***
Через несколько дней, непростых для жизнедеятельности Арсения, поскольку ему приходится делить своё время с мыслями, что поселились в его голове, у них проходит сбор старост. Они делают это в неформальной обстановке — в общем холле Башни, он вообще используется только для этого. Грейнджер с Малфоем стоят в стороне, копаются в листочках, напоминая офисных клерков, как будто Гермиона что-то забудет без бумажек. Стас с Дариной — старосты Хаффлпаффа — приносят всем чай, дело рук это скорее, конечно, Дарины. Дима с Катей от Рейвенкло пришли раньше на пятнадцать минут, никто на это давно не обращает внимания, повышенная ответственность — больное место не только у Гриффиндора. Хотя по опаздывающему (опять, снова, вновь) Шастуну этого не скажешь, Варнава давно пришла, и увлечена беседой с Ирой. Арсений недовольно пыхтит, его больное место (не единственное, но одно из) — безответственные люди. — Может, за ним кого-то послать? — подаёт голос Гермиона. — Или его послать куда подальше. — бормочет Арсений. Из коридора доносится топот, — Антон, не хватает только его, а ещё только он такой шумный. Громко ходит в больших магловских кроссовках, звенит цепями и кольцами, падает на диван рядом с Арсением, как будто мест больше нет, шмыгает носом. — Привет всем, сорян! — потирает руки о штаны, Арсений почему-то как дурак наблюдает, как широкие ладони проходятся вниз-вверх по бёдрам, — На тренировке задержали, матч же скоро. Надо же, Арсений думал, что Шастун опять забыл пароль и топчется возле картины, как имбецил, или навернулся с лестницы, когда она меняла направление. Вслух он этого, конечно, не говорит. — В котором мы, кстати, надерем вам задницы! — усмехается Стас. — Ты даже не играешь, братан. — поджимает губы Антон. — Моя девушка играет, — гордо закидывает руку Дарине на плечо Стас. Есть ощущение, что у старост в правилах школы прописано встречаться друг с другом. Стас с Дариной вместе, кажется, курса со второго, Дима с Катей уже полгода ходят на свидания, и начали они так недавно, только потому что Дима долго её добивался. Разве что Арсений на Иру даже не посмотрит, от этой мысли его передергивает, но ей нравился Шастун, который, впрочем, с Варнавой не встречается, потому что у Кати есть парень — магл. К Малфою с Грейнджер нет вопросов, они заняты Поттером и Уизли, соответственно. — Ты не сильно опоздал, не переживай. — тянет Катя, по уровню своей доброты и всепрощения она больше подходит на Хаффлпафф, но видно Шляпа решила, что её ум и сила характера пригодятся больше в Рейвенкло. — Давайте уже начнём? — Гермиона хмурится, — Вы все помните, что мы на Рождество отправляем посылки домовым эльфам, — её проект Г.А.В.Н.Э. поддержал Дамблдор, теперь он стал распространен, — Я уже подготовила сами подарки, а Драко написал адреса, и вся информация здесь. — Малфой кладёт те самые листочки на стол, — Двум мальчикам нужно будет, как всегда, по жребию, решить, кто понесёт это всё в Хогсмидское отделение совиной почты, чтоб отправить, а девочкам написать письма, но если хотите, можете все вместе, чтоб было быстрее. — Напишем, Гермиона, конечно. Дай нам два вечера. — Варнава кивает. — Тогда давайте тянуть. — Дима подходит к парням, и колдует емкость с бумажками внутри, — Там две помеченные, кто достанет, те и пойдут. Они по очереди вытаскивают, и Стас облегченно выдыхает, разворачивая, — он ходил в том году. — Одна у меня, — Шастун поднимает вверх бумажку, зажатую между указательным и средним пальцем. Дима жмёт плечами, смотря на свою, и Арсению кажется, что он в дурацком фильме-клише. Ну, разумеется, вторая у него. — Здорово, Арс, вместе пойдём! — Антон улыбается довольно. — Какая удача. — шепчет Арсений, — А я не могу тоже письма писать? Ему вообще не упало вдвоём с Шастуном идти куда-то. — Если хочешь помочь девочкам, можешь сделать и это тоже, но ты всё равно пойдешь с Антоном в Хогсмид. Это же благотворительность, Арсений! — возмущается Гермиона. Арсений заставляет себя заткнуться, когда хочет сказать, что ему нет дела до домовых, а на Рождество вообще плевать хотел. Потому что на самом деле он не такой бесчувственный, и положение эльфов его беспокоит не меньше Гермионы, а Рождество — семейный праздник, которого он никогда не ощущал по-настоящему, потому и не любит. Как раз из-за семейных скреп, которые закладывали в него с детства, а его ранимое сердце было не способно им противостоять. Глупые установки, что на Гриффиндоре все сплошь зазнайки (будто он сам нет, даром, что на Слизерене), что жениться надо на очередной дочери папиной коллеги, чтобы была выгодная партия (даже если сам отец маму выбрал по любви, а что она тоже волшебница — просто совпало), что чистота крови что-то значит, и что домовые — удобные рабы для богатых семей. Арсений в себе эту часть не любит и борется, как может, чтобы не стать похожим на отца, и потому что понимает, какие это всё глупости. — Я могу сходить вместо Попова, — Ира мило улыбается и кидает взгляд из-под ресниц на Антона, — У него язык для писем лучше подвешен! Арсений глупо злится, напрягает челюсть, и думает, как бы сказать своим умелым языком что-то достаточно колкое и не особенно обидное Кузнецовой. — Я хочу с Арсом! — обиженно говорит Антон, игнорируя Иру, тут же закусывая губу, как будто у него вырвалось. У Арсения неожиданно что-то теплеет внутри. Позов многозначительно кашляет, а Антон опускает глаза. — То есть, если он совсем не хочет идти со мной... — Шастун теряет весь запал. — Так, мы тратим время на пустую болтовню. — Малфой берёт всё в свои руки, — Посылки тяжелые, поэтому мы выбираем из парней. Тут ничего нет нового, как выпал жребий, так все и будет, даже если кто-то с кем-то не хочет идти. — Всё нормально, я хочу, — Арсений неосознанно дергает рукой в сторону, будто хочет положить Антону на плечо, но вовремя себя останавливает, — В смысле, я пойду. И девочкам тоже помогу с письмами. Антон заинтересовано поворачивает голову в сторону Арсения. — Спасибо, Арсений. — Гермиона обходит Драко, перекидывая волосы за спину, — На этом сегодня мы закончили, послезавтра утром всё будет готово, заберете здесь. И Арсений, возьми адреса, а то Шастун потеряет, знаем, плавали. Все хмыкают в ответ, и начинают расходиться, а Антон так и продолжает сидеть, не отрывая взгляда от Арсения. Отчего-то тому становится совестно. — Шаст, ты ничего не подумай, я просто ляпнул, и ничего не имею против твоей компании, — Арсений теребит подол кофты. — Я не обижаюсь, Арс, — он встаёт, и прежде чем выйти из холла, склоняет голову и хитро выдаёт, — Ты не пожалеешь. Арсений уже ни в чем не уверен. Следующие два дня Арсений выслушивает подколы от Серёжи, ловит на себе недовольные взгляды Иры, насмешливые от Варнавы, и лишается львиной части своей спеси. Потому что Шастун, о котором Арсений планировал не думать до Хогсмида, для начала начинает здороваться по утрам, подавая мягкую руку для рукопожатия. С чего-то открывает двери перед Арсением, когда у них совместные занятия, пропуская вперёд. Удивительно мало косячит, из-за чего почти не раздражает (Арсений уверен, что только по этой причине). А ещё все два дня делает ему комплименты. «Классный галстук, Арс!» — у всего факультета такие же; «Волосы сегодня лежат красиво, это заклинанием или они сами?» — Арсений просто причесался; «Ого, я этого не знал!» — когда на уроках Арсений говорит что-то за пределами программы; «Прикольные футболки, у тебя вообще весь гардероб такой интересный» — если они пересекаются во внеурочное время, без формы. Арсений реально вспоминает, что такое смущение. Оказывается, даже несмотря на какое-то (чуть большее, чем у большинства других) внимание со стороны девушек и парней, приглашения на свидания, от тех, кто посмелее, он совершенно не готов к потоку мыслей Шастуна, который всеми своими действиями его вгоняет в краску. И в большинстве случаев даже не находит, что ответить, поэтому молчит, опускает глаза, иногда шепчет благодарности, но напрочь забывает о своей язвительности, сарказме, и замечаниях в сторону Антона. Арсений вообще задумывается о своей личной жизни. В последние полгода, кроме верной правой, никого не было. До этого, в начале пятого курса, недолгие отношения с волшебницей на год младше, — было нормально, но не больше. А ещё Эдик, с которым они не встречались, просто спали, но прекратили, когда тот начал встречаться с Булаткиным. Возможно, Эда задевало, что Арсений не очень хотел распространяться о них, Выграновский был с Хаффлпаффа, и дурацкие остатки стереотипов Арсения мешали ему переступить через гордость. Теперь Арсений с маленькой завистью поглядывает за стол Гриффиндора, куда пересаживается иногда Эд к Егору, — странная пара, но отношения у них классные. Арсению, в целом, нравятся и парни, и девушки, его симпатия от человека зависит, а не от пола. Он ненароком перебирает в голове тех, кто ему, чисто в теории, конечно, мог бы понравиться прямо сейчас из однокурсников, и Антон как призрак из под стола в Большом зале сам всплывает в голове. На второй день, после обеда, тот просит у Арсения совета, что почитать, и поделиться этой книгой, ведь в библиотеке её нет. Когда вечером Арсений выносит ему книгу в общий холл, он чуть не падает — Шастун протягивает какао. — Взял с ужина. Подумал, тебе будет приятно. — он так робея крутит кольца, что не принять будет преступлением против милых кудрявых мальчиков. — А ты так хочешь сделать мне приятно? — ляпает Арсений, принимая ещё горячую кружку. Он хочет вылить всё содержимое себе на голову за свою неконтролируемую речь. — Э-э, ну, да? — в первую секунду теряется Антон, — Да. хочу. — от неуверенности быстро ничего не остаётся, — А ты хочешь подсказать ещё вариантов? Арсений как будто в магловском неприличном кино, которое Серёжа ему показывал, когда они были летом у него. У Серёжи отец — магл, так что он с многим из того мира познакомил Арсения. — Боюсь, ещё рановато для таких подробностей, — оставляет надежду Арсений, приходя в себя, — Вот, держи. — он протягивает книгу. — Спасибо, я верну, как прочитаю. — Антон улыбается очаровательно, — Спокойной ночи, Арс. Пижама тебе идёт. — он ухмыляется. — Не проспи завтра. — буркает Арсений, стремительно краснеет и разворачивается, чтобы уйти. Он не видит, как Антон провожает его взглядом.***
За ночь снега нападало ещё больше, — он засыпал протоптанные тропинки, укрыл деревья так плотно, что они были похожи на большие сладкие ваты, а озеро окончательно затянулось льдом. Внутри же Арсения наоборот всё таяло. Он проснулся в самом бодром расположении духа, сильно раньше остальных, но бегать из-за приближающейся физической активности (магией нельзя было пользоваться, когда относишь посылки, из уважения к домовикам) не пошёл, и даже помпезная пред-Рождественская атмосфера в Большом зале на завтраке не бесила. Что сегодня придётся провести полдня с Шастуном — на удивление тоже, он даже предвкушал. Арсений редко мёрзнет, так что разгар зимы его джинсам с дырками на коленях не помеха. Одевшись, он спускается в холл, где Антон, это поразительно, но уже ждёт его. — Доброе утро, — Арсений подходит сбоку, и отмечает привычку Антона сидеть с широко раздвинутыми ногами — это сексуально, хотя у любого другого бы взбесило. — Привет, Арс. — Шастун сразу встает, и тянет руку для рукопожатия, — А ты чего ещё не одет? Нам выходить пора. — скептически тянет он. — В смысле не одет? — Арсений подозрительно оглядывает себя. —У тебя штаны с дырками. — И что? Мантия длинная, я не мерзлявый. – А сверху что? — Бадлон. — Арс, это говно какое-то, а не бадле..бадме...говно короче тонкое! — он бросает попытку выговорить и складывает руки на груди, — Оденься теплее. — Шастун, ты мне не мамочка, — «и даже не папочка», думает про себя Арсений, и действительно чувствует себя ребёнком, — его отчитывают за одежду, серьезно? — Какого чёрта ты так беспокоишься об этом? — Не хочу, чтоб ты заболел. — ворчит Антон, — И через десять минут как мы выйдем ныл, что тебе холодно. — Я никогда не ною! — он врёт, — И мы кучу времени потратили на препирания. — Ладно, пойдём уже, ты всё равно упёртый, с тобой не договоришься. — он отходит к уже заботливо сложенным Гермионой посылкам, — Но если тебе засыпет снега в трусы через твои дырявые штаны, я найду способ отогреть тебя, и у тебя не получится улизнуть с задания на полпути. Арсений так явно себе рисует варианты отогревания его Антоном Шастуном, аж чуть-чуть жалеет, что действительно вряд ли замёрзнет. Дорогу осилит идущий? Почти, но можно скорректировать, — дорогу осилит тот, кто с двумя мешками наперевес прётся через сугробы по колено, которые Шастун, идя впереди, разметает длинными ногами, и из-за препятствий непреодолимой природной силы вместо получаса добирается до отделения совиной почты только через полтора часа. Весь путь они перебрасываются короткими фразами, иногда колкостями, но больше шутками, и Арсений уверен — они бы поговорили побольше, но идти так же тяжело, как и нести, так что приходится экономить силы, не распыляясь на болтовню. На почте мало людей, и они быстро вдвоем управляются с рассылкой всем, что надо и куда надо, и, наконец, не обременённые тяжестью посылок и ответственностью задачи, выходят на улицу. — Я думал, что умру под толщей снега быстрее, чем дойду, — облегчённо выдыхает Шастун. — Странно, у тебя так много тренировок по квиддичу, а ты всё равно такой хиленький. — Арсений, не выпендривайся. Во-первых, я двадцать минут пути нёс ещё и твой мешок, а во-вторых сбоку от тебя сугроб, в который я тебя толкну, если ты не перестанешь. — У меня просто свело руку! — возмущается Арсений, — И я не просил тебя помогать! — Ага, просто подвывал и кряхтел. — косится Антон, — И хрен бы ты попросил о помощи, Арс. — хорошо же он его знает. — Я мог сам, и вообще.. — он начинает гневную тираду, но Шастун его перебивает. — Сугроб, Арс, не забывай. Он всё ещё там есть. — Ты не посмеешь. — Хочешь проверить? Заодно и узнаешь, такой ли я хлюпик, как ты выразился. — Шастун вызывающе разворачивается в сторону Арсения. Тот немного боится, но виду не подаёт. Арсений — заноза, так что провоцирует, вздёрнув брови, и подцепляет ногой снег, который разлетается, попадая на Антона. — Я предупреждал. — всё, что говорит Антон, прежде чем толкнуть Арсения назад. Тот чувствует, как падает, утопая в мягком снегу, и он попадает везде, — за шиворот, в отверстия на коленях, в носки, и, кажется, даже в уши и нос. — Ну ты и сука! — вопит Арсений, борясь со стихией и с желанием треснуть Шастуна, который бессовестно смеется напротив. — Могу вытянуть тебя за ноги, хочешь? — бездействует Антон. — Пошёл в жопу! — Арсений чувствует себя котом, который не может вылезти из ванной, полной воды, и быстро сдаётся, — Вытащи меня! — он протягивает руку. — Ого, так ты всё-таки умеешь просить о помощи! — Антон, словно только этого и добивался, сразу склоняется и цепляет Арсения за руку. Арсения, который не мстительный, конечно, но который тянет Шастуна за руку на себя и роняет в сугроб. — И кто ещё тут сука, Попов! — Антон отплёвывается от снега, — Да ты же самая настоящая сучья сука! — А ты думал останешься безнаказанным? Как бы не так! Они пихаются, как дети, перекидываются снегом, толкаются и вываливаются из сугроба, перекатываясь и смеясь. Снег у обоих везде, куда только мог попасть, и уже промочил одежду внутри, но выглянуло солнце, заблестели снежинки, и в этом моменте Арсений чувствует себя счастливым, не задумываясь, что он делает, а главное с кем. До тех пор, пока «с кем» не оказывается сверху, восседая на его ногах, и, прижав запястья к земле, дышит ему в нос. — Всё-всё, Арс, хорош, — Шастун улыбается так ярко, у него раскрасневшиеся щёки и спутанные кудри, — Я сверху, я выиграл. Арсению тяжело, потому что Антон тяжёлый, и потому что неотразимый. Он видит, как его взгляд бегает от глаз к губам, замечает светлую родинку на кончике носа, а ещё замечает за головой Антона кое-что. — Посмотри наверх, — улыбается Арсений. — Не хочу. Тут лучше. — он хоть иногда сдерживает свои мысли при себе? — Нет, посмотри, под чем мы. — Ты подо мной, я вижу. — Антон! — Ладно-ладно! — Шастун задирает голову, и закусывает губу, — И откуда только она тут? – они не заметили, как в борьбе откатились к редким деревьям, с одного из которых спускалась омела. — Омела. — шепчет Арсений. — Да. — кажется, ближе быть невозможно, но у Антона получается, — он закрывает глаза и осторожно прикасается шершавыми губами. У Арсения покалывают кончики пальцев, которые переплетаются с антоновыми, и это не от холода. Ему в желудок словно наливают тёплый чай, когда они скромно перебирают губами, и он чувствует, как Антон проводит своим кончиком языка по его, а потом отстраняется. Открывать глаза не хочется, поэтому он жмурится, приоткрывая лишь один. — Боишься, что я в кого-то превратился? — смеется Антон, смотря открыто, — Идём давай, — он слезает, поднимая за руку Арсения, — Сходим в «Три метлы»? — и после ответного кивка тянет его за собой, не выпуская руки. Дорогу до кафе они проводят в тишине, она не давящая, не напрягающая, а благостная, у каждого о своём. Арсений думает о том, что произошло, и приходит к выводу, что его не смущает ситуация — ему нравились парни раньше, и нравятся сейчас, его не смущает, что он с Гриффиндора, это все ерунда, все эти противостояния факультетов, что это якобы определяет человека, он никогда не был истинным сыном своего отца и в особенности его стереотипного мышления, его не смущает, что это Шастун — ему это нравится больше всего. Ни в чем нельзя быть уверенным на все сто, но сомневаться, хотел ли этого Антон, глупо, Арсений же видит, что он ему нравится, и Антон сделал этот шаг сам, не оттолкнул, не свёл всё в шутку, не оскорбился, и вряд ли это из-за одной лишь омелы — это лишь традиция, не обязательство. И вероятно поэтому тот рядом с ним иногда вел себя как дурак, нелепо, неуклюже, иногда даже бестактно, но все же мило. А вот что с этим делать дальше, и хочет ли этого Антон, видит ли он ситуацию так же, как сам Арсений? Спрашивать тяжело, вообще открыть рот сейчас представляется возможным только для того, чтобы отпить свою содовую с вишневым сиропом. Или чтобы слизать пенку от сливочного пива, что взял себе Антон, которая осталась у него в уголке губы. — У тебя тут.. — Арсений тянется показать на себе, а потом сам берется за салфетку, и приближается, чтобы убрать. Антон пристально следит, он всегда так пронзительно смотрит, что Арсений чувствует его взгляд словно внутри. Они сидят рядом, и Шастун не даёт отодвинуться, притягивая за предплечье. Когда он утыкается ему в плечо лбом, Арсений тупо пялится на салфетку — она белая, сойдет вместо флага? — Ты пахнешь кофе. И книгами, как в нашей библиотеке. — Антон шумно выдыхает Арсению в шею. — Ты всегда говоришь всё, что думаешь, вслух? — качает головой Арсений, улыбаясь. — Почти. — Антон поднимает голову и тянется взять за руку, — Просто.. Так пахнет моя Амортенция. — он закусывает губы, — Подумал, тебе будет интересно об этом узнать. Арсений наверняка выглядит сейчас глупо — часто моргает, не находя ответных слов, поэтому в конце концов просто отворачивается за своим стаканом. Антон руки не выпускает, и словно даже не ждёт ничего в ответ на признание. Они начинают обсуждать учёбу, экзамены, оказывается, что Антон тоже остается на каникулах в школе, в конце концов отогреваются и перед возвращением в Хогвартс решают пройтись по магазинам, — предложил Антон, но взял с Арсения слово, что тот не будет спрашивать, что в пакетах. Арсений прячет улыбку в серо-зелёный полосатый шарф, и радуется, что его подарок Антону легко можно спрятать в карман мантии. На обратном пути он думает, что в следующий раз на зельеварении стоит проверить, пахнет ли его Амортенция хлебом с корицей.***
Несколько следующих дней, они последние учебные перед каникулами, Арсений узнаёт для себя нового Антона — уже не нелепого, он оказывается вполне ловким на занятиях, и в помощи, успевает, словно чувствует, что Арсению она нужна; нежного, он цепляет его пальцами под партой, если они вместе сидят, и целует за ухом в общем холле, не выпуская из-под своего бока — даже однажды при Серёже, но стыдно стало за это почему-то Арсению, хотя Матвиенко вежливо промолчал, лишь усмехнувшись в сторону камина; внимательного — у Арсения непростой характер, редко людям удаётся найти к нему подход, а уж подружиться — на одной руке можно сосчитать тех, у кого такая выдержка, но Антону будто и не приходится стараться, он без сложностей чувствует настроение, желания, и Арсений вспоминает про свою другую сторону — где он сам мягкий, робкий и чуткий. Окружающие, кто замечает изменения в их поведении, сильно ошеломлены. Никто не спрашивает, но все комментируют за спиной, и даже МакГонагалл молча, но удивленно провожает их взглядом, когда они вместе приходят и садятся на Трансфигурации. Удивляются все, кроме Позова и Варнавы, ещё Иры, но та лишь обиженно косится, а Малфой и вовсе зачем-то подмигивает Арсению, когда застаёт их в библиотеке, где Шастун самозабвенно впивается поцелуями Арсению в шею, отвлекая от домашнего задания по зельям, которое он помогает делать Антону. Арсению открывается много потайных закоулков замка, где, как оказалось, его можно зажимать. Шастун с каждым днём распаляется всё больше и заводит всё больше Арсения, который держится из последних сил, чтобы не затащить того к себе в комнату, но, поразительно и ему несвойственно, — он стесняется. Он и так не силён в разговорах, но перед Антоном окончательно робеет. Поэтому лишь судорожно сглатывает, когда Антон ему шепчет всякие глупости в ухо, или посылает заколдованных бумажных птичек с неприличным содержанием, краснеет, когда тот подолгу не отрываясь смотрит из под ресниц на него в Большом зале, а после тискает в углу, и либо у Шастуна великолепная выдержка, либо он дразнится. Не похоже, что он ждёт инициативы от самого Арсения — тогда её будет слишком много на них двоих, но у Арсения скоро лопнут штаны, заболит рука и он всерьёз найдёт заклинание, чтобы Шастун уже зашёл дальше. Последние занятия перед Рождеством заканчиваются, и Арсений, утомленный учебой и заведенный Антоном, решает сходить вечером в ванную старост, чтобы остаться там один на один с ароматной воздушной пеной, разбавленной в разноцветной воде, надеясь, что обойдется без призрака из женского туалета Миртл. Честно говоря, это бассейн, а никакая не ванная, который стоит посреди просторной мраморной комнаты, окруженный сотнями золотых кранов в самоцветах, а зачем тут такая роскошная люстра со свечами, совершенно не сочетающаяся с льняными занавесками, Арсений каждый раз ломает голову. Но когда погружается в тёплую воду, весь снобизм смывается. Ни о чем не размышляя, что ему несвойственно, он решает проплыть вдоль несколько раз — глубина с середины ванной позволяет, и в конце концов выныривает с того края, где совсем мелко, — вода достаёт только до середины торса, и можно посидеть на дне, откидывая голову на бортик. Под толщей воды Арсений не услышал, когда дверь открылась, а ещё последние капли его самоконтроля очевидно где-то потеряны, раз он такой идиот, что не закрыл её на щеколду. Это он понимает, когда сбоку слышит издалека голос Шастуна. — Классный хуй. — Арсений от возмущения чуть не вскакивает. Антон стоит, одетый в простую футболку и кошмарные тонкие серые штаны, кудри запутаны, как после сна, он похож на взъерошенного воробья, и при таком простом и нелепом виде он умудряется смотреть с ярким вызовом в глазах, засунув руки в карманы и облокотившись на стену позади, будто его кто-то звал. Арсений недовольно хмурится и кидает опасливый взгляд на свои ноги. — Арс, ты че? Не дергайся так, у тебя ж пены до хуя. — Антон кивает головой на ванную, — Буквально. Я про это. — он тыкает пальцем на халат Арсения, бережно повешенный на крючок возле стопки махровых полотенец. У Арсения халат — ему под стать, с приколом, и с вызовом. Он неиронично гордится дизайном — серый член, вышит на заказ на спине у тёмно-зелёного халата. Но после акцента внимания на этом густо краснеет, и это не уходит от внимания Антона. — Арсе-е-ений, тебе не надо этого стесняться. — Арсению хочется утопиться, когда он так тянет его имя, — Это делает тебя особенным, таким, какой ты есть. Даже если твой хуй не такой классный, ничего, мы ведь это не выбираем.. — Вообще-то, у меня всё там нормально! — Арсений вскидывает рукой, и вода брызгами разлетается по бортику. — Не знаю, я не видел. — Ты в конец обнаглел, Шастун! — Ну я же из Гриффиндора, нам положено без мыла в жопу лезть, да? — Без мыла не надо. — Арсений не верит, что это говорит. — Арс, тут и без того жарко, а ты ещё флиртуешь. — не спрашивает, утверждает. — Это я-то флиртую? Ты вообще-то пришёл ко мне в ванную! — Если ты сейчас не замолчишь, я тебе все пузыри там полопаю. — Если ты сейчас не уйдешь, я их полопаю и вообще уйду сам. — вот сейчас Арсений точно не верит, что говорит, ведь совершенно точно не хочет, чтобы Антон уходил. — Ты уверен, что хочешь, чтобы я ушёл? — надо позже у Шастуна узнать, не пользуется ли тот легилименцией. Арсений опускается в воду до подбородка и булькает. — Нет. Антон в ответ усмехается. Арсений на него не смотрит, делает вид, что его очень увлекает блеск на воде, и краем взгляда замечает движение, — Антон медленно идёт в его сторону. Арсений, чуть оглядываясь через плечо, замечает небывалую уверенность в походке, в расправленных плечах, в твердых шагах, и это распаляет интересом, азартом, желанием. Слышно, как Антон останавливается у него за спиной и опускается к бортику, до Арсения доносится знакомый аромат корицы, и в этом запахе хочется раствориться, зарыться носом в место, где шея переходит в плечо. Арсений лежит с закрытыми глазами, он ждет прикосновения чужих рук, но чувствует дыхание и еле слышный шёпот возле уха. — Арс? — Антон почти касается губами кожи. — М-м? — Расскажешь, чего ты хочешь? У Арсения мурашки пробегают вдоль позвоночника, то ли от томного серьёзного шёпота, то ли от того, как пробили его слабые места. Тайные желания Арсения, коих немало, в том числе и про любовь к разговорам в процессе, сейчас угадываются и гладятся, но ему так сладко-стыдно, что он лишь отрицательно мотает головой. — Ни за что. Ты закрыл дверь в ванную? — вдруг вспоминает Арсений. — Вовремя ты вспомнил. — от мысли, что их могут застукать, Арсений ещё больше заводится. — И что же мне тогда с тобой делать? — Антон говорит нарочито-расстроенно и ведет кончиком носа вдоль плеча. — Что хочешь. Даю тебе зелёный, как цвет моего факультета, свет. — Окей. Но, — он начинает выцеловывать линию челюсти, и Арсений невольно подставляется, — обещай мне отвечать на вопросы и сказать, если что-то будет не так. Вода заколдована, чтобы не остывать, но сейчас, кажется, это не требуется, она бы нагрелась от происходящего сама. — Ладно. Антон воспринимает это как точку в словесном договоре, тут же берется пальцами за челюсть, поворачивая лицо Арсения к себе, и целует, он не тратит время на разгон, сразу смело проникая языком в рот. Арсений поддаётся напору, он приподнимается, упираясь руками в дно, и тянется вслед за отстраняющимся Антоном. — Сиди так. — он улыбается, глядя с поволокой, и спорить хочется сейчас меньше всего. Антон начинает вести рукой по шее, едва касаясь, и ноги у Арсения разъезжаются сами собой, внутри скручивается узел, он сглатывает и пытается повернуться, чтобы посмотреть на Антона. — Нет, я хочу, чтоб ты смотрел, что я делаю. — Антон снова шепчет ему на ухо. Арсений и без того изводится, но Шастун начинает попеременно то прикусывать, то зализывать места на шее, и продолжает вести рукой вниз, по торсу, он обводит соски, и сжимая их, останавливается. — Тебе нравится? Арсений мычит, дыхание становится учащенным, и Антон не делает ситуацию лучше. — Отвечай, Арсений, мы договорились. — Да. — и Антон начинает двигаться ниже, царапая ногтями и не переставая жарко дышать сбоку. Второй рукой он впутывается в волосы, массируя и слегка оттягивая, чтобы Арсений склонил голову, дал больше пространства для шастуновской пытки над шеей, видимо. Вся концентрация уходит на то, чтобы не потянуться к члену, Антон про это ничего не говорил, но сейчас не хочется делать что-то самому. У Арсения стоит с самого начала диалога, и если тогда это было от возбуждающей неловкости, то сейчас уже от блуждающих рук Антона по телу, от его слов, и его горячего дыхания рядом. Руки спускаются ещё ниже, уходят частично под воду, обводят тазовые косточки, и Арсений бесконтрольно дергает бёдрами вверх. Под плеск воды он приподнимается из полулежачего состояния в полусидячее, и вода больше ничего не прикрывает. — Я могу? — Антон спрашивает, проводит большим пальцем по головке. — Пожалуйста, давай уже. — Арсений не узнает свой голос, а член заинтересованно дергается. Какое счастье, что руки у Антона достаточно длинные, так что одной он приобнимает Арсения за грудь, перекинув через плечо, а второй прикасается к члену. От воды он влажный, поэтому скользит как надо, и когда Антон, обхватив его ладонью, проводит вдоль несколько раз, Арсений стонет в голос от облегчения, не сдерживаясь. Антон хмыкает, от их близости это кажется оглушающим, и начинает двигать рукой быстрее, он разгоняется, давит на уздечку, ладонью накрывает головку, пережимает иногда у основания. От этой картины перед глазами у Арсения кружится голова, он думает о преимуществах длинных пальцев Шастуна на будущее, и когда Антон мокро лижет мочку, он сдаётся и откидывает голову назад, на чужое плечо, жмурится и подмахивает тазом под хлюпающие звуки воды. — Ты такой красивый, Арс, — вдруг начинает говорить Антон, — я так давно этого хотел, — у Арсения от этих глупостей начинает звенеть в ушах, это немыслимо, что Шастун ему дрочит, не затыкаясь с комплиментами, — у тебя такие губы, — он проводит большим пальцем ему по нижней, оттягивая, — я бы целовался с тобой не переставая. И твои родинки, — он проводит ладонью свободной руки по щеке, — я хочу их все соединить языком. Мне нравится, какой ты отзывчивый, не держи стоны в себе, мой хороший. — и он переносит руку на шею, чуть сдавливая, от этого и от такого обращения в свой адрес у Арсения вырывается сдавленный скулёж, — Тебя заводит, что я говорю это всё, да? Посмотри на меня. — и куда только делся застенчивый Шастун. Арсений распахивает глаза, и видит, что Антон пристально наблюдает, у него помутневший прищуренный взгляд, и обкусанные мокрые губы в полуулыбке, от этого вида у Арсения сносит крышу, поджимаются пальцы ног, и он кончает. В глазах темнеет, и от погружения в воду с головой его удерживают только руки Антона. Он бы что-то с радостью сказал, но в горле пересохло, поэтому он неловко улыбается и садится, как только гул в ушах проходит. Антон его отпускает, и пересаживается на бортик, улыбаясь. Футболка у него промокла, а тонкие штаны не скрывают очевидной выпуклости. — Дай мне пять минут, и я.. — Арсений кивает на его пах. — Не сегодня, Арс. — в ответ на это Арсений вопросительно косится, — Я справлюсь. Ты не обязан делать то же самое, это не так работает. — Я знаю. Но я хочу! — он готов из вредности столкнуть Антона прямо в одежде к себе в ванную, но тот встаёт. — Тебя разморило, так что давай домывайся, и пойдем в башню, скоро отбой. Отыграешься позже. — он приносит Арсению полотенце, помогает выбраться, — подаёт руку, оборачивает его на поясе, и целует в переносицу. От такой заботы у Арсения ментально встаёт. — Как думаешь, не стоит нам вдвоём отсюда выходить, а? — забавляется Антон. — Думаю, не стоит, да. — Тогда я первый, а ты не забудь спустить ванную. А то в ванную ты уже спустил, вряд ли кто-то из старост захочет тут поплавать. Кроме меня, разумеется. — Шастун подмигивает, и, не обращая внимания на улетевшие вверх брови Арсения, хихикает, целует его в уголок губ, и выходит из закрытой, конечно, на щеколду, ванной. Арсений решает, что для ответа Антону он придумает место, ничуть не уступающее Ванной Старост.***
На Рождество уезжает обычно большая часть школы, поэтому утром, когда на завтраке наполовину полный зал, Арсений жует овсянку и недоверчиво оглядывается. Он проводит полдня в библиотеке, потому что там людей мало, а ему — что есть занятия, что нет, всё равно зубрит. Перед праздничным ужином решает посидеть в общем холле — там обычно никто не зависает, и нет, он вовсе не ищет повод пересечься с Антоном, если только немного, ведь за день они встретились только на завтраке, где он неловко чмокнул его в щёку при всех и убежал на тренировку по квиддичу. Всё-таки, и правда, каждому своё. На повороте к общей гостиной он слышит голоса, и сердце радостно ухает ниже к желудку, когда он узнаёт интонации Антона. — Я уже не знаю, как от него отвязаться! — различает Арсений, подходя ближе. Что-то заставляет его затормозить, и это явно не совесть, ведь она бы не позволила подслушивать. — Так и скажи ему, Шаст. — вторым оказывается Дима, — И чем быстрее, тем лучше, пока ты ещё сильнее ему не понравился. — Не могу, Поз, блин, ты же знаешь, как у меня с этим плохо. — С разговорами? Или с симпатиями к Слизеринцам? — С отказами! Я не хочу его обидеть, но он мне не нравится. — Антон, судя по звукам, жестикулирует, — слышно, как звенят браслеты. — Ему кажется по-другому. — Да он с придурью. — Это для тебя скорее плюс. Арсений из-за своего угла не может сделать и шагу. Он бы и рад сейчас выйти, швырнуть книжкой в Шастуна, сказать что-нибудь злое, потому как совершенно очевидно, что речь про него. Какой он непроходимый идиот, если поверил, что у них что-то может получиться! Он не может ничего — ноги примагнитило к полу, от обиды щиплет в глазах, печет в груди, и если они сейчас увидят позорно подслушивающего чужие разговоры Арсения — пусть. Но когда в холле начинается какое-то движение, Арсений беззвучно разворачивается на пятках и улетает в свою комнату, хлопнув дверью так, что, вероятно, на Башне Старост отлетает несколько кирпичей, а на витражах в окнах трескается краска. На ужин идти не хочется абсолютно, тем более одному, — они договаривались пойти с Антоном, но сейчас Арсений лучше съест свою парадную мантию, чем с ним ещё хоть раз заговорит. Всё время до вечера Арсений проводит в стадиях, — отрицание проскакивает, на гневе зависает, на торге допускает мысль, что неправильно мог что-то понять, но депрессия побеждает и он ругает себя, что повелся на глупые игры Шастуна, доверился человеку, который, разумеется, над ним лишь издевался, или делал это всё от скуки, и вообще, одно другому не мешает. В дверь стучат, и Арсений узнаёт сопение Антона раньше, чем слышит его голос. — Арс, ты готов? — Пошёл нахуй! — в сердцах бросает Арсений, не вставая с кровати, лишь отрывая голову от подушки. Пауза тянется вечность, Арсений надеется, что Шастун и правда ушёл. — Арс, ты.. Ты чего? Что случилось? — голос у Антона обеспокоенный, но на это Арсений больше не поведется. — Ты там в порядке? — Буду, если ты свалишь и больше не будешь со мной никогда разговаривать! — Арсений, что происходит? Открой дверь. — интонация у Антона становится спокойнее. — Я ведь знаю отпирающее заклинание, и если ты не откроешь, я открою сам. — и серьёзнее, Арсений ничего не может с собой поделать, такого Антона тело само слушается. Он закатывает глаза, и рывком встаёт с постели, готовясь выдать гневную тираду Шастуну прямо в лицо. Тот стоит на пороге недоуменный, но очень красивый. Дух у Арсения перехватывает из-за всего сразу, — от злости и привлекательной картинки; от мысли, что сейчас придется признаться, что он подслушал разговор; от их общих воспоминаний; от обиды на Антона и от чувств к нему, которые глупо будет не признавать даже сейчас. — Я войду? — Антон кивает на комнату. — Раз пришёл.. — Арсений залип немного, но отошёл в сторону, пропуская, — Хоть тебя никто и не звал. — Что значит не звал, Арс? Мы же договорились пойти на ужин вместе, я вот и зашёл за тобой. Ты ещё не одет, почему? Арсений только сейчас понимает, что он в свободной футболке с глупым принтом из членов и свободных клетчатых штанах, а ещё волосы наверняка растрепались — он ведь закапывался лицом в подушку, но что чувствует себя нелепо он виду не подаёт. — Вообще-то, формально, я одет. Я в домашнем, в своей комнате, а что ты сюда ворвался — не мои проблемы. — Арсений складывает руки на груди и падает на кровать. — Ты сам меня пустил. — Под предлогом, что ты вскроешь мне дверь? Немудрено. — Арс, да что происходит? Я что-то сделал не так, обидел тебя чем-то? — Антон расстегивает мантию, придерживает палочку, снимает её, и кидает на спинку стула. Он крутит кольца на пальцах — волнуется, и с видом побитой собаки присаживается на колени у кровати, — фактически в ногах у Арсения. — Слушай, я всё слышал. — он прочищает горло, неловко пересаживаясь, от этого жеста Антона спесь с Арсения сбивается, и хочется не то разобраться, за что с ним так, не то перестать ломать комедию и распрощаться, — Так что в следующий раз постарайся поменьше чесать языком, если хочешь с кем-то поиграть. — Честно говоря, я всё ещё не понимаю о чём ты. Что ты слышал, про какое поиграть? — Антон недоумённо заламывает брови. — Хватит уже, Шастун, — Арсения утомляют разборки и хождения вокруг да около, — Я знаю, что я тебе не нравлюсь, и ты просто не можешь об этом сказать, так что не утруждай себя. — Ты? Не нравишься? Чего за хуйня, Арс? — Шастун подсобирается весь и возмущённо смотрит. — Я же сказал, что слышал ваш разговор с Димой! Хватит строить из себя дурака, не имеешь смелости сказать в глаза, что я заебал тебя, так имей смелость хоть признаться сейчас, когда тебя спалили! Арсений к этому моменту весь закипает, вскакивает с кровати, и отходит к окну, раздражённо пыхтя. Он втыкает в падающий снег и не понимает, почему Шастун так ведет себя, ему всегда была присуща смелость, но сейчас тот как боец без палочки, и даже простой деревянной палки, на поле боя. За спиной раздаётся сдавленный смешок. — Что смешного я сказал? — Арсений проворачивается на пятках и злобно глядит. — Ты поступил как мудак, и то, что ты не умеешь отказывать людям тебя не оправдывает. Шастун закусывает губы и начинает нервно смеяться, вставая с пола. — Это поразительно, Арсений, какой ты иногда дурной. — Ты ещё и обзываться на меня будешь? Хватит глумиться! — Арсению не хватает ни слов, ни воздуха, чтобы высказать всю свою обиду. — Уходи! — Тих-тих, давай-ка я тебе всё разъясню. — Я тебя заколдую, если ты не прекратишь. — он оглядывается в поисках палочки. — Прости, ну прости, что я смеялся, просто я в ахуе, что у тебя за планета в голове, я просто мечтаю оказаться там. Это было не о тебе. Я думал, это очевидно. — Мало ли что очевидно. Я поверил своим ушам. — верится с трудом, зря что ли Арсений так долго себя накручивал на невероятное предательство, разбитое сердце и сожалел о лучшей дрочке от самого подлого в мире человека. — Сейчас я вспоминаю наш с Позом диалог, и понимаю, что да, со стороны звучало подозрительно. Но это было про Игоря. Бобков, ты его знаешь, он на четвертом курсе, тоже на Слизерине, и играет теперь за ловца, так что у нас бывают совместные тренировки. Но он не только на них показывает своё неравнодушное отношение ко мне. Я ему, возможно, даже завидую – не все в его возрасте так просто относятся к чувствам, тем более к человеку своего пола. Но да, отказать мне ему тяжело, может, из-за возраста, может, из-за тонкой материи влюблённости. — Как благородно. — Арсений чувствует себя глупо, поэтому язву выключить не получается, но каменные плиты с плеч осыпаются. — Понять не могу, как ты мог подумать, что ты мне не нравишься. Я влюблён в тебя, и я думал, это заметно. Зря Арсений проскочил стадию торга, может тогда и не морозился бы так, и не вёл себя как истеричка. Но Шастун сам виноват — пусть знает, в кого влюбился. То есть, как влюбился? — То есть как влюбился? — повторяет Арсений вслух. — В смысле как, Арс? Я не знаю, как это работает, но.. — Шастун поднимает на него свои отчаянные глаза, полные решимости, это то, от чего у Арсения пылает лицо и подгибаются коленки. — Но да, я влюблён в тебя. — Антон делает шаг к нему, — Очень влюблён, — Арсений вжимается лопатками в стену возле окна, — и скажу это ещё много раз, чтоб в следующий раз у тебя не возникало сомнений. — он говорит это тихо, подцепив двумя пальцами за подбородок, и смотрит своими блестящими азартом глазами. — Чего ты так пялишься? — шепчет Арсений, не в силах собраться обратно хотя бы в подобие характерного человека, не то что в язву. — Ты такой… — Антон с восторгом бегает взглядом по его лицу, — Ты как гиппогриф. — Я не заставляю кланяться мне при встрече. Пока что. — Арсений надеется что дело в этом, а не то что от него несёт дохлыми хорьками. — Гордый и ранимый, я имею в виду. — Начинаю думать, что тебе это нравится. Это какой-то кинк? — Да. На тебя. Антон накрывает его губы своими, и Арсений чувствует острую вину за то, как плохо он подумал про Антона. Антон был честен с ним всегда, а ещё внимателен, нежен, и почему-то сомнения в себе привели Арсения к сомнениям в том, кто их не заслуживал. Он обязательно извинится за то, как был неправ, но позже, на ужине, если они на него не опоздают, но сейчас – только тёплые, чуть влажные руки с контрастными холодными кольцами под его футболкой, мокрый язык на его шее, и Антон, в которого он влюблён — об этом он обязательно скажет ему тоже.***
В Рождественское утро Антон дарит ему свитер — яркий, забавный, в снежинках, и очень тёплый, как сам Шастун. Получается символично, хотя Арсений и не любит такое, даже запрещает класть ему подарок под ёлку — все эти традиции дурость, пусть он оттаивает к празднику, но выделываться не перестаёт. Подарок Антона кладёт куда следует, и тот искренне радуется, когда находит новое кольцо в коробочке, неясно — от процесса разбора подарков, самого кольца, или шуток про замужество. — Я обязательно выйду за тебя, если ты перестанешь подслушивать чужие разговоры. — А я обязательно сделаю тебе предложение, если ты перестанешь влюблять всех подряд в себя. И чавкать, когда ешь. И материться так много. И.. — Невыносимая слизеринская заноза. — Упёртый гриффиндорский зазнайка. И я не закончил! Благодарный поцелуй в кончик носа усмиряет, яркий камин греет, мягкий взгляд Антона превращается в сентиментальный, когда над ними, прямо в гостиной, распускаются белые ветки омелы.