Оберегая сон

— Ято… — это имя он произнес с особой ненавистью. Не с той напущенной, с которой обычно общался, когда бог воровал его деньги, чтобы потратить на очередные талисманы или барахло из Капипаленда или просто доставал его своим ребячеством или глупостью. Теперь он действительно питал к нему отвращение, он злился на него, и вся эта злость переросла в ненависть, заполнившая его некогда доброе, хоть и хорошо замаскированное, сердце. — Я это, я… Он с удовольствием заметил в глазах бога ужас. Да, именно такое выражение лица он мечтал увидеть у человека, который бросил его. Который обманул и предал его, оставив совершенно одного с кучей вопросов, что как пчелиный рой гудели в голове все это время. Но какое бы содержание не несли все эти вопросы, один постоянно оставался в голове, болью отзываясь в груди: «Почему? Почему ты так со мной поступил?» — Ха-гу-са… — довольно растянул это имя Юкине, глядя на некогда своего хозяина. Это имя нравилось ему куда больше, чем данное ему этим человеком. Возможно, потому, что больше походило на его настоящее, которое открыло ему все потаенные двери стертой богом памяти. И он должен поплатиться за это. Юкине занес когтистую лапу для удара, после чего, не раздумывая, полоснул ею по испуганному лицу Ятогами. Ябоку отлетел на пару метров, еле устояв на ногах. То ли удар был столь силен, что чуть не повалил его на землю, то ли отчаяние и страх подкашивали ноги — сам бог не знал ответа на этот вопрос, но точно понимал, что перед ним не Юкине. Не тот мальчик, что бросился закрывать его своей грудью, рискуя потерять имя, не тот мальчик, что одним только своим знаком мог отразить любой удар, не позволяя никому даже кончиком пальца коснуться своего хозяина. Не тот ребенок, что, пусть и скрывал это, любил его и видел в нем взрослого человека, способного подарить ему дом. Ято понимал, что сам отнял все то, в чем нуждался подросток, у Юкине, стараясь защитить его от секрета бога. И толку? Он все равно узнал свое прошлое, увидел все собственными глазами. — Прости меня, Юкине! — выкрикнул Ято в надежде достучаться до своего шинки. — За то, что бросил тебя, за то, что предал тебя! Я понимаю, что тебе было тяжело и больно проходить через все одному. Я хотел положить всему этому конец и быть уверенным, что с тобой все будет в порядке! Ложь. Такая наглая ложь. Неужели все боги считают, что могут без стыда и совести врать, и им все будет прощено? Может, кто-то другой бы и поверил в эти байки, но точно не Хагуса. Юкине, наверняка, повелся бы, обливаясь слезами и принимая извинения, но точно не Юуки. Он никогда в жизни больше не поверит этому человеку. Юкине продолжал наносить Ято удары один за другим, но почему-то бог не отбивался, и это злило шинки еще больше. Что за акт жалости и снисходительности к нему? Почему он не берет свое новое, видимо, «чудесное» орудие и не сражается? Неужто хоть какие-то отголоски совести не позволяют поднять на него руку? — Юкине! Прости меня, прости! — эхом звучало в голове мальчика, и где-то глубоко внутри Хагусы, там, где был спрятан Сэкки, он горько обливался слезами. Он не хочет всего этого. Он не хочет ранить того, кто простил ему столько предательств. Чем Юкине лучше Ято? Он оступился всего лишь один раз, в то время как шинки делал это систематически. Почему Ято не отказывается от него, а Юкине делает это так легко? — Хагуса! Я — Хагуса! — не без бездушной улыбки продолжал твердить Юуки, и больше это походило на то, что он пытался вбить это в голову самому себе, чем божественному существу. Он пытался заткнуть голос Юкине, что просил его, нет, молил его остановиться. Казума безостановочно продолжал требовать Ято обнажить меч и воспользоваться им против Юкине. Как он не понимает, что не может это сделать? Как он не понимает, что не может ранить самое дорогое ему существо, которое наконец, спустя столько сотен лет, заставило его поверить в себя и почувствовать себя нужным? И не только людям, а маленькому, напуганному мальчику, который нуждался в нем больше, чем в ком-либо? — Заткнись, Казума! — рявкнул Ято, и шинки осекся, тут же смолкнув. — Думаешь, мне так легко пойти против самого дорогого человека? — эти слова заставили Казуму поджать губы и посильнее сжать кулаки. Он непроизвольно вспомнил о Бишамон, которая наверняка ждет его дома и волнуется за свое самое драгоценное шинки. Теперь он начинал понимать чувства нового хозяина, ведь, оказавшись на его месте, тоже бы ни за что не смог поднять руку на свою богиню. — Если я подниму на него руку, то буду ничем не лучше его отца! — выкрикнул Ято, всячески стараясь защититься от атак Юкине с помощью ножен своего меча, не обнажая его. Хоть Хагуса и не был намерен отступать, а Казума то и дело твердил, что нужно наконец начать атаковать, Ято не мог найти в себе ни сил, ни желания это делать. Он ни за что не тронет этого ребенка. — Да-а! Именно это лицо своего папаши я и хотел увидеть! — Хагуса больше не видел перед собой бога Ято. Он видел это мерзкую, тошнотворную пьяную рожу, на лице которой была довольная ухмылка, обнажающая сгнившие от дешевых сигарет зубы. Наконец-то настал тот час, когда он сможет расплатиться с ним за все, что он сделал с ним! Ято отбросило назад от очередного безжалостного удара Хагусы, и он почувствовал, как ударился обо что-то спиной. Подняв глаза наверх, он заметил, как дерево покачнулось, и это заставило сердце бога пропустить удар. Только не это дерево. Только не дерево, под которым покоится тело его шинки, наконец выбравшись из своего кошмарного склепа. Ято, сам того не замечая, обнажил меч и взмахнул им, отрезая когтистую лапу. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы полу-аякаши отступил, и этот удар разозлил его лишь сильнее, заставив вцепиться когтями в живот бога. Еще чуть-чуть. Ну же, давай, сожми совсем немного, и твой отец наконец умрет, познав забвение, в котором оказался и ты сам. Чего ты медлишь?! Ты же сам мечтал порвать его в клочья, стереть с лица земли, забрать у него жизнь, как он сделал это с тобой! Почему ты медлишь?! Зловонный запах алкоголя и сигарет куда-то исчез, и в нос ударил сладкий божественный запах, когда на плечо, еле-ощутимо, легла дрожащая рука Ято. Что это? Слезы? Почему они текут? Только не говори, что ты сожалеешь! Ты был почти у цели, но так легко сдался? Никчемный, ничтожный мальчишка! — Юки… Юкине в ужасе распахнул глаза. Он резко вскочил, приняв сидячее положение, и тут же почувствовал, как на его дрожащие ладони упали соленые капли. Мальчик молча смотрел на свои руки, и ему мерещилось, что все они в крови его бога, а не в обжигающих щеки слезах. Это видение только больше приводило его в ужас, заставляя дрожать всем телом и тяжело дышать, судорожно хватая ртом воздух. Он же… Он же не мог убить Ято, да? Он же не сделал этого? — Юкине, — позвал шинки Ябоку, и, судя по его голосу, он все еще не спал. Сэкки вздрогнул и перевел помутневший от слез взгляд покрасневших глаз на севшего на своем футоне бога. Какое облегчение! Он жив, он не был убит его руками! — Опять кошмары снились, да? — тихо спросил Ято, по-прежнему смотря в окно, за которым ярко разгоралась огромная круглая луна. Сэкки ничего не ответил, а лишь молча отвернулся от хозяина, глядя на ладони. Теперь он не видел на них кровь, а только мокрые дорожки от по-прежнему обильно стекающих по лицу слез. Как же больно! Как же стыдно! Ужасно стыдно за то, что он позволил себя одурачить, позволил себе поддаться своей одержимости прошлой жизнью, предал своего хозяина, что даже после всего произошедшего не забрал у него имя и не прогнал, а продолжил делить с ним кров, как ни в чем не бывало. Он самый худший священный сосуд, который только можно было встретить. — Юкине, что тебе снилось? — вновь поинтересовался бог, почувствовав сильную боль в груди. Он схватился за футболку, сжимая ее, и стиснул зубы, стараясь терпеть болезненные ощущения. Если уж такой ребенок, как Юкине, умудряется жить с этим чувством, то уж он точно должен с ним совладать. — Помнишь, мы же договорились отныне рассказывать друг другу все? — Ято обернулся, и на его лице сияла добрая улыбка, а глаза глядели на заплаканного шинки с такой отцовской нежностью, что на секунду Сэкки забыл, что ему снилось. Ято закрыл глаза, приготовившись к тому, что его вот-вот не станет. Маг побежден, а, значит, вместе с ним уйдет и он. Ничего, не страшно. Он умрет во благо обоих берегов, да еще и рядом с самыми дорогими ему людьми — Юкине и Хиери. Они оба сидели около него и звали его, тревожно дожидаясь, когда же бог откроет глаза. Никто из них не желал, чтобы он исчез или переродился. Они любили этого Ято, который, может, и был надоедливым и взбалмошным, но был их самым дорогим богом. И человеком. — Ято! — прозвучал прямо перед лицом отчаянный крик Юкине, который уже начинал терять веру в то, что бог услышит его. Пожалуйста, только не это! Лишь бы в этот раз боги услышали его молитвы! — Прошу тебя, очнись! — в слезах воскликнул Сэкки, ударив бога по груди. Он вяло стукнул еще раз, склонившись над еле вздымающейся грудью хозяина. Это он во всем виноват! Если бы он все это время был рядом со своим богом, ничего бы этого не случилось! Он так глуп и жалок… — Я… я больше не буду кричать на тебя! Я больше никогда не буду тебя обманывать, честно, клянусь! Я больше никогда не скажу тебе, что ты мне никто! Только, прошу, не оставляй меня здесь, папа… — эти слова, казалось, всю жизнь были у Юкине на повторе, и он даже сам не понял, что сказал. Сначала он молил своего родного отца не запирать его в холодильнике, просил не бросать его в этих тьме и холоде, а теперь просит своего бога остаться с ним. Пусть хотя бы он услышит его! Пусть хотя бы он не уйдет, а вернется за ним, вытащив из этой пучины отчаяния… Хиери еле сдерживала слезы, наблюдая за этой ужасной картиной. Она закрыла рот руками, чтобы громко не разреветься, ведь понимала, что Юкине сейчас нужен хотя бы один взрослый человек, который может сохранять самообладание и не поддаваться панике. Правда, вышло у нее это все-таки плохо, ибо слезы все же побежали по щекам, а тело стало подрагивать от нахлынувших эмоций. Хоть она и отказывалась верить в то, что она больше никогда не услышит голос Ято, боль в груди все же заставляла признать происходящее. — Ну почему… — продолжал спрашивать Юкине, тихо всхлипывая. — Ну почему ты такой? Почему ты всегда уходишь, ничего не объяснив? — последние слова мальчик произнес еле-слышно, крепко сжимая окровавленную ткань спортивного костюма. Может, Ято больше и не слышит его, но он все равно не перестанет звать его, точно так же, как и сам бог верил, что сможет достучаться до своего шинки. Что-то легло Юкине на спину, и мальчик дрогнул, а Хиери затаила дыхание, перестав плакать. Она в неверии смотрела на то, как Ято, положив руку на спину Сэкки, сжал пальцами ткань его рваной куртки. — Юки… Юкине… — хрипло позвал свой священный сосуд Ябоку, чувствуя, как сильно бьется сердце шинки своим. — Я никуда не ухожу… Хиери радостно улыбнулась, и из ее глаз брызнули слезы счастья, когда она тут же бросилась обнимать Ятогами и его благословенный сосуд. Девушка громко всхлипывала, прижимая этих двоих к себе посильнее, точно боясь, что они могут сейчас исчезнуть. И как же она была рада, что этого не произошло. — Отныне и навсегда никакой лжи, — улыбнулся Ято, одной рукой сжимая ладонь Хиери, а второй прижимая к груди голову своего шинки, горько обливающегося слезами. — Я вам обещаю… Юкине замялся, отведя взгляд в сторону. Он не хотел вспоминать ничего о тех событиях, но слова бога заставили прокрутить в голове все, чтобы он навсегда запомнил данное ими тогда обещание. — Мне… мне снился тот день, — наконец выдавил из себя ответ на поставленный богом вопрос Юкине. Бог хмыкнул, притупив взгляд куда-то в пол. И когда же эти кошмары перестанут мучить его юного шинки? Все-таки прошло уже несколько месяцев с той битвы, да и Аматерасу наконец-то перестала вызывать Ятогами на ковер, каждый раз проверяя его на осквернение и требуя отчет о поведении его хафури, за которого бог в тот день поручился своей жизнью. Правда, это сделал не только он: за Юкине вступились и Бишамон, поклявшись своими шинки, что отныне Сэкки будет верен только своему хозяину, и старик Мичидзане, пообещавший направить ум мальчика в нужное русло, и Кофуку с Дайкоку, дав слово, что пока Юкине живет в их доме, подобное больше не повторится. Маленький, но уже до жути меркантильный Эбису заявил, что вообще за каждую провинность будет взымать с шинки огромную плату, но куда больше всех удивил Такемиказучи, встав на сторону Ятогами и его хафури, объявив, что даже их с Киуном связи не сравниться с вышеупомянутыми. Да и слова Хиери, как лица, выступающего от ближнего берега, тоже немало повлияли на решение сохранить богу Ято и его хафури Юкине жизни. В тот день Ябоку в полной мере понял, что такое друзья. У него никогда их не было, ибо кто вообще захочет заводить дружбу с безжалостным убийцей, кроме такой ненормальной, как Нора? То, как все в тот роковой момент заслонили их своей грудью, доказало Ято, что он больше не бог погибели, а божество, способное нести в этот мир добро. И в первую очередь он старался сделать лучше жизнь Юкине, без которого уж точно не сможет осчастливить жителей страны восходящего солнца. — Можешь не продолжать, Юкине, — заметив, что Сэкки открыл рот, чтобы что-то сказать, тут же оборвал его Ято. Он не хотел, чтобы его шинки вновь прокручивал свой кошмар, который преследовал его из ночи в ночь. — Главное — помни, что сейчас все в порядке, — подойдя к мальчику и сев напротив него, напомнил Ято. Он слегка улыбнулся, пытаясь заглянуть в глаза своему шинки, но тут упрямо наклонил голову вниз, скрывая лицо от Ятогами. — Но ведь… — Никаких «но», — строго отрезал Ято, после чего положил руку на плечо подростку и встряхнул его, добиваясь того, чтобы хафури все же поднял на него взгляд. — Посмотри на меня: жив, здоров! — беззаботно воскликнул бог, улыбнувшись и подняв большой палец вверх. — Так что завязывай уже вспоминать прошлое. К хорошему это не приводит, уж это ты точно должен был усвоить. Юкине согласно кивнул головой, понимая, что бог прав. Однажды копание в прошлом уже повлекло за собой ужасные последствия как для него, так и для его хозяина, посему отныне стоит забыть об этом и больше не вспоминать, тем более, что после того дня они решили начать жизнь с чистого листа. Как бог удачи и его благословенный сосуд. — Так-то лучше! — задорно воскликнул Ятогами, заставляя Юкине смущенно нахмуриться. Ну вот, которую уже ночь хозяину приходится просыпаться и успокаивать его, пока его душевные терзания не дошли до очередного осквернения и последующего омовения. Наверное, действительно пора наконец взять себя в руки. — А теперь обнимашки! — по-детски обрадовался бог, тут же схватив не успевшего никак среагировать Сэкки. Ято обвил его шею одной рукой, второй принявшись тереть светлую шевелюру, при этом удовлетворенно хихикая. — Фу, отпусти меня! — возмутился Юкине. — У тебя подмышки воняют! — А это тебе кара небесная! — гаденько хихикая, ответил Ябоку, крепче сжимая брыкающегося Сэкки. И все же, несмотря на все это веселье, которое Ято всячески пытался изображать, на душе наконец стало спокойнее. Теперь Юкине наконец сможет спать спокойно, простив себе все грехи, а ему не придется каждую ночь сторожить его сон, жертвуя своим. Но сон — это лишь мелочь из всего того, чем ради этого ребенка был готов пожертвовать Ято.