Дьявольская драма, или 26-летний Ло, который выпрыгнул в окно и исчез

Кого ни спроси, едва ли удастся сыскать во всей республике, а то и на всё материке человека набожнее и богобоязненней чем Трафальгар Ло. Разве что в каких-нибудь американских деревнях может обнаружиться старушка, что любит Иисуса Христа больше купонов на скидки в супермаркетах. И упиваясь этой своей бесконечной любовью, она творит беспредел, заканчивает на электрическом стуле в свои почётные девяносто шесть, и под беспощадными разрядами тока, кричит о том, что весь мир сгорит в адском пекле. Что же до Ло, до девяносто шести ему оставалось каких-то семьдесят лет, но пожилой леди он бы составил серьёзную конкуренцию в пламенности своей веры. Даже монахи порой украдкой, глядя на него, крутили пальцем у виска, и тут же крестились, спеша сбежать за угол, подальше от своего духовного брата. Лаахское аббатство Святой Марии если и славилось чем-то кроме своей богатой истории и архитектуры, то только тем, что находилось далековато от большой цивилизации. В колыбели зелёных полей и изумрудных лесов, эта крохотная жемчужина на берегу озера стояла совершенно одна, смиренно отсчитывая дни до второго пришествия, или до новой войны. Никто уже не знал, чего и ждать, после падения железного занавеса. Но по всеобщим подсчётам, скоро аббатство прославится на пол Европы ещё и из-за первого в мире массового убийства одного только монаха всеми остальными. Ведь выносить этого несчастного религиозного фетишиста сил не было ни у кого. Не говорить о Трафальгаре было каким-то преступлением для чистых и богобоязненных душ, как одиннадцатая заповедь, эдакий Закон Божий. Впрочем, говорить тоже было незаконно. Нелегко им было, ой как нелегко. Душа его, если не была ярче солнца, то как минимум блестела как глаза молодой лодочницы Нами, всякий раз когда та заглядывалась на золото в храме. Оттого и любые пересуды в адрес Ло, этого светлого создания, и казались богохульством. «Не сотвори себе кумира» — выполнялось так же тяжело, как не болтать о Нём. Ло был хорош собой, статен и высок. Спокоен, рассудителен, весьма приветлив и крайне вежлив. Знал латынь, греческий, и прекрасно говорил по-английски. Мог свободно цитировать как Библию, так и Евангелие. Дни проводил за трудом, или в молитве, не поднимаясь с колен долгими часами, с упоением молясь, до слёз и тяжёлых, томных стонов. Казалось, будто Святой Дух проходил через каждую его белоснежную косточку, переполняя благоговением, трепетом и любовью к Богу, обращая его кровь в грешное вино, а нежную, розовую плоть — в хлеб, которым были бы рады насытится его братья-монахи… В основном в молитвах и была главная проблема для всех иных послушников, но говорить они об этом вслух не желали, как и думать. Огонь преисподней охватывал сначала их бренные тела, во время лицезрения Трафальгара, а потом и во время исповеди, когда они каялись за неподобающие мысли, и божились что никогда не опустятся до содомии. А про себя думали, что Ло — ниспосланное Богом испытание, или наказание. Ещё молодой монах читал проповеди. Глубоким, звучным голосом, с выражением и самоотдачей, которых не сыскать ни в одном из ораторов, что болтали из телевизоров. И до того складно лились речи из его уст… Его нежных, алых уст, что он изредка слегка облизывал ярким кончиком языка… Исповеди брату Трафальгару было велено не принимать ни при каких условиях. Запретный плод был сладок, истекал соком и мёдом, искрился на свету. А также был непогрешим, и крайне фанатичен. Один раз Ло разбил лоб, отвесив поклон во время молитвы. Если Трафальгар не молился, и не работал — он спал. Святой человек широкой души, полный стремления служить Всевышнему, очень далёкий от мира, что раскинулся за пределами зелёных лугов. Жаркое лето, июнь 1990 года. Вторник, жаркий, даже скорее душный. Ни одной души в поле или теплицах, монахи спрятались по холодным кельям, пока не пришёл настоятель, и не разогнал их по работам. Осталось лишь несколько несчастных душ, что волею судьбы были вынуждены прибираться в часовне у дороги. На самом деле, в часовне не было так уж и грязно, скорее немного пыльно и душно, и такая работа явно не требовала больше, чем две старательных руки и одну мокрую тряпочку. Но убраться в часовне вызвался Ло, как и всегда с большим энтузиазмом, сразу схватился за швабру, повязал косынку, и засучив рукава, отправился в часовню. И тут же, как по мановению чьей-то незримой, но очень властной руки-искусительницы, за ним увязалась толпа важно кивающих братьев-монахов, что так спешила на помощь, что даже забыла о тряпках. Когда Ло им тактично об этом напомнил у самых дверей, разумеется, они не были ничуть расстроены, ведь брат Трафальгар обратился к ним с такой вежливой полуулыбкой! Когда же толпа вернулась к часовне вновь, монах уже вовсю прибирался. С поразительной тщательностью, он протирал пыль даже на кирпичной стене! — Брат Ло, неужели там так много пыли? — спросил кто-то с благоговением, которое трудно было испытать даже в молитве. — Ох, мне показалось, что она в чём-то испачкалась, — ответил Ло кратко. — Возможно. кто-то расплескал тут вино. — Шуткой это совсем не было, но монахи всё равно похихикали, глупо улыбаясь в спину мужчине. — Братья, тряпки в ваших руках рискуют засохнуть, — отметил Трафальгар тихо, провоцируя давку за каждый квадратный сантиметр пыли на каждой, самой немыслимой горизонтальной поверхности. Уборка шла быстро и споро только у Ло, который всё протирал стену, с фанатизмом стирая тряпку о шершавый, старый кирпич. Казалось, он вознамерился отполировать его, превратить в мрамор своими стараниями, чтобы дом Божий сиял. Ну, учитывая какой он блаженный, это вполне вероятно… Что же до прочих монахов? Ах, тут лучше будет тактично промолчать, отводя взгляд, пряча его за ресницами, и неловко кашлянуть в кулак, намекая, что это уже слишком. Но когда Трафальгар оторвался от своего дела, удовлетворённо кивнул, бросил тряпку в ведёрко, и направился к выходу, монахи тотчас взбунтовались. — Брат Ло, куда же ты?! Как мы дальше без тебя? — Брат Ло, ты же первым вызвался, неужели оставишь братьев-помощников одних? — Брат Ло, я палец прищемил! — На всё это Ло только меланхолично вздохнул, улыбнулся уголками губ, хихикнул тихо. — Не переживайте, я просто хочу сменить воду для уборки, я сейчас же приду. — Пока никто не успел предложить пойти с ним, Трафальгар удрал прочь, к небольшому огородику при аббатстве. Выйдя на улицу, мужчина недовольно зажмурился от яркости солнца, и направился к постройкам, что окружили скромную плантацию. Он спустился с небольшого холма, перешёл дорогу, вечно пустую, но такую по-немецки аккуратную. В самом центре огорода росла старая берёза, толстая, приземистая. Её раскидистые ветви даровали тень обетованную, и чудо, что там не сидела группа монахов-лодырей. Ло огляделся по сторонам, убеждаясь, что никого вокруг нет, и вылил воду под корни дерева. Ни одной живой душе не удалось увидеть, что вода была чуть окрашена. Видимо, на стену действительно кто-то пролил немного вина… Абсолютно спокойный и естественный, Трафальгар прошагал через плантации к поливочному шлангу, чтобы поскорее вернуться к работе. Со стороны часовни раздались громкие вопли, заставившие Ло лениво повернуть голову, устало вздохнуть, и поплестись с полупустым ведром обратно. Если там кому-то из молодых послушников опять захотелось притвориться, что с соседнего кладбища к ним явился неупокоенный дух, то… Даже не так, если Сяти и Пенгвин снова запугали Бепо своими россказнями, он не будет милостив и в этот раз точно намекнёт настоятелю отправить их втроём драить туалеты. Как только Трафальгар вернулся к часовне, взгляду его открылась картина воистину библейского размаха. Монахи, и стар и млад, все с в визгами толкались в дверях, лезли на стены от ужаса и прятались под скамьи. Но стоило им увидеть Ло, как давка в дверях прекратилась, и все пытавшиеся сбежать ринулись обратно в часовню, затаскивая за собой и Трафальгара, наперебой что-то крича. Мужчина даже не успел спросить, в чём же дело, как он увидел сам. Среди часовни, неловко оглядываясь по сторонам стоял парнишка. Совсем зелёный, даже с пластырями на коленках, что он будто ещё вчера наклеил себе после драки на студенческой вечеринке. У юнца были большие собачьи глаза, как у кого-нибудь ретривера, и смешные взъерошенные волосы. По виску стекала капля крови. И был это не единственный тревожный знак: ведь мальчишка был почти прозрачным! Едва ли ощутимым в воздухе, просвечивающим насквозь, чуть мерцающим голубым светом. Перед монахами, неловко почёсывая затылок, стоял самый канонический призрак из любой байки Сяти и Пенгвина. Призрак. Матерь Божья, это ж призрак! Ло побелел как полотно, перекрестился. Крики монахов наконец стали в его ушах разборчивее. — Брат Ло, умоляю, сделай что-нибудь! — Брат Ло, ты тоже это видишь?! Трафальгар покивал пару секунд, с самым сложным и растревоженным лицом. Монахи сбились за его спиной одной большой дрожащей стайкой, и Ло точно слышал писк Бепо. Мужчина сделал шаг вперёд к призраку, что с крайним любопытством и весельем в своих собачьих глазах наблюдал за напуганными монахами. — Назовись, о нечистый! — провозгласил Трафальгар грозно. Мальчишка насупился тут же, экспрессивный до ужаса он топнул ногой, вздёрнул обиженно нос, и фыркнул. Какая проказа. — Почему это сразу не чистый? Я точно помню, что мылся в эту среду! — Некоторым монахам почудилось, будто у благопристойного брата Ло дёрнулся глаз. — И я… Я не знаю, как меня зовут, — растерянно признался призрак. — Я вообще ничего не помню! — тут же с ужасом осознал мальчишка. — А должен ли?.. — Эмоции на весёлом лице мелькали и сменялись быстрее, чем монахи прибегали в любое помещение, где молился Трафальгар. — Зачем ты явилась, о неупокоенная грешная душа? Господь, прими это дитя к себе! — Ло упал на колени, возвёл глаза к потолку, сложил руки в молитвенном жесте, и будто мучаемый агонией принялся за молитву. Группа монахов неловко затолкалась, а призрак с любопытством подошёл поближе, и наклонился к Трафальгару, с невежливым интересом пялясь в страдальческое лицо мужчины. — Ой, так вы монахи, точно. О ком молишься? Кто-то умер? — На несчастную душу тотчас воззрились очень озадачено. — А? Вы чего все так на меня уставились? — Дитя, если ты не заметило… — Начал один из монахов. — Ты мёртв, — Ло на секунду прервал молитву чтобы сообщить это с самым постным лицом и продолжить молиться с придыханием. Призрак ойкнул, шарахнулся от Трафальгара, тут же падая на пол задницей, беззвучно. Как потерянная маленькая обезьянка, он бессмысленно моргал, дёргал нижней губой, будто порываясь что-то сказать, но не находя слов. Взгляд его бегал с одного сурового монашеского лица на другое, пока не остановился наконец на Ло. Мальчишка на коленях подполз к Трафальгару, и схватил того за плечи, потряс, пытаясь заглянуть в глаза. Ло прервался, поражённый. Полтергейст мог его трогать. — Дяденька аббат, ты не знаешь, как меня воскресить? — проблеял мальчик, но тут его бегающие глаза споткнулись о его собственные руки. Он мигом их одёрнул, и посмотрел на свои ладони, совсем растерянный. Монахи зашептались, и Трафальгар отвлёкся от своей молитвы. Ладоням призрака вернулась краска, будто прикосновения к Ло дало им жизнь. Тут же поднялся гвалт, наперебой монахи кричали о чуде божьем, о том, что Трафальгар — посланец божий, способный упокоить несчастную душу. А Ло только смотрел в испуганные собачьи глаза.