***
Даже несмотря на столь бурную реакцию мозга на произошедшее ранее — к концу недели воспоминания притупились, все яркие эмоции слились в нечто серое мерзко-липкое, как ново приклеенная пережеванная слюнявая жвачка под парту, и на фоне обычных будней окончательно потерялись, когда Тушенцов вернулся к тому, с чего начинал, — а именно к попытке бросить своё маленькое "увлечение". Это тяжело — отказываться. Особенно тяжко, когда решаешься сделать это лично для себя, а не когда у тебя забирают желанное из-под носа. Если бы кто-нибудь мог помочь Руслану, например, связав к чертовой матери его руки, уничтожил бы все мысли и желания подобные или же забрал у него все возможные острые предметы, то Тушенцов возможно читал бы ему молитвы в знак благодарности до конца своих дней. (Или же остался бы до конца своих дней в несчастье и печали?) — Даня опять прогуливает уроки — говорит недовольно темноволосый юноша, сидящий перед Русланом за партой. — Разве он не болеет? — отвечает светленький не поднимая головы, продолжая переписывать домашку с чужой тетради. — Ты серьезно веришь в то, что этот рыжий балбес болеет, а не отсиживает зад? — мальчишки всё же встречаются взглядами и посмеиваются, продолжая перекидываться между собой фразами, которые уже уходят на второй план, мало интересуя. Случайно услышав разговор, Руслан чувствует как зависть где-то в районе пяток щекочет лжеприятно и противно — кусает, впивается в кожу и хочется почесать или дернуть ногой, дабы это ощущение пропало, но Тушенцов не двигается со своего места, желая делать вид, что этого чувства нет и его игнорировать, но мысли, заползающие в голову ему не выдернуть, как бы он не пытался... Ему бы тоже хотелось иметь друзей, которые бы его знали, которые бы его понимали, которые бы ему помогли. Хотя друг — возможно слишком громко и многозначно, как-то сложно и непонятно. Но человека, с которым можно было бы поделиться своими мыслями, чувствами очень хотелось — до сжимания не ровных пальцев в кулачки, впивания ногтями в мягкую кожу ладони, а там вдруг и лёгкое шипение, сорвавшееся с потресканных губ. Тушенцов не опуская глаз, на ощупь, большим пальцем руки проходится по ранке, которая всё ещё болит, но уже не жжет и понемногу боль, вцепившаяся в пятку, стала отступать, а беспокойство и некое паническое чувство, возникшее в голове из-за очередного гонения самого себя в угол тоже потихоньку спало. Это желание (боли) — как самое лучшее высококачественное лекарство. Это желание — слаще всего, что только можно попробовать на своем языке. И это желание — клеймо, которое пишет судьбу за человек, управляя им, приказывая следовать вплоть до прямоугольной формы, выкопанной в земле. Но судьба же на то прямолинейна, как луч света, едина, рассекает ввысь, встречаясь-переплетаясь и с чужими судьбами, что способны повлиять на дальнейший её путь, ведь так? Быть может, тогда спасение судьбы Руслана зависит от встречи с чужой?***
"Глупо это всё, очень глупо" — именно так отдергивает себя Руслан уже несколько раз, пытаясь вбить себе эту мысль. Тушенцов в очередной раз отвлекается на часы, когда за окном уже наступил ранний вечер, но вспоминая про домашку возвращается к ней с некой нервозностью и торопливостью, а причина этой непоседливости и не возможности сосредоточиться лежало рядом на столе. Что же это было? Записка. Адресованная Руслану. Она состояла из кусочка листка, вырванной из тетради в линеечку, согнутой по полам, а в ней посланнице написанное небольшим, но довольно аккуратным, по сравнению с руслановым, которому приходилось медленно выводить буковки, чтоб они не получались кривыми и размашистыми, почерком. И без подписи. Послание гласило: в шесть часов вечера его будут ждать у лестницы с оранжевой стороны, но вот для чего именно — не ясно. От этого и становилось как-то... Странно, что-то такое неприятное, явно указывающее на что-то липло к шее и склизко стекало к плечам, вслед за капелькой пота. И ладно, если бы это мог быть прикол от друзей, знакомых или близких одноклассников: он бы пришел в назначенное место, а они выскочили и напугали его, после весело смеясь с его реакции, чтоб потом и Руслан рассмеялся, создавая единую симфонию с ними. Но Руслану никто не мог написать. Это было попросту невозможно! Глупо! Не имело какого-либо смысла!... Вот он и сидит несколько минут всё так же за столом, пилит и пилит своими глазенками чёрными, как бусины, бумажку, решается встать, отойти от стола, сделать несколько кругов по комнате по пустой одинокой комнате, ибо сосед ещё не пришёл, руки то вместе соединяя в незамысловатый замочек, то край футболки ими теребя, то к губам поднося, чтобы потрогать незажившую ранку. Ответом на это письмо стало осторожное открытие и тихое захлопывание двери. Затем следовало нервное оглядывание по сторонам, чтобы не наткнуться случайно на кого-нибудь из взрослых или ребят. Всё ещё не уверенные передвижения к оранжевой стороне, и когда Руслан на еле гнувших ногах встал перед полупрозрачной дверью, за которой была лестница, скрытая в вечерней темени из-за уходящего солнца, что виднеется только в окошке на пролёте светлой линией, как дверца перед ним приоткрывается на мгновение и что-то вылезает из неё, будто щупальцей страшного чудища, резко хватающая за шиворот футболки, дабы затащить и неосторожно толкнуть, а столкновение с холодной стеной отдалось болью в спине. Ну всё! Сейчас его сожрут! Оставят только кости! Шатен зажмуривается и отворачивает голову в сторону, уже готовясь к самому страшному... — Ну и долго же ты идёшь! — звучит рядом голос мальчишеский с претензией, вместо рычания монстра какого-нибудь клыкастого-когтястого. Знакомый голос. И щупальца оказывается рукой, уже отпустивший шиворот. Руслан прижимает руку к груди, жар по телу отпуская — Ты меня напугал! — глядит с ног до головы, пытается рассмотреть в вечернем окрасе — Кто так будет хватать и затаскивать человека в темный угол? — Ну я — сказано было явно с мордой довольной, Тушенцов это чувствует даже не видя четко перед собой. Юноша рядом проходит, чуть ли плечом не задевая, теплом человеческим маня, сам же двигает к лестнице, после по ней спускаясь, а у Руслана крутится только один вопрос. "Что это за херня?" — Так... Эм... — начинает шатен, чувствуя себя некомфортно, непривычно в данной обстановке, поэтому желание всё как можно быстрее закончить заставляет его говорить — Зачем ты меня позвал? Тебе от меня что-то нужно? Юноша останавливается, буквально находясь на предпоследней ступеньке, разворачивается к Руслану и смотрит на него, прямо в глаза. Улыбается, дернув уголками губ. — Тебя как зовут? Меня Даня Почему-то Руслану кажется, что над ним хотят поиздеваться. — Не хочешь отвечать? Ну и ладно — Даня соступает легко со ступенек, к окошку подходит, где зарево виднеется — Тогда я буду называть тебя так, как я хочу... Тушенцов выдыхает, бурлить начинает потихоньку пузырьками, как чайник на плите и вполне возможно прожжёт кипятком в спине мальчишки след, если тот продолжит не отвечать на его вопросы, а лишь тянуть время, болтая чушь. Мальчишка опирается на подоконник, ручки на него свои складывая. Подпирает щёчку, усыпанную веснушками рукой, будто бы задумчив, глядит в окошко. А Руслан только всматривается в него, пытается понять что в голове у этого Дани. — ...Как насчёт имени Руслан? Тушенцов аж вздрагивает, а юноша вдруг прыскает, чуть ли не хохочет, голову на руки опуская, зарываясь пальчиками в собственные локоны, глядит через плечо. — Ха-ха, видел бы ты своё лицо! Испугался? — смеётся уже более открыто, когда видит растерянный вид Руслана. Тушенцов от стены уже отлип, но теперь отступает к дверям, двигаясь на ощупь. Что-то в этом мальчишке есть такое пугающее, заставляющие оттолкнуть его, а воспоминания решившие внезапно пробудиться ото сна серости, подкидывают картинки с моментами из библиотеки, из-за чего паническое чувство разгорается костром. — Да ладно тебе! Не бойся меня так — Уже выпрямляясь просит Даня, когда замечает как шатен ищет ходы отступления. У Руслана, к слову, есть выбор. Он может закончить это всё здесь и сейчас, если выбежит отсюда через дверь, находящуюся за спиной, вернётся в свою комнату, ляжет на скрипучую кровать, укрываясь тонким одеялом и уснёт. Он может. Может-может-может. — На самом деле... — говорит достаточно тихо Даня, голову свесив вниз опечалено — Я позвал тебя, потому что у меня есть кое-что для тебя Шатен глаза залитые пеленой паники направляет на юношу и его колит как-то осуждающе прямо под бок. И страх весь перестаёт давить в груди, а скорее плавится, расходится по телу по чуть-чуть, уменьшая тревогу, лишь не давая двинуться с места. — Я думаю, что тебе бы это понравилось. Очень понравилось — как-то волшебно и воодушевляюще произносит мальчишка, мечтательно прикрывая глаза, так мягко и сладко, что не хочется нарушать это хрупкое представление. И выглядит он в этот момент так же, как тогда в библиотеке — ангельски доброжелательным. Двинуться с места становится очень трудной задачей, когда коленки подрагивают, будто заново учишься ходить и поэтому шатен ступает осторожно, а нужно ещё пройти несколько ступеней, прежде чем оказаться рядом с Данилой. Трудно и страшно. Трепещуще и мягко. Когда Даня чувствует рядом лёгкую теплоту, он всё ещё глаз не открывая, слегка улыбается. (Доволен собой). — Ну и? — приобнимая себя руками спрашивает Тушенцов, чувствуя откуда-то не ясно возникший холодок. Даня рукой залезает в карман, обхватывает некую вещицу, а Руслан замечает, как что-то блестит на секунду и щурится от сверка, когда вещь отражает в себе лучи солнца и оказывается на раскрытой руке. У Руслана затаилось дыхание, когда он понимает что это. — А вот и подарок — и смотрит Данила со своими льдинами, где трещины лопаются и ломаются прямо на глазах у Тушенцова, а из них лавина льётся, прорывается и касается жгуче-холодн о ног Руслана ледяной водой, мурашки пуская по всему телу. В руке Данилы лежал маленький красный канцелярский ножик, а на нем еле заметное выведенное карандашом: Руслан.