Старый французский квартал Нового Орлеана снова был завешен пеленой дождя, и только мягкие расплывчатые фонари позапрошлого века и витрины ритуальных магазинчиков служили ориентирами для тех, кто рискнул выйти из дома в сумерках.
Взгляды случайных припозднившихся прохожих скользили мимо одной и той же двери, открытой нараспашку. За звенящей монетками и шуршащей черными петушиными перьями нитяной занавесью манили к себе запахи флоридской воды, скруток шалфея и полыни, очаровывали звуки джембе и плавный речитатив на йоруба, чего в общем-то и не ожидаешь от языка, который пришел вместе с сантерией и умбанда в Луизиану. Впрочем, плавность придавал скорее сам голос, глубокий, бархатный женский голос, который укутывал каждого, кто слышал напев, будто пестрым покрывалом, проникал внутрь ароматом джунглей и маслом пало санто, оседал на языке пряностью гумбо и буден.
Однако услышать стук тонких пальцев по кожаному барабану и песню дано было не каждому, как и уйти из магазинчика без покупок. Иногда знакомые владелицы – мамбо и хунганы – отправляли в ярко освещенную лавочку претендентов на оунси, которым из-за черноты помыслов и сердца была дорога лишь в бокоры. Или тех, кому требовались услуги лоа для совсем уж непотребных дел. Даже своих гаитянских коллег с их любовью к мести через превращение врага в
nzambi уважали больше подобных отбросов, ведь старые традиции росли в африканской колонии испокон веков, и ни один свод законов не мог препятствовать им. Здесь же, в зеленой, опасной Луизиане последователям синкретических культов пришлось быстро изменить привычки после Гражданской войны, когда было запрещено рабовладение.
Черные кудри, в которых мелькали увешанные амулетами дреды, мягко сияли в отблесках ламп и свечей. Звон монет от шторки заставил мамбо со слишком светлой кожей поднять взгляд на вошедшего и рассеянно вроде бы перевести темные омуты глаз чуть выше, за плечо мужчины.
– Говорят, ты сильная aje, sorcière blanche au coeur noir. Мамбо Фолоруншо сказала, ты поможешь, – смешивая йоруба, английский и французский, дерзко обратился мулат к женщине, которая выглядела как минимум втрое младше собственного возраста. Та лишь усмехнулась, думая, что с цветами он попал в точку. Если опустить остальное – он в принципе... попал.
– Чего ты хочешь? – на периферийном зрении в глубине магазинчика мелькнула копна медных волос, но мужчина не мог оторвать взгляд от неуловимо притягательного лица белой ведьмы, которую пришлось искать под дождем три часа, петляя прямо рядом с дверью, но не замечая вход.
– Я... Я хочу, чтобы моя жена вернулась. Она должна быть со мной, – твердо сказал он, будто против воли вспоминая, как маленькая сучка сбежала с новорожденной дочкой и отказывалась даже разговаривать с ним. Как только хватило наглости и сил, со сломанной-то рукой. Теперь ее братья отваживали Жана от их дома, не было возможности даже перехватить женушку где-то. Но вот если она придет сама...
По тонким чувственным губам ведьмы зазмеилась довольная улыбка.
– Чем ты отплатишь эшу? – голос ее казался шипением, так растягивала она звуки, так тянула вверх и вниз тональность голоса. Притягивая, убеждая и магнетизируя. В этот момент хозяйка лавочки, некогда принадлежавшей Мари Лаво, сама была и змеей, и факиром. Каа, приманивающей бандерлогов.
– Собой, я знаю, что им нужно поразвлечься, – и, спустя паузу, – Думаю, могу и жену уступить, тело-то мое будет, а она привычная, послушная.
"Мразь," – подумали оба, один о той, что не заслуживала его хорошего отношения, вторая о клиенте.
– Чем отплатишь... мне? – прозвучал последний вопрос, замыкая круг. Знаки на проемах окон и дверей загорелись...
– Чем попросишь.
...и погасли. Ловушка захлопнулась.
***
Когда они добрались наконец до портрета Вальбурги, дом на Гриммо практически сиял светом и теплом. Оставалось лишь убрать подальше сошедший с ума отпечаток той, что практически уничтожила род Блэков. Белла как вчера помнила: вот тонкие руки Мио придерживают нижнюю часть рамы, пока Гарри в рабочих очках с магическими линзами нажимает одну завитушку за другой. Сама Беллатрикс разбирается больше в боевой магии и ритуалах, но тут нужен прирожденный артефактолог, интуит, каким является тот же Северус в зельях.
У них получилось. Рама, которая не поддавалась магии, оказалась когда-то прикреплена намертво к стенным креплениям маггловским сложным способом по типу средневековых головоломок. Один нюанс, не видимый сразу, погасил радость от решения на долгие, долгие годы.
Гермиона постаралась удержать портрет, вскрикнула и все же выронила его, зажимая сильно расцарапанную руку. Гарри оттеснил Беллу сразу, наблюдая нечто, видимое только ему. И выругался в худших выражениях, которые только слышал за все годы знакомства от Долохова, Люциуса и самой Беллатрикс. А Блэк заметила, как скалится хищно тетушка Вэл с портрета, как впитываются в полотно капли крови Мио.
– Я тебя сожгу, – спокойно и даже мирно проговорила Белла, поднимая палочку, с которой уже почти сорвался первый лепесток Адеско Файр.
– Погоди! Тут что-то не так, – Гарри вызвал Люциуса, своего наставника по артефакторике и Долохова. Три Патронуса-канюка сорвались призрачными стрелами в разные стороны, а Гермиона оказалась погружена в Стазис. Причина уже была видна явственно: тонкая, практически невидимая застывшая под заклятьем ниточка крови тянулась к портрету. Вальбурга жадно смотрела на зависшую прямо перед краской алую капельку. Краски на ее лице потемнели, а глаза сверкали безумно и ярко, и Белла почувствовала непривычный страх.
"Что же ты сделала с собой, тетушка..."
Споры на Гриммо 12 продолжались до поздней ночи, прибыл Гиппократ Сметвик, мельтешили лучшие британские врачи, что-то втолковывал своему мастеру Поттер, а Блэк сидела у дивана, на который переместили Гермиону, и вспоминала все, что когда-либо видела и читала. Проклятье не тронуло бы любимую, будь они хоть как-то связаны, а теперь остается лишь... разделить его?
– Гарри! Поттер-Малфой, Мордред тебя побери! – настойчивая, как нюхлер, увидевший золото, Белла схватила друга своей девушки за плечи и заставила его смотреть в свои глаза. – По пунктам, что с ней? И как это остановить?
Люциус отодвинул осторожно руки свояченицы от мужа и пару раз задумчиво стукнул тростью по полу.
– Давай я объясню. Молодость и часть магии тянется к алтарю Блэков. Если даже мы вас обручим, то есть, Гарри проведет обряд, поток уменьшится и разделится на обеих.
– Проблема в другом,- Гарри с болью посмотрел на подругу, – Ущерб уже нанесен. Годы жизни Мио ушли чертовой старой суке, она напортачила еще при подготовке и вместо создания крестража связала себя с домом. Сжечь все адским пламенем не поможет, грубо говоря, в ауре и магическом ядре Мионы сейчас пробоина, и потребуется очень много времени, чтобы залатать ее. Годы, Беллс. И все это время она будет терять красоту, жизнь и магию. И ты вместе с ней, если решишься на ритуал.
Оплеуху Блэк ему тогда не дала только потому, что это расстроило бы Гермиону.
Пришлось в последний момент вывести девушку из Стазиса, огорошить требованием сказать "Да" и тут же снова погрузить в анабиоз. И после появления золотых нитей, связавших двух ярких, умных, упрямых девушек, обеих срочно отправили в Малфой мэнор, где Белла меньше чувствовала отток сил, начавшийся после ритуала.
Ответы, что делать и как поступить, были найдены позже. Гермиона чувствовала себя лучше, но стала выглядеть ровесницей Беллы спустя какие-то три недели, сама же Блэк терпела боль от старых ноющих ран каждую ночь.
– Была у меня знакомая из Луизианы, внучка сына Мари Лаво и младшей троюродной кузины Виолетты Бове, – заявил Долохов на очередном тихом обеде, похожем на панихиду, и вот тогда все завертелось.
***
Община Луизианы стояла особняком от МАКУСА и в принципе всех магов. Затеряться там было просто, найти нужные связи – еще проще, если нужда припирала к стенке. Белла отдала себя всю на изучение новых ритуалов, простых и надежных, смогла успокоить Гермиону, сравнивающую уже заранее их двоих с четой дементоров... И вот, в отвратительный осенний денек, пока Мио стояла в обычной части магазинчика и отпускала покупки туристам из числа обычных людей, вдоль стены проскользнул слабый маг с какой-то крысиной внешностью, напомнив притаившейся за иллюзией ширмы Белле пресловутого Петтигрю. Во рту стало кисло-горько, да и словно ощущение затхлости исходило от плюгавенького мужчины.
– Чего ты хочешь? – тогда она впервые попробовала активацию рун кодовой фразой, которая работала только если добавить толику магии в слова. Поймала белесовато-голубой взгляд и шарахнула легиллименцией, не особо вслушиваясь в блеяние мужчины.
Накопитель в виде хрустального шара, напоминающего о ярмарочных гадалках, заклубился серым туманом в углу комнаты. Крысеныш оказался подлецом, не зря напоминал Питера, так же стелился и гундел о своих несчастьях. Десяток лет и четверть магического потенциала Блэк с него сцедила без сожалений перед тем, как выполнить обязательства посредника и отправить на знакомый перекресток к одному из эшу Папы Легба. Если крыса и с ним будет так нудеть, то Барон с удовольствием присоединится к вечеринке. Что дальше случится с
особенным клиентом, Беллу не волновало.
Гермиона после просмотра воспоминаний их первой жертвы согласилась, что плата была справедливой: своими махинациями несколько человек маг разорил и подставил под тюрьму. Две пары тонких рук практически закрыли поверхность накопителя, и спустя полчаса разгладились морщинки у губ и глаз Мионы, а ниточки седины исчезли из буйных кудрей Блэк, те даже сильнее завились.
***
Белла вынырнула из глубин своей памяти, хотя в реальности едва ли прошло больше половины минуты, и обернулась на любимую, которая держала Жана под Петрификусом и презрительно морщила свой прекрасный носик. Веснушки ее за столько лет исчезли под золотым загаром, волосы лежали каштановой аккуратной волной, отливающей отполированной бронзой, прямо в цвет глаз.
– Мне его не будет жалко.
– Неужели я слышу трезвую оценку ситуации? – почти замурлыкала Беллатрикс, с насмешливой нежностью оглядывая Гермиону. Та полюбила носить многоярусные юбки, оголяющие плечи рубашки под мягкий корсет, в общем, создавала образ той самой Мари Лаво из восемнадцатого века, а уж с ее смуглой из-за постоянного загара кожей это выходило великолепно. Их обеих считали уже частью огромного луизианского клана мамбо, а Гарри, маленький Повелитель Смерти, в свой последний визит довольно передал сплетни из МАКУСА про двух "louves vaudou", которые собрал вездесущий Люциус. Гермиона хотела фыркнуть, совсем как ее кошачья аниформа, но потом согласилась, что они санитары магического мира.
– Предлагаю отдать его на откуп Барону напрямую, – кровожадно оскалила чуть острые клычки бывшая Грейнджер, – У меня осталось еще несколько бутылочек того ямайского рома, который мы с Самеди распивали в последний Марди Гра. Треть возьмем себе, только надо бывшей жене все материальные блага передать, заслужила.
Никто бы не узнал в юной
разумно жестокой девушке сорокашестилетнюю
когда-то заучку Гермиону, и выглядящая ее ровесницей Беллатрикс лишь ласково кивнула на предложение, чувствуя тонкий аромат драгоценных масел от оливковой упругой кожи жены.
– Пахнет потрясающе, – она облизнулась, поймала взгляд Мионы, вспомнила про свидетеля и решила изменить тональность, все же сначала надо закончить дела. – Ты готовила джамбалайю?
– С мясом аллигатора и чайотом, да. Мадам Ойинлола с утра принесла корзину всего на свете. Все еще благодарна за сына, которого ты откачала после кустарной Амортенции той дуры из новеньких.
Белла поморщилась, у нее было неприятие любых средств, связанных с влиянием на свободную волю человека, в тот раз она помогла бесплатно, и вот уже год мадам то и дело платила чем могла, потому как деньги и вообще что-либо ценное что Беллатрикс, что Гермиона отказались брать. Хотя пироги с пеканом были восхитительны.
Молодые, загорелые, счастливые девушки, все пропахшие табаком и ромом, свалились в постель только на рассвете, смеясь и целуясь. Барон умел кутить, и сейчас отправился наверняка на другую сторону мира, чтобы разогнать скуку в ночных клубах Монако или Шанхая. Тело Жана, который был хоть и мразью, но сквибом, должно было выдержать ориша достаточно долго.
– Замечала, что наш Белый Кот не поменялся ни на йоту? – неожиданно спросила Белла поле второго раунда, закуривая и щурясь на солнце, чьи лучи уже проникали с легким ветром через жалюзи. Миона выдернула у нее медовую сигариллу и затянулась, скидывая мокрые от пота простыни на пол.
– К чему ты это?
– Да вспомнила сегодня, как ты переживала о том, что мы живем за счет других.
Гермиона сжала губы, вздохнула и перевернулась на бок, подпирая голову рукой. И шлепнула ладонь Беллы, потянувшуюся к ее обнаженному телу, мол, сначала закончим разговор.
– Проклятье мы сняли, магия у меня восстановилась, и мне, по правде, несколько неловко, что мы продолжаем все это. Хотя сама роль санитара мне нравится, да и креольская кухня вкуснее английской. Но ты ведь не просто так подводишь?..
– Мио, – пальцы Беллы обвели нежное личико сердечком и зарылись в пушистую копну волос, – Сейчас две тысячи двадцать пятый год. Нам с Люциусом уже за семьдесят, и Гарри... Ну, с ним все понятно: свою половинку души он Вечной Невесте не отдаст. А за нас, видимо, попросил, так что мы практически на службе у твоего брата.
Гермиона нахмурилась, вызвала Патронус и отправила призрачного лесного дикого кота в полет. Тот должен был передать приглашение на ужин и разговор в самых изысканных выражениях тому, кто когда-то стал семьей для смешной лохматой девочки.
Через несколько минут прилетел шустрый жемчужный канюк и выпалил: "Я не виноват, оно само!"
И сразу за ним огромный белый мейн-кун доброжелательно голосом Люциуса мурлыкнул согласие перед тем, как раствориться одновременно с птицей Поттера. Белла смеялась до слез, такая яркая, свободная и красивая, что Миона забыла про вопросы и обиды и навалилась на нее сверху с поцелуями.
Французский квартал жил своей жизнью. Зазывали на бушери соседи, пахло мясом, горячими углями и специями, и женщины пели для своих детей под хлопки ладошек, пока скручивали в колбаски буден. Смотрели с витрин эту и помба-жир, и маски эшу выглядывали в окна, пугая и маня непривычных белых туристов. Солнце играло на ярких упаковках масел для омовений и пемба, влажность воздуха после дождя была напитана тем ароматом тропиков, который не найти больше нигде.
Пройдет время: десять, двадцать, пятьдесят лет – и у потомков нынешних каджунов и креолов появится легенда о двух красивейших лоа, которые живут в старом магазинчике
той самой Лаво и охраняют всех жителей от людей с черным глазом и пустым сердцем. И если тебе нужна помощь или защита – стоит лишь выйти после заката на улицу, вдохнуть капли дождя и запах орегано с кайенским перцем и постараться уловить звуки джембе и плавного речитатива на йоруба, который напевают глубокие бархатные голоса девушек с глазами aje и силой ориша.
