Свеча

      Итэру не нужна была помощь с учебой, как бы он сам себя, и все вокруг, не убеждал. И ничего не могло поменять мнение этого настойчивого ребенка: будь то низкие баллы в тесте, ниже которых только баллы Рейзора и Беннета из параллели, или будь то редкие, но тревожные, мысли о том, что его оценки и те самые «просто ненужные цифры» на листке не проходят, нет, даже близко не стоят рядом с проходным балом в университет. И не успевает начаться вторая половина учебы, как Люмин, что держала на своих плечах всю семью после смерти родителей, переходит порог их квартиры не с любимым тортом, а с незнакомцем, чьи прекрасные огненные волосы напоминали цвет самой спелой клубники в знойное лето. — Итэр, поздоровайся, — Сестра улыбается, показывая ладонью на человека, что стоит рядом. — Это мой друг, Дилюк Рагнвиндр, с этого дня он будет помогать тебе с предметами. — Ты серьезно? — Итэр морщится, прищуривая глаза и рассматривая старшеклассника, что стоял рядом с сестрой. Чужие алые глаза засверкали, словно в них пролетела звезда, стоило им встретится с такими же яркими, но словно мед, глазами. — Привет.       И диалог их первой, можно сказать, неловкой встречи заканчивается, не успевает Дилюк даже ответить. Ведь новый знакомый убегает, хлопая громко дверью. И остается лишь гадать: сбежал он из-за смущения, ведь одетый, как с иголочки, Рагнвиндр встретился взглядом с подростком, что стоял в своей самой заношенной майке на три размера больше и розовых тапочках, или он сбежал убирать беспорядок в своей комнате, кидая все по шкафам и полкам. Сестра лишь смеётся, прося Дилюка не принимать близко к сердцу, если её брат будет жесток.       Заниматься с Итэром оказалось не настолько трудным, как ему казалось изначально. Не сказать, что у Дилюка в целом много опыта в сфере работы репетитором, ему это, по сути своей, и не надо. Ведь денег в семье достаточно, но иногда он помогает детям друзей его отца, иногда своим одноклассникам, а иногда их младшеньким, как было в случае Люмин. Да и Люмин ему много раз помогала, чувство долга перед ней росло, но та подарки не принимала, лишь выставив условие помочь её близнецу. Итэр был… не то, чтобы умным. Просто быстро обучался. Каким бы вредным не был этот подросток, но если заинтересовать — материал он жует только так. Да и время с ним было проводить интересно, признаться честно.       Они с Дилюком не одногодки, лишь разницу в год и шесть месяцев имеют, но в компании этого молчуна так спокойно, что Итэру даже нравиться. Он привык к совсем другой ситуации, когда все вокруг болтают — а он слушает, лишь иногда кивая. С Рагнвиндром все было иначе. Красноволосый молчал, а Итэр болтал, болтал без умолку о том, о сём, о всяком. Иногда, очень редко, но вместо занятий, как-то так выходило, что они вдвоем засыпали на кровати или столе, от долгих разговоров о чем-то личном, или от долгих игр во что-то, где обычно побеждал Дилюк (особенно в шахматах и шашках ему не было равных. Эти две коробки поселились у Итэра на полках, не успел он даже выучить правила).       Итэр заметил интересную вещь: Дилюк, каким бы незаинтересованным он не был, и отстраненно-холодным не казался, а смущался, словно четырнадцатилетка, которому подарила цветок девочка. Стоило парню случайно коснуться его руки — шея покрывалась краснотой, вместе с ушами. Наклониться сверху, поставив подбородок на макушку — щеки становятся розовыми, а губы поджаты. А стоит Итэру, в блаженственном состояние между сном и бодрствованием, убрать его челку с лица или просто погладить по волосам — как все: и шея, и уши, и щеки становились красными, болезненно красными, словно Дилюк прямо сейчас же и сляжет тут в обмороке, да в горячке. И это смешило, отдаваясь приятным теплом в душе. Хотелось издеваться еще больше, делать еще больше неловких вещей, но осознавать то, что он смущается не из-за кого-то другого, а именно из-за него, из-за Итэра. От этого под языком оставался горьковато-сладкий привкус гордости.

***

      Дни, недели, месяца и год, само время шло, а вместе с этим их занятия и разговоры. На календаре было первое число ноября, когда их статус отношений из «ученик и репетитор» перерос в «брат подруги и её друг», а потом перепрыгнул на «друзья». И ни одного из них это не смущало. Зато был плюс — занятия и впрямь помогли, баллы Итэра на тестах перепрыгнули не только, ожидаемые им, пятьдесят, но и семьдесят, чего все вокруг не ожидали. Как же так? Итэр, который никогда бы не предпочел учебу побегу на пляж, набрал больше баллов, чем обычно, приравнявшись к отличникам! — Тебе как обычно сделать кофе? — Давай.       Дилюк улыбается, наблюдая как золотая коса исчезает в проеме двери. Итэру даже спрашивать не надо, какой именно заварить — он и так уже заучил рецепт. Там главное побольше молока добавить, а сверху, вдобавок, сделать горку из сливок, чтобы увидеть как Рагнвиндр тут же расплывается, тает на глазах, и довольно отхлебывает напиток, оставаясь с белыми усами над губами. Которые очень хотелось слизать, но Итэр позволял себе лишь стереть их салфеткой или рукой.       Рагнвиндру нравилось в квартире у близняшек. Она не была большой и пустой, как его собственный дом, в котором из людей оставались лишь некоторые горничные и повар, а отец иногда не возвращался домой вплоть до месяца. Она была более маленькой, старой, в некоторых местах действительно нуждающаяся в ремонте, но все-таки она была пропитана семейной любовью и уютом, хотя жило в ней всего три человека. Фотографии на стенках и полках, какие-то рандомные украшения, по типу детских рисунков, гирлянд, сувениров из разных мест, и даже то, что в его доме бы считалось неприемлемым, по типу изодранных и обрисованных обоев. Все это было здесь. И все это со временем прижилось его сердцу. Будто он стал частью этого места и этой семьи, с раненными сердцами. Дилюк улыбался, смотря на совместную с Итэром фотографию, что стояла у того на столе. Он мог даже вспомнить, как они ходили покупать рамку и как клеили на нее разные стикеры, блестки, да все, что захотят. И эти блестки так красиво сияли, когда попадали под свет от вспышки молнии за окном. — Ой, кажется отключили свет во всем доме, — Близнец осторожно открывает дверь, боясь, что друг может оказаться прямо за ней. Но в комнате слишком темно без электричества, потому Итэру приходится всматриваться, надеясь, что одной свечи хватит. — Я нашел свечку, ты ведь…       Парень не договаривает, когда слабый огонь все-таки окутывает его друга и крася его щеки в золотой. Свечка, что была так наспех прикреплена к первой попавшейся тарелке, со звоном стукается о стол, заставляя пламя колыхнуться, угрожая потухнуть, а скопившийся воск расплескаться. Итэр оказывается на полу, прикованный взглядом к чужому пустому, испуганному, дрожащему, прямо как сбившееся дыхание, что прямо кричало: помоги, я задыхаюсь! И паника начинает окутывать не только старшего, но и младшего, что впервые застал его в таком состояние.       Попытки докричаться не работают, как и тряска. Бить по щекам у него не хватит смелости, ведь причинить боль самому близкому — последнее, на что он пойдет, ради его спасения. Дилюк его не слышит, не видит, не чувствует. Он где-то не здесь, он погружен в свои страхи и ужасы, которые застали врасплох, с таким ужасным звуком грома и сверкающей молнией, и стоило им вновь показаться за окном, как чужое тело сжималось сильнее, а зубы уже окрашивались в красный от прокушенной губы. Итэру ничего не оставалось, как смириться, обнять и уткнуться в плечо, в надежде, что чужое сердце перестанет так биться, словно оно сейчас разорвется. И не знает он сколько времени прошло, но оно и впрямь успокаивалось, как и грудь больше не прыгала, в попытках вдохнуть кислорода, что не мог протиснуться сквозь горло. Ощущение руки в своих золотых волосах приходит так же не сразу, как чужое спокойствие, а так же еще немного дрожащего дыхания, на макушке и обмякшее тело под руками. — Ты в порядке? — Наверное, — Но тело вздрагивает каждый раз, как слышится шум грохота, а по стеклу с новой силой начинает бить запоздалый ливень. Дилюк пытается открыть глаза, но слишком напуган. — Я тебя напугал? — Ты же вроде самый умный из друзей Люмин, а вопрос задаешь самый тупой, — Итэр хмыкает, сжимая чужую рубашку на груди. — Почему ты не говорил, что боишься грозы? — Не было повода.       И никто не говорит дальше. Они лишь остаются вот так, сидя на полу, возле стола, на котором медленно горит одинокая свеча. Пока их тела окончательно не успокаиваются, а дыхание не приходит в норму, пока гроза за окном больше не пугает так сильно, что у Рагнвиндра подгибаются колени и крутит живот.       Они все-таки встают, решаясь, что спины уже болят от неудобной позы и не лучше ли присесть на кровать или за стол, чтобы отвлечься еще немного от этой темноты. Пока Итэр отходит достать коробочку с красивыми фигурами, Дилюк смотрит на свечку и воск. Капли воска, что разбрызгались, когда Итэр кинул тарелку на стол в спешке, казались чем-то совсем нереальным, чем просто расплавленным веществом. Они были словно жемчужины, перламутровые и сверкающие. В них отражался мягкий свет огня, танцевал в них, будто искры какого-нибудь бенгальского огня. Дилюк лишь улыбается, отковыривая одну каплю со стола и убирая в грудной карман. Итэр трепещет его по волосам, когда тот расставляет фигуры по их местам.