монолог, почти молитва, мольба, приказ, все это обращено к Паулю.       Не говори ни слова. Не уходи. Не избегай меня. Позволь мне сделать это. Пожалуйста.       К счастью, Пауль вообще ничего не делает, и единственное, что движется — это его глаза, которые расширяются, когда Рихард позволяет своим пальцам осторожно обхватить его запястье. Оно настолько тонкое, что кажется хрупким в его руке, и, вопреки тому, что он думал, довольно прохладное на ощупь. Поскольку Пауль на несколько дюймов ниже ростом, это заставляет его чуть откинуть голову назад, чтобы он мог поднять глаза на Рихарда. Свет от жалкого подобия лампы, висящей под потолком, падает на его лицо, и только сейчас Рихард замечает, какие они красивые, глубокие, темно-серые, ожидающе смотрящие на него из-под полуопущенных век. Его лицо так близко, что Рихард чувствует на своих губах теплое дыхание, слегка пахнущее пивом и, безошибочно, травой.       Он необычайно тих и внимательно следит за каждым движением Рихарда, словно ожидая, что будет дальше.       "Отлично", — рассеянно думает Рихард, теперь это делает его виновным — именно он проявил инициативу, а этот хитрый ублюдок просто соглашается принять все, что ему предлагают, пока сам не захочет остановиться..       Рихард по-прежнему уверен, что самым разумным было бы развернуться и уйти, бежать как черт от ладана, пока не стало слишком поздно, но глаза Пауля настолько притягательны, что трудно отвести от них взгляд, не говоря уже о том, чтобы отойти от самого мужчины, и уже через пару ударов сердца Рихарду становится безнадежно поздно сопротивляться искушению. Отсюда уже нет пути назад, и он не может честно сказать, что хотел бы отступить сейчас, когда у него есть возможность почувствовать на своем лице запах дыхания Пауля. Нет, этот корабль вместе с его возможностью сбежать уплыл. Думать придется позже, поскольку та часть мозга, которая должна отвечать за этот процесс, безнадежно заблокирована для нормальной работы. Возможно, из-за недостатка притока крови, которая, судя по внезапному дискомфорту в штанах, занята тем, что заставляет думать совершенно другую часть тела, а не голову.       Пауль, кажется, не возражает против того, что Рихард отбрасывает сигарету, которую он сжимал между пальцами, в сторону раковины за его спиной, с любопытством переводя взгляд с глаз Рихарда на его рот. Запах его кожи кружит голову, и после неглубокого вдоха Рихард наконец-то оказывается достаточно близко, чтобы выпустить дрожащий, судорожный выдох прямо на шею Пауля. Самый тихий из звуков, который он слышит в ответ, прямо над ухом, слабый, дрожащий вздох, заставляет его пальцы вцепиться в ткань джемпера Пауля и притянуть его к себе, пока его стройное тело не прильнет к его собственному. Он не встречает никакого сопротивления, наоборот, кажется, что Пауль с готовностью сдается, откидывая назад голову и тем самым давая Рихарду доступ к своему горлу. Не в силах отказаться от приглашения, он с жадностью прижимается открытым ртом к теплой коже, которая вибрирует от учащенного сердцебиения прямо под его губами.       Словно зачарованный, Рихард позволяет им задержаться на его трепещущей глотке, целует грубую кожу под подбородком, затем позволяет языку пройти весь путь до места за ухом — серьга Пауля кажется почти холодной на фоне его раскрасневшегося лица — а после оставляет за собой след слюны, размазывая ее губами. Он соленый на вкус. Его вкус совершенно не похож на тот, к которому привык Рихард. Он на вкус такой, каким должен быть мужчина; как грех, в который они собираются окунуться с головой прямо сейчас.       На вкус он совершенно восхитителен.       Это почти сводит Рихарда с ума, когда он, наконец, добирается до того, что приковывало его внимание несколько недель подряд — губ Пауля. Они мягкие. И влажные. И теплые. И в то же время такие податливые и гибкие, что он стонет прямо в их неистовом поцелуе, таком запретном, но таком желанном. Ни один из них не привык к другому, и это заставляет их сталкиваться, путаться и бороться за доминирование. Его словно охватила лихорадка — ему одновременно жарко и холодно, ноги дрожат, щеки горят, а задыхающиеся вдохи Пауля, которые то и дело ласкают его лицо, делают его состояние еще более безумным.       Все, что Рихарду сейчас хочется сделать, это закрыть глаза и полностью отдаться этому сладостному безумию, но одно желание мешает ему это сделать — он хочет видеть все, каждую маленькую деталь, каждый взгляд, полный страсти, которым Пауль награждает его. Поэтому он держит глаза открытыми, наблюдая за его лицом, так близко расположенным к его собственному, наблюдая, как их слюна блестит на его губах, как трепещут его ресницы и как он зажмуривает глаза, когда Рихард сосет чувствительное место чуть ниже мочки уха. Пауль дергает бедрами, выдыхая отчаянное проклятие в ухо Рихарда, усиливая трение между их телами, хватаясь за пояс брюк Рихарда и тем самым удерживая его на месте. Ощущение различимой твердой выпуклости в его промежности, которая трется о бедро, кажется, мгновенно перехватывает дыхание, когда еще одна пульсация предвкушения проносится в его паху.       Рихард не уверен, что способен отдавать отчет своим действиям, им владеет желание, которое грозит свести его с ума, если он не получит возможность почувствовать возбуждение Пауля на своей коже. Немедленно. Только каким-то чудом ему удается толкнуть дверь кабинки за спиной Пауля, едва не отправив их обоих на пол.       — Я хочу тебя, — Пауль яростно шипит прямо в ухо Рихарду со своим сильным берлинским акцентом, цепляясь ногтями за пояс его брюк, как дикая кошка.       В свою очередь, Рихард тоже старается изо всех сил, пытаясь помочь ему освободиться от мешающей одежды, но его руки дрожат и влажные от пота, и они тщетно скользят по гладкой металлической пряжке.       — Черт, — он ругается, когда в суматохе случайно защемляет палец о молнию. — Черт! — снова выругался он, гораздо более отчаянно, когда почувствовал прохладу проворных пальцев Пауля, пробирающихся под пояс его трусов и проскальзывающих прямо под них, чтобы погладить его сзади.       Он делает это с таким собственническим видом, как будто Рихард не кто иной, как его подружка, которую он ласкает в каком-нибудь тенистом переулке.       Но, к его искреннему удивлению — и о, неужели сегодня им не будет конца — ему приятно, когда его так ласкают. Черт возьми, это просто идеально, хватка рук Пауля такая сильная, что почти болезненная, ничего общего с нежным женским прикосновением. Однако, как бы ни были райски эти ощущения, Рихард должен немного отодвинуться — ему просто необходимо увидеть это своими глазами, горячую, твердую плоть Пауля, все еще скрытую от его взгляда несколькими слоями ткани. Сколько раз он пытался представить себе очертания того, что лишь маячило силуэтом сквозь тонкую ткань его брюк, гадая о размере и форме, а затем отводил глаза в замешательстве, отказываясь признаться в этом даже самому себе? Признать, что он был не иначе как зациклен на этом мелком выпендрежнике и его таком непростительно привлекательном теле.       Рихард все еще возбужден, но, как ни странно, его руки больше не предают его, позволяя ему уверенно справиться с пуговицей и молнией и наконец освободить стояк Пауля из пут его одежды. Через мгновение, которое Рихарду кажется слишком долгим в его возбужденном состоянии, член Пауля наконец-то оказывается в его руке, такой удивительно твердый, горячий и гладкий. Совершенно ошеломленный, Рихард с величайшей осторожностью, на которую только способен, медленно проводит кончиками пальцев по его длине, в конце концов, растирая большим пальцем сочащуюся влагу на кончике, осторожно оттягивая вниз нежную кожу, скрывающую его от глаз. Он осознает, что уже совсем замер, только когда тихий, почти просительный вздох Пауля достигает его ушей. Медленно Рихард переводит взгляд со сверкающего кончика члена Пауля на его лицо, встречаясь с его огромными, темными, затуманенными глазами. Его губы всего в нескольких дюймах от него, приоткрытые, сухие и такие манящие. Они созданы для поцелуев, всех видов — от легких прикосновений до страстных, голодных поцелуев, и Рихард не может лишить себя удовольствия оставить один из них на его потрескавшемся рту.       — Ты не везде маленький, да? — шепчет он, прежде чем его губы наконец достигают губ Пауля, его собственный голос звучит неприлично хрипло даже для его собственных ушей.       Он не может удержаться, когда позволяет своей ладони обхватить эту наливающуюся пульсирующую плоть, наслаждаясь тем, как Пауль мурлычет что-то отчаянно непристойное в ответ в их поцелуе. Он действительно большой, замечает Рихард, почему-то еще больше возбуждаясь от этого факта; особенно в эрегированном состоянии и с полной эрекцией в его руке, упирающейся во впалый живот с выступающими косточками бедер, которые наконец-то стали видны, так как брюки мужчины наполовину спустились с ног. В ответ Пауль просто издает еще одну подавленную, бессвязную череду ругательств, пока Рихард позволяет своему большому пальцу еще раз стереть влагу с нежной кожи. Это странно увлекательно и необычно — держать в руках чужой член, чувствовать гладкую плоть на своей ладони.       Рихард прижимается губами к его виску, и жар кожи Пауля почти обжигает его, доводя до исступления, когда он начинает двигать рукой на их членах. Сначала медленно, пытаясь привыкнуть к странному, но не менее приятному ощущению, а затем ускоряя темп, пока его кожа не начинает гореть от сухого прикосновения.       Его ноздри наполнены запахом Пауля — слабым запахом его кожи, на которой, как ни странно, еще держится смутный запах мыла, его пота, его дыхания, сигарет, пива и травы, его волос, пропитанных дымом душного помещения, которое они покинули, и отчетливым запахом секса. Он хочет каждый из этих ароматов себе, поэтому он жадно облизывает шею Пауля, его щеки и губы, теперь ему нечего бояться, поскольку определенно кажется, что им обоим нравится то, что происходит в этом замкнутом пространстве грязной кабинки туалета. Однако руки Пауля свободны, и они надолго задержались на ягодицах Рихарда, еще минуту назад энергично ощупывая их, а теперь просто сжимая их своими, в кои-то веки горячими пальцами, так как его оргазм неотвратимо приближается. Он изо всех сил старается подавить свои стоны, спрятав лицо в ложбинке на шее Рихарда, и они выходят приглушенными, напряженными и дрожащими, на грани того, чтобы вырваться в полноценные стоны, отчего слышать их становится еще более возбуждающе.       Наслаждение, к которому они оба так неудержимо рвались, окрашивает их тела, одежду и сведенные судорогой пальцы Рихарда после того, что могло быть не только вечностью, но и всего лишь несколькими минутами. Он все еще не хочет отпускать член Пауля, выжимая последние капли из покрасневшей кожи, каждое прикосновение заставляет мужчину вздрагивать в руках Рихарда и глушить еще один прекрасный звук в его плечо. По какой-то причине, слыша, как Пауль сходит с ума, он испытывает дрожь в ногах.       Это невероятно приятно, более приятно, чем он мог себе представить. Это даже почти успокаивает, как будто с каждым движением его руки по их с Паулем членам, напряжение, накопившееся за последние несколько недель, медленно уходит из него, и чем больше поцелуев и ласк они разделяют, тем более умиротворенным он становится.       Наступает тишина, если не считать журчания воды в соседней кабинке, приглушенных голосов из внешнего мира и их постепенно восстанавливающегося дыхания. Он чувствует, как влажный висок Пауля прижимается к его горлу, как его волосы щекочут его кожу и как его руки неохотно покидают его задницу, только чтобы немного подняться и задержаться на его талии, а большие пальцы рисуют невидимые круги на коже Рихарда, прямо под подолом его рубашки. Это так странно спокойно, что он понимает, что у него нет ни малейшего желания двигаться — он с удовольствием провел бы так несколько часов, наслаждаясь этим странным, похожим на транс состоянием, без лишних слов и объяснений того, что здесь только что произошло. Единственное, чего он мог бы пожелать, это каким-то образом телепортироваться из этой вонючей уборной в свою кровать и просто задремать, все еще греясь в этом чудесном посткоргазменном блаженстве.       — Я не... — Пауль вдруг шепчет после некоторого времени уютного взаимного молчания и неуверенно осекается на середине того, что хотел сказать, в его тихом голосе не осталось и намека на прежнюю веселую насмешку.       — Я знаю, — не задумываясь, отвечает Рихард, хотя после того, что здесь только что произошло, он, похоже, далеко не все знает. И он не уверен, что вообще хочет знать. — Я тоже.       Спустя еще несколько секунд, отмеряемых журчанием текущей воды, Рихард наконец осмеливается немного отодвинуться, ровно настолько, чтобы взглянуть на лицо Пауля, почти надеясь, что его встретит та саркастическая ухмылка, которую он так часто наблюдал на нем. Однако он тут же жалеет о своем поступке, потому что, к своему удивлению, не видит того Пауля, которого он привык видеть за последние несколько недель, постоянно смеющегося демона, дразнящего и подшучивающего над всеми; пресловутого умника, самоуверенного и циничного до невыносимости.       Этот Пауль совершенно и пугающе другой. Он не улыбается, хотя в уголках его миндалевидных глаз пролегли едва заметные морщинки; он все еще выглядит слегка пьяным от недавнего возбуждения, и он молчит, единственный раз в жизни, его губы опухли и покраснели от недавнего поцелуя. Он выглядит задумчивым и, видимо, таким же растерянным, как и Рихард.       Это осознание внезапно заставляет его мечтать о том, чтобы земля под ногами разверзлась и поглотила его заживо в эту самую секунду, поскольку он буквально чувствует, как те прекрасные, спокойные моменты, которые он только что пережил, медленно превращаются в бремя, которое, скорее всего, будет терзать его до конца его дней. Он открывает рот, но из него не вырывается ни звука, и с запозданием Рихард задается вопросом, что именно он собирался сказать Паулю сейчас. Оправдания? Извинения? Умолять его никому не говорить? Наверное, самое время вернуть ему способность мыслить, но этого не происходит, и он продолжает смотреть на Пауля, ошеломленный и прекрасно понимающий, как покраснели его щеки и уши.       Эта пытка продолжается еще некоторое время, пока громкий хлопок двери уборной, где-то в мире за пределами кабинки, в которой они закрылись, не возвращает их неожиданно обратно в это измерение, и прежде чем кому-то из них удается прийти в себя, кто-то пытается открыть дверь в их кабинку. Незнакомец резко дергает за нее, отчего защелка издает громкий скрежет.       На краткий миг чистого ужаса Рихард думает, что это конец. Полный крах. Все закончится стыдом и позором, если только он не будет драться и не убьет невольного свидетеля, чтобы спасти свое и Пауля подорванное достоинство. Этот легкий звон дверного замка туалетной кабинки — самый пугающий звук, который он слышал за всю свою жизнь.       Мгновение спустя с другой стороны двери раздается: "Извините!", и где-то на задворках своего совершенно испуганного сознания Рихард задается вопросом, как эти двое умудрились остаться достаточно благоразумными, чтобы вообще запереть эту чертову дверь.       Сейчас трудно дышать, потому что его бешено бьющееся сердце переместилось куда-то на полпути к горлу, а глаза Пауля, широко распахнутые и такие же испуганные, находятся всего в нескольких дюймах от него и смотрят на него с глубоким ужасом.       — Ш-ш-ш-ш... — беззвучно дышит он, прижимая указательный палец к губам Рихарда и слегка покачивая головой.       Внезапно и, возможно, не совсем вовремя, Рихард начинает осознавать тот факт, что он заперт в пространстве размером не более шести на шесть футов с другим мужчиной, его брюки спущены до колен, а его руки и одежда испачканы спермой, половина из которой даже не его. Более того, он очень отчетливо чувствует, как размягченная плоть другого мужчины прижимается к его собственной, его губы все еще влажные от слюны Пауля, ее вкус задерживается на кончике его языка как жестокое напоминание о том, что они только что сделали. Если кто-нибудь застанет их в таком состоянии, то им придется очень несладко.       К этому времени лицо Рихарда начинает просто пылать, еще больше, чем совсем недавно, и он прячет его в ложбинке на шее Пауля, не в силах больше смотреть ему в глаза, боясь издать хоть звук, боясь дышать нормально, боясь, что их могут услышать, обнаружить и...       Звук закрывающейся двери возле их кабинки буквально сродни небесной мелодии, вызывая такое сильное чувство облегчения, что против своей воли и здравого смысла Рихард начинает задыхаться от смеха, по-прежнему прижимаясь к Паулю и беззвучно дрожа всем телом. Судя по тихим, сдавленным звукам рядом с его ухом, мужчина делает то же самое, его руки по-прежнему надежно обхватывают талию Рихарда и, похоже, не собираются ослаблять свою хватку.       И вдруг Рихард обнаруживает, что больше не возражает против этого. Этот острый, неконтролируемый приступ смеха действует лучше всяких слов — вот так просто, как будто они с Паулем знают друг друга не несколько недель, а очень, очень давно, и то, что они только что здесь сделали, не что иное, как их небольшая шалость. Ему больше не стыдно, или, по крайней мере, не так сильно. Его все еще немного смущают первоначальные мотивы, но кого, черт возьми, они волнуют, когда двое из них могут так легко посмеяться над этим вместе? Рихарда это не волнует, да и Пауля, видимо, тоже. Момент для сожалений и извинений прошел, окончательно и бесповоротно.       — Кто закрыл гребанную дверь? — спросил Пауль, все еще продолжая хихикать, и это вызвало новый приступ смеха, который теперь, кажется, находится на грани истерики.       Рихарду удается лишь покачать головой в ответ, показывая, что он ни черта не понимает.       — Давай убираться отсюда, пока кто-нибудь еще не попытался вломиться, — Пауль звучит так заговорщически, что Рихарду приходится приложить все усилия, чтобы снова не разразиться смехом, полагая, что это как-то связано с его совершенно расшатанными нервами.       — Боюсь, в таком виде мне придется бежать через черный ход, — фыркнул он, покачав головой.       Наконец, с некоторой неохотой, он отпускает стройные бедра Пауля, вытирает все еще мокрую и липкую руку о свои брюки и неловко натягивает их.       — Как и мне, — соглашается Пауль, его пальцы проворно справляются с собственной молнией. — И я знаю, где находится черный ход, — он одаривает Рихарда своей замечательной улыбкой, немного смущенной, но, тем не менее, очень веселой, и на этот раз, что удивительно, не такой насмешливой, как раньше. — Я также знаю одно место в нескольких кварталах отсюда, где мы могли бы выпить, если ты не хочешь броситься отсюда с криками после того, что мы только что сделали.       Последнее, конечно же, не входит в планы Рихарда на сегодняшний вечер, и хотя совсем недавно он действительно мечтал телепортироваться в собственную постель, как только он услышал о выпивке, он понял, что ужасно хочет пить. И, кроме того, он больше не возражает против компании Пауля.       — Нет, определенно нет, — не может удержаться он от очередной ухмылки в ответ, как будто еще больше смеха может гарантировать, что сегодня все закончится просто замечательно для них двоих. — Давай уйдем отсюда.       Изредка посмеиваясь, они наконец-то покидают свое убежище, незаметно выскользнув из туалета, но как только они выходят в темный коридор, Пауль так неожиданно замирает на месте, что Рихард случайно натыкается на него.       — Что?! — спрашивает он, понизив голос, когда до его ушей доносится еще один тихий смешок.       — Мне, кстати, понравилось, — говорит Пауль так непринужденно, словно говорит о погоде, и от его признания лицо Рихарда снова краснеет, и он молча благодарит небеса за темноту вокруг них.       — Черт побери! — фыркает он, качая головой, одновременно раздраженный и восхищенный, и легонько подталкивает этого демона вперед, призывая его как можно скорее найти ту заднюю дверь, о которой он говорил. — Шевелись, Пауль!       К счастью, они никого не встречают на своем пути, и это избавляет Рихарда от необходимости скрывать подозрительные пятна на одежде, а также абсолютно дурацкую ухмылку на лице.