before we drift away

here's my hand there's the itch but I'm not supposed to scratch i need you to love me more, love me more, love me more love enough to drown it out, drown it out, drown me out love me more - mitski

      Вакс опаздывает.       Перси не беспокоится или, по крайней мере, не слишком беспокоится, поскольку знает, что если кто-то и способен поддерживать видимость, которая может обмануть Брайарвудов, то это Вакс. Перси оставил группу час назад, сразу после того, как солнце оказалось в зените, и теперь кругами ходит по комнате, полностью сосредоточившись на том, как не думать о крохотной вероятности, что Вакс сегодня может и не прийти; скрыться от одного Брайарвуда значительно легче, чем от двух.       Прошла неделя с тех пор, как он видел Вакса в последний раз. Они старались не терять связь больше, чем на день или на два, поддерживали её любыми способами; с магией, в частности, им приходилось быть очень осторожными. Какое-то время их выручала серьга шёпота, но в прошлый раз Вакс не был уверен, насколько безопасно ей пользоваться, поэтому они договорились применять её только в крайних случаях. Тем не менее, им всё же удалось насладиться парой утренних разговоров через серьгу: Вакс исследовал бывший дом Перси, стараясь найти проход в то место, которое Брайарвуды называли Зиггуратом, а Перси, спрятавшись снаружи замка, вёл его по коридорам и галереям.       Видеться друг с другом было плохой идеей — в конце концов, удача не будет улыбаться им вечно, — но сейчас Перси просто жизненно необходимо встретиться с Ваксом, прикоснуться к нему и почувствовать, что Вакс — всё ещё Вакс. Во многом потому, вероятно, что сам он чувствует себя лишь тенью того Перси, каким он был раньше.       Векс подозревает об их связи, думает он. Или, может быть, она даже знает о них — всем известно, что Вакс не хранит от сестры секретов. Из всей группы её, разумеется, труднее всего было убедить не приходить повидаться с Вакс’илданом, и Перси не может с уверенностью сказать, что она втайне не последовала за ним. Что ж, если Векс всё-таки пришла, скорее всего, она увидит то, чего не хочет. Может, именно поэтому в последнюю минуту она позволила Перси пойти одному? Друзья остались возле засохшего дерева: они ждут его или, быть может, их, если Вакс вернётся с ним.       Перси очень, очень сомневается в этом. Они нашли старину Арчибальда, и вести, которые он принёс, вселили в Перси такую надежду, какую он не смел испытывать на протяжении последних пяти лет. Ему нужно, чтобы Вакс разузнал что-нибудь о его сестре, если она действительно жива.       Комната, где он, наверное, рано или поздно протопчет тропинку на полу, находится в старом заброшенном доме посреди леса. В городе ходили легенды, что дом этот принадлежал одной пожилой женщине, легенды о ведьме и тёмной магии, но Перси знает, что она умерла задолго до его рождения. Когда он был подростком, молодые люди со всего Уайтстоуна использовали дом, чтобы напиваться, или прятаться, или бездельничать.       Сильно разросшийся за минувшие годы лес обступил строение со всех сторон. Ветви непреклонно ломали кирпичи и камни по всему первому этажу, делая его почти непригодным для жилья. Дом, впрочем, ещё не слишком сильно просел в землю. Быть может, есть всё же в легендах доля истины, и он не разваливается из-за скрытой в нём тайной магии, оберегающей старые стены? Здесь даже не холодно. Перси думает, что если закрыть глаза, можно почувствовать энергию этого места глубоко внутри своих костей.       Именно это должно было стать первой подсказкой пять лет назад: до сна у него вообще не было ощущения тайной магии.       Даже когда Перси останавливается и продолжает ждать Вакса в полной тишине, его появление всё равно застаёт врасплох. Он вздрагивает, когда чужая рука внезапно ложится на его бедро.       Вакс столь же бесшумный, сколь и опасный; Перси никогда не станет таким же искусным, как он или Векс, передвигаясь по лесу. К слову, о лесе: неужели здесь всегда было так тихо? Неужели и раньше не было слышно животных? Перси не знает, да и теперь это не имеет значения.       — В этот раз я постарался быть предельно тихим, — говорит Вакс, и голос его звучит почти так же игриво, как и обычно, — не кори себя за невнимательность.       Перси с облегчением шепчет его имя и оборачивается. Капюшон всё ещё покоится на голове Вакса, скрывая глаза. Перси отодвигает ткань рукой и проводит пальцами по чужой коже. Волосы Вакса всё такие же длинные, а лицо — бледное.       Перси пытается начать разговор, он правда пытается, но Вакс произносит “пожалуйста”, и Перси тут же выдыхает “да”.       Поцелуй пылкий и горячий с самого начала. И даже если Вакс выступает инициатором, ритм всё равно задаёт Перси. С каждым разом он становится всё более нетерпеливым, и Перси знает, что время, проведённое порознь, только усиливает отчаянную потребность Вакса в прикосновениях.       Издав тихий стон, Вакс приоткрывает рот, а Перси скользит языком внутрь, вылизывает, перемещает руку с его щеки на затылок и пропускает волосы сквозь пальцы. Им обоим нравится, когда Перси тянет Вакса за пряди, но сейчас он этого не делает, поскольку боится, что попросту вырвет целый пучок.       Вот что может сделать с тобой постоянная анемия.       Он кусает губы Вакса, подначивает на ответные укусы, вытягивает из него стоны.       — Мне так тебя не хватало, — признаётся Перси ему в рот.       Вакс вжимается бёдрами в его бёдра.       — Докажи мне, — настаивает он.       Перси едва не смеётся в ответ.       — Здесь? У тебя действительно нет стандартов.       Но это сказано не всерьёз — всего лишь поддразнивание. Перси купил лежанку и постелил её на пол несколько дней назад; просто на всякий случай, сказал он себе, покупая её тайком. Надежда, что Вакс согласится на встречу, была крайне мала, потому что если Брайарвуды заподозрят что-то — это станет их концом (и не будет ли такой провал откровенным позором, учитывая, как далеко они — как далеко Вакс — зашли?); надежда была крайне мала, но она оправдалась.       И всё же конец близок, лучший конец: конец этого обмана, его мести и агонии Вакса.       — Перси...       И снова нетерпеливость. Перси считает её добрым признаком того, что Вакс всё тот же.       — Я знаю, знаю. Иди сюда, — говорит Перси, хватая его за пояс и утягивая в угол, где находится лежанка.       Вакс откладывает кинжалы в сторону, и Перси делает то же самое со своим ружьём. Оружие лежит близко, достаточно близко, чтобы тот, кто осмелился бы войти и прервать их, оказался бы мёртв в считанные секунды. Перси заставляет Вакса снять капюшон и положить с другой стороны. В конечном итоге Вакс — теперь более спокойный, почти покорный — оказывается под Перси. Раньше ему тоже нравилось вести в постели, но с тех пор, как всё это началось, Ваксу, похоже, не хватает ни энтузиазма, ни энергии. Перси счастлив поделиться своими.       Перси счастлив сделать всё от него зависящее, лишь бы помешать Ваксу думать о том, что будет ожидать его, когда он вернётся.       — Чего ты хочешь? — спрашивает Перси ему в губы прежде чем отстраниться и начать стаскивать с Вакса одежду: сначала броню, затем рубашку.       Он игнорирует то, как Вакс вскидывает бёдра, пытаясь получить хоть какое-то облегчение.       — Да, я подозревал, что так будет, — бормочет Перси. — Хочешь, чтобы я взял тебя в рот? — спрашивает он, хотя и догадывается, что ответ будет отрицательным.       Перси проводит руками по его груди, одновременно касаясь большими пальцами обоих сосков, и представляет каплю предэякулята, которая, вероятно, только что выступила на члене Вакса.       Вакс шипит и выгибает спину в поисках большего.       — Ты знаешь, чего я хочу. Ты знаешь, что мне нужно. Пожалуйста, дай мне это.       Перси мурлычет, слегка пощипывая соски Вакса.       — Обязательно, — кивает он.       Подцепив пальцами брюки и нижнее бельё, Перси осторожно стягивает их с Вакса, не обращая внимания на нетерпеливое подрагивание его бёдер. Ещё через пару быстрых движений он тоже оказывается обнажённым и наваливается на Вакса всем телом. Вакс не подаёт никаких признаков того, что ему холодно, но кожа у него почти ледяная. Перси крепко целует Вакса, и Вакс прижимается к нему в ответ, крадя чужое тепло. Его твёрдый, жаждущий прикосновений член упирается Перси в живот.       — Я скучал по тебе, — произносит Перси ему в губы.       На секунду голод уступает место нежности, когда Вакс протягивает руки вперёд и вплетается пальцами в волосы Перси. Слова перемежаются с поцелуями, предложения накладываются друг на друга.       — Скоро, — отвечает Вакс, — я скоро вернусь.       — Пожалуйста, скажи мне, что ты осторожен, пожалуйста, скажи...       — Я осторожен. Я...       — ...не могу потерять и тебя...       — ...не потеряешь. Иди сюда. Хочу, чтобы ты был ещё ближе.       Вакс кусает губы Перси, раздвигает ноги и скрещивает их у Перси за спиной так, словно захлопывает ловушку. Это отвлекающий манёвр, причём не очень хороший, но он работает — желание Перси растёт.       Перси чувствует, что что-то изменилось, но в течение нескольких мгновений не понимает, что именно — настолько сильно он увлечён тем, как Вакс толкается навстречу, как он стонет, когда Перси дотягивается до его задницы и сжимает. Ногти впиваются в мягкую плоть, и тогда чужой голос надламывается: Ваксу почти больно, но не настолько, чтобы ему это не нравилось.       Внезапно Перси поражает осознание: голос в его голове устрашающе тих. Перси знает, что демон там, потому что Пайк могла помочь сдержать его лишь на какое-то время. Но потом оно вернётся, чем бы оно ни было. Друзьям Перси сказал, что то был просто сон, однако в глубине души он знает правду.       Может быть, демон охотно позволяет ему провести это время так, как Перси хочется, или, может быть, когда они вместе, его сердце слишком заполнено Вакс’илданом, чтобы позволить кому-то ещё присутствовать внутри. Вакс повсюду. Звуки, которые он издаёт, его запах, его острая, осязаемая нужда в прикосновениях — всё это одурманивает Перси не на шутку, но поистине ошеломительным становится понимание, что Вакс каждую минуту рискует своей жизнью ради него. Тишина, поселившаяся в голове, приятна. Если дым вернётся, Перси придётся рассказать об этом Ваксу: о тьме, которая угрожает съесть его изнутри. Но на сегодняшний день у Вакса и так много забот, а Перси всё ещё контролирует ситуацию.       Нет, по-настоящему контролирует.       Оставляя следы укусов на груди Вакса, Перси проводит языком по соску, прихватывает его зубами и снова облизывает. Вакс молчит, как это бывает, когда он чувствует себя подавленным. Обычно его легко заставить стонать, но сейчас всё иначе. Тихое “Перси” слетает с его губ, стоит только Перси взять другой сосок и продолжить играть с ним, даже сквозь мозолистые кончики пальцев чувствуя, насколько он твёрдый и сверхчувствительный. Вакс скользит ладонями по его плечам, а затем ведёт по шее обратно до волос и зарывается в них пальцами, будто совершенно не представляет, куда пристроить собственные руки.       — Боги... — шепчет Вакс. — Ты ведь знаешь, что у меня... у нас не так много времени, верно? — спрашивает он, всё ещё прижимая голову Перси к своей груди.       Перси вздыхает, затем останавливается на секунду и говорит, прижимаясь к его коже губами, даже не пытаясь откинуть голову назад:       — Я знаю. Я знаю, но разве это может заставить меня остановиться?       Он прочерчивает языком длинную, мокрую полоску по коже и подтягивается вверх. Вакс бросает всякие попытки поторопить его. Им обоим это нужно. Ваксу это нужно — помнить Перси, помнить о том, что у него есть, когда он вернётся. Отвлекая Вакса поцелуем, Перси незаметно опускает руку, нашаривает масло, которое он оставил наготове, и макает в него пальцы. Он сильно щиплет Вакса за сосок и в то же время начинает дразнить его кончиком пальца.       — Ну ты и ублюдок, — стонет Вакс, пытаясь насадиться, получить больше.       Перси смеётся.       — Оставь это мне. В конце концов, это единственное, чем я могу удивить тебя.       — Я отомщу, — обещает Вакс, затаив дыхание, но его угроза вовсе не кажется чем-то серьёзным — не пока он с таким неподдельным рвением подаётся бёдрами навстречу.       — Ага, — Перси улыбается. — Вот ещё кое-что, что можно добавить к списку, — и он прикусывает чувствительную кожу вокруг соска, одновременно входя в Вакса по первую фалангу сразу двумя пальцами.       Вакс кричит его имя, и Перси чувствует, сколь прочно и основательно привязывается к этому крику. До тех пор, пока Перси может заставить звучать его так, он не потеряет Вакса, словно та часть души, которая всё ещё принадлежит Перси, связана с жизненной силой полуэльфа. Обычно он лжёт себе, воображая, что подобные встречи — это то, что нужно Ваксу, но правда в том, что Перси чувствует себя настолько потерянным без него, что в этот момент он может признаться себе и только себе, что они нуждаются друг в друге одинаково сильно.       Скользкие пальцы с каждым разом проникают внутрь всё глубже; Вакс сжимается вокруг них так крепко, что Перси ощущает, как его собственный член начинает обильно сочиться предэякулятом.       — Вакс, — зовёт он, и Вакс кидает на Перси короткий взгляд, когда его тяжёлые веки открываются на секунду, а затем вновь смыкаются, как будто лезвие гильотины опускается на его глаза. — Боги, я никогда не видел никого красивее.       Вакс издаёт слабый смешок и кладёт руку Перси на загривок, сближая их лица. Мгновение Вакс удерживает их неподвижно — их рты почти соприкасаются, пальцы Перси всё ещё толкаются внутрь давнего товарища, — а затем выдаёт:       — Ты так говоришь потому, что у тебя грязные очки.       На лицо Перси наползает улыбка, когда они целуются: глубоко и грязно, но медленно, как будто у них действительно есть время.       В перерывах между поцелуями Перси шепчет:       — Прикоснись к себе, я хочу почувствовать, как ты кончаешь, — пауза; прежде чем Вакс успевает запротестовать, он продолжает: — Ради меня.       И у Вакса не находится сил, чтобы возразить, не теперь, когда Перси раскрывает его уже тремя пальцами.       — Всё, что захочешь, — отзывается Вакс. — Но мне нужно, чтобы ты был со мной.       Перси кивает. Перси целует его и сгибает пальцы внутри, совсем чуть-чуть, до тех пор, пока у него больше не получается проглотить стоны, издаваемые Ваксом. Он не прекращает целовать его ни на секунду, и ему кажется, что он чувствует вкус момента, когда Вакс начинает не справляться. Тогда Перси, тяжело дыша и двигая своей рукой всё быстрее, отстраняется, чтобы взглянуть на лицо Вакса: его рот слегка приоткрыт, глаза почти закрыты. А потом вдруг Перси останавливается, полностью входя пальцами внутрь, и давление вокруг них, когда Вакс кончает, — это что-то запредельное, почти болезненное, как если бы Перси мог почувствовать всё это в своём собственном члене без тумана, который возникает от прикосновений к самому себе. В чужом наслаждении есть нечто захватывающее, и Перси думает, что мог бы сохранить его в себе, ему даже не нужно было бы приходить в следующий раз, если бы в глубине души он так отчаянно не боялся, что любая из подобных встреч может оказаться последней.       Дело даже не в Ваксе, или, по крайней мере, не только в нём. Перси теряет себя, он это знает. Внутри него обитает тьма, способная сожрать его заживо. Тот небольшой оставшийся у него осколок души может исчезнуть следующей ночью или ещё через одну.       В течение пары минут, необходимых Ваксу, чтобы прийти в себя, Перси не перестаёт касаться его: оглаживает кончиками пальцев внутри его задницы, языком скользит вдоль шеи и линии челюсти. Вакс ничего не говорит, но его бёдра всё ещё сотрясает дрожь.       — Это слишком? — уточняет Перси.       — Ты знаешь, что да, мерзавец, — голос Вакса звучит натянуто и плаксиво.       Перси посмеивается, прижимаясь лбом к груди Вакса, а потом начинает оставлять поцелуи везде, куда только может дотянуться.       — Позвольте мне перефразировать. Это слишком плохо или слишком хорошо?       Вакс задыхается. Перси всматривается в его лицо, где одно яркое выражение сменяется другим, пока не водворяется что-то близкое к боли. Движения Перси начинают замедляться, но Вакс стонет:       — Хорошо. Блять. Я не знаю. Просто не вздумай останавливаться.       Перси возвращается к более быстрому ритму, но искать признаки дискомфорта не прекращает: прислушивается к чужому дыханию, смотрит, как Вакс жмурится, смотрит на его руки, внимает всему, что касается Вакса, потому что это — игра с ограничениями — может очень быстро пойти наперекосяк, если он не будет осторожен.       Он целует дорожку волос под пупком. Вакс, конечно, ещё истощён и мягок, но мышцы, на которых покоится его член, напрягаются, когда он ведёт по ним пальцами.       — Я не могу... — начинает Вакс. — Пока нет.       Перси нежно шикает на него.       — Я знаю. Всё нормально. Я помогу тебе.       Перси берёт его в рот, и Вакс, перевозбуждённый и отчаявшийся, тает, прикрыв глаза предплечьем. Перси хотел бы сберечь стоны Вакса и его запах, смешанный с дыханием бури, надвигающейся с севера.       Сберечь и измельчить, смешать с порохом, сделать из этого мгновения пулю. Последнюю для его проклятого револьвера.       Вакс устаёт от долгого пребывания в одном положении и опускает ноги на пол, чтобы получить хоть какое-то преимущество. Он толкается в рот Перси и шарит рукой внизу, ища его пальцы. Пресс резко напрягается, когда Перси немного смещается, чтобы широко лизнуть его яйца прежде чем подтянуться вверх, вклиниваясь Ваксу между ног. Он кладёт его колени себе на предплечья и вздёргивает, не встречая никакого сопротивления. Вакс проклинает его, или, может быть, он проклинает небо. У них ещё осталось время, но его недостаточно.       Его никогда не бывает достаточно.       — Вакс? — спрашивает Перси.       Голос Вакса немного надламывается, когда он всхлипывает:       — А-а?       — Я хочу трахнуть тебя вот так. Ты хочешь, чтобы я это сделал?       В ответ — почти крик.       — Я хочу, чтобы ты это сделал... Мне нужно, чтобы ты это сделал.       Перси прижимается губами возле колена Вакса. Потребность слышать его голос на секунду совершенно ошеломляет Перси. Его член, всё ещё нетронутый с самого начала, истекает новыми каплями предэякулята. Он целует колено Вакса и распрямляется.       — Скажи мне, если будет больно.       — Не будет. Да ладно, Перси, мне же нужно будет о чём-то поразмышлять, когда станет скучно.       Перси знает, что ему должно быть жаль, но ему не жаль. Перси хотел бы быть лучшим человеком, но он не осмеливается лгать Ваксу, потому что знает, что Вакс в его ложь не поверит. Он игнорирует угрызения совести и слегка кивает, затем берёт маленькую бутылочку масла и смазывает себя. Одного прикосновения к члену достаточно, чтобы стиснуть зубы от удовольствия.       — Блять...       Он делает глубокий вдох, а затем очень медленный выдох, дожидаясь, пока его дрожащие ноги не почувствуют себя достаточно сильными, и волна ощущений не схлынет.       — Я уж подумал, что ты там уснул, — дразнит Вакс, потянувшись к нему рукой.       — Чтобы я и упустил возможность трахнуть тебя? О нет, ни за что, — шепчет он, пристраивая головку члена ко входу.       Его рука ловит руку Вакса, в то время как другая касается его бедра, скользит по боку, оглаживает шрам, который виднеется прямо над тазовой костью. Перси делает пару дразнящих толчков, а затем просит:       — Расслабься, любовь моя.       Небольшое сопротивление исчезает за секунду. Требуется всего пара небольших толчков, чтобы войти на всю длину. Влажный, холодный ветерок проникает через окно, и Перси вдыхает его, замерев.       — Хотел бы я остаться таким навсегда, — признаётся он.       Он действительно хочет этого. Перси хочет, чтобы его жизнь перестала быть одним большим сплошным противоречием, где любое устремление вперёд неизменно привязано к прошлому, от которого невозможно убежать. Это похоже на минуту передышки, на затишье меж разрушительными порывами ветра, который — Перси знает это — никогда не перестанет дуть, если он не осуществит свою месть.       Вакс смотрит на него так, будто ему всё известно, будто он читает его мысли. Вакс улыбается.       — В таком случае ужины с ребятами были бы весьма неловкими.       Перси смеётся, и смех заставляет его двигаться, а движения заставляют их обоих стонать.       — Ты такой придурок.       — Жаль, что тебе нравятся придурки.       Перси осторожно толкается вперёд. Он подносит ладонь Вакса к своему рту, целует костяшки и отпускает её, чтобы нависнуть над Ваксом, упереться руками по обе стороны от его головы. Он смотрит на него сверху и притворяется, что сейчас поцелует, в последний момент оставляя Вакса подставлять шею воздуху. Перси очень нежно прикусывает кончик эльфийского уха; опыт подсказывает ему, что это место весьма чувствительно. Внезапно и сильно Вакс подаётся бёдрами навстречу следующему толчку.       — Может быть, это потому, что я тоже придурок, — улыбается Перси сверху.       Места для ответа не остаётся, когда кто-то трахает тебя изо всех сил. Буря уже близко, но Перси сейчас об этом не вспоминает. Он почти ничего не может вспомнить: ни того, о чём так сильно хотел попросить Вакса, ни обеспокоенных взглядов Векс, или Килет, или даже Пайк. Он не помнит ни о своей мести, ни о смерти, которая наверняка ожидает его в конце этой грязной и уродливой дороги, по которой он идёт. Значение имеет лишь Вакс и то, как его задница сжимает член Перси, словно никогда его не отпустит. Перси наклоняется и заставляет Вакса поднять голову, чтобы они могли поцеловаться.       Вакс снова становится твёрдым, но Перси игнорирует это и слегка меняет угол при каждом толчке, пока бесчисленные всхлипы, которые издаёт Вакс, не превращаются в полноценные стоны, а затем в его имя.       — Перси! — кричит он. — Ты убьёшь меня, Перси!       А Перси думает “боги, я действительно надеюсь, что нет” и продолжает вколачиваться в него. Тяжело дыша, он отрывается от губ Вакса и смотрит вниз, упиваясь зрелищем.       На его плече море отметин из двух бесконечно повторяющихся проколов. Некоторые почти исчезли, другие ещё заживают, третьи почти свежие.       Замерев на мгновение глубоко внутри Вакса, Перси глядит на отметины, загипнотизированный тем, как они смотрятся рядом со шрамами (некоторые очень старые, некоторые приобретены во время сражений бок о бок с их товарищами, но большинства историй о том, как Вакс получил те или иные шрамы, Перси не знает). Перси облизывает одну из белых линий, избегая отпечатков зубов Сайласа, наполовину взбешённый тем, что кто-то другой прикасается к Ваксу, наполовину взбешённый на самого себя, потому что в ревности нет никакого долбанного смысла.       Это чувство не исчезает столь же быстро, как ему бы хотелось, и тогда Перси понимает, что хочет... проклятье, он хочет пометить его в тех же местах, как будто это вернёт Ваксу кровь, которую грёбаный Сайлас забирает у него, или даже компенсирует тот факт, что это вина Перси. Но что ещё хуже — он хочет присосаться к этим проколам и ощутить металлический вкус.       По тому, как Вакс смотрит на него в ответ, кажется, что он знает, о чём Перси думает. Грязная и дерзкая улыбка расползается на этом красивом, дьявольски красивом лице. Вакс подаётся навстречу так, чтобы Перси вжался в него до упора, внезапно и резко.       — Сделай это, — шепчет Вакс, и Перси смотрит ему в глаза, отслеживая каждую эмоцию. — Сделай их своими. Заставь меня помнить о тебе.       Очевидно, единственный, кого сегодня убили, это Перси.       — Блять, Вакс... — выдыхает он.       И, не утруждая себя ожиданием ещё одного разрешения, он наклоняется и облизывает отметины. Перси снова двигает бёдрами в возвратно-поступательном ритме, а Вакс снова начинает стонать, его руки перемещаются со спины Перси на задницу, пытаясь заставить его двигаться жёстче. Это должно быть больно — возможно, так оно и есть, — но Перси всё равно подчиняется. Прямо сейчас он сделает всё, о чём бы Вакс ни попросил.       Перед глазами вспыхивает ослепительный свет, когда он кончает. Оргазм застаёт Перси всё ещё целующим отметины на чужой коже, желающим, чтобы они исчезли под его языком, трахающим Вакса со всей силой, на какую он только способен, почти боящимся, что он сломает его. Но Вакс силён — сильнее, чем Перси, сильнее, чем мог бы даже себе представить любой из них. Перси просто позволяет себе расслабиться и плыть на волне удовольствия, ведомый голосом Вакса, изливающим ему в уши всякую чушь.       Его руки подкашиваются, и он придавливает Вакса весом всего тела, пока пытается вспомнить, каково это — дышать. Руки Вакса касаются его волос и шеи, пока он осыпает лёгкими поцелуями его макушку и лоб. Очки, должно быть, оставляют вмятину на коже, но Перси не жалуется. Когда Перси наконец поднимает взгляд, на губах Вакса появляется почти застенчивая улыбка.       — Хорошо? — спрашивает он.       Перси усмехается.       — Неплохо.       Это ложь, но Вакс смеётся в ответ.       — Ага, ты тоже вполне ничего так.       Он пытается приподняться, но Вакс останавливает его.       — Побудь со мной ещё немного, — просит он и, заметив, что Перси колеблется, добавляет: — Пожалуйста.       И Перси ложится обратно.       Когда холод наконец возвращается к ним, они одеваются, и Перси берёт свой револьвер, ловко проворачивает его в руке и убирает в кобуру. Вакс играет с одним из своих кинжалов, подбрасывает его в воздух и каждый раз с идеальной точностью ловит за рукоять. Он перехватывает пристальный взгляд Перси и склабится дерьмовой ухмылкой.       — Есть кое-что, о чём ты мне не рассказываешь.       Перси проигрывает состязание в гляделках. О, он много чего не рассказывает Ваксу — в основном о себе, о тьме, которая каждую минуту, что он проводит в этом небесами забытом городе, угрожает захлестнуть с головой. В конце концов он произносит:       — Векс хочет, чтобы ты вернулся.       Это не ложь, но в то же время и не вся правда. Упомянуть имя Векс’алии — всегда хорошая стратегия; Перси уже знает, что этот приём сработает с Ваксом. Всегда работает.       Вакс замирает на мгновение.       — Я скучаю по ней, — признаётся он, и сердце Перси пропускает удар. — Но я делаю это не ради неё. Ну, в некотором смысле, конечно, и ради неё тоже, и я знаю, что ты знаешь, что моему гневу не будет предела, если с ней что-то случится, пока меня нет рядом со всеми вами.       — Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось, — обещает Перси, кивая.       А сам думает: “Я бы покончил с собой до этого. Я бы пришёл сюда и позволил бы тебе меня убить”.       Вакс зеркально кивает в ответ.       — Хорошо. Я делаю это, потому что думаю, что это лучший вариант, который у нас есть. Я делаю это, чтобы убить тех двух ублюдков как можно быстрее, но... Если кто и может заставить меня вернуться сейчас, то это не она. Это ты, Перси.       — Я?       Вакс снова кивает, указывая кинжалом на Перси, прежде чем спрятать его столь быстрым движением, что Перси даже не успевает моргнуть.       — Ты. Но ты должен попросить меня об этом.       Проходит минута. Перси пытается заговорить, потому что он знает, что ведёт себя эгоистично, что Вакс должен вернуться к нему прямо сейчас, к чёрту всё остальное. “Это просто, — думает Перси, — возвращайся, Вакс. Возвращайся со мной”.       Слова не слетают с его губ. Слова застревают внутри, заглушённые чужим голосом в мыслях: “Ты знаешь, что он нужен тебе там, ты знаешь, что так лучше, тебе нужно, чтобы он нашёл её. Он нужен тебе там. Ты отомстишь. Мы заключили сделку”.       Просьба вернуться остаётся неозвученной. Перси вздыхает и виновато отводит взгляд. Вакс тихо посмеивается.       — Так я и думал, — говорит он.       И, бесшумно приблизившись к Перси, приподнимает его лицо за подбородок. Спрашивает:       — Что у тебя на уме?       Перси снова вздыхает и шепчет, как будто произнесение вслух сделало бы информацию слишком реальной, чтобы её можно было вынести.       — Мне нужно попросить тебя ещё кое о чём. У меня... у меня была младшая сестра, Вакс. Возможно, она всё ещё жива.       Глаза Вакса начинают, чтоб его, сиять. Рука с подбородка перемещается на затылок, и Перси внезапно оказывается притянут в объятия. Он позволяет себя обнять и целует Вакса в шею, туда, куда может дотянуться.       — Я найду её. Сколько ей лет?       — Совсем юная. Сейчас семнадцать.       — Обещаю, я найду её.       — Я верю тебе. Но, пожалуйста, пожалуйста, будь осторожен.       Вакс отпускает его, улыбается и через несколько ловких движений оказывается на окне.       — Когда это я не был осторожен, Персиваль?       Он подмигивает, ублюдок, а затем спрыгивает на улицу. Вакс мог бы воспользоваться дверью, она ведь совсем рядом, но он слишком любит драматичное исчезновение. К тому времени, как Перси добирается до окна, Вакса уже нет — ни единым звуком он не тревожит лес, ничем не выдаёт своего присутствия.       И тогда Перси вновь ощущает, как вес принятых решений давит на ему плечи. Пару раз он вдыхает и выдыхает, а потом выходит из дома, чтобы вернуться к своим друзьям. В руке он крепко сжимает Дурную весть, в очередной раз привязываясь к её энергии.