Плохой сон

      Вообще-то Лейн не любит казаться слабой. Напуганной, бессильной, неспособной взять ситуацию в свои руки. Но она прекрасно знает, что нередко таковой кажется — как минимум из-за того, что эмоции у нее часто бегут впереди разума, и сходу охладить голову и взглянуть на ситуацию трезвым взглядом ей тяжело. Иногда она думает, что ей повезло, что ярко она проявляет эмоции только в кругу близких людей. Так привыкла. Если вокруг просто знакомые, ей проще вежливо откланяться, а потом уже дать волю эмоциям, когда рядом не будет посторонних.       Но когда среди ночи немой крик в собственном сне режет уши, она вскакивает и едва успевает зажать рот ладонью, чтобы подавить громкий всхлип, и понимает, что бежать ей сейчас некуда. Она ведь… дома? Глаза привыкают к темноте, но предметы в свете уличного освещения, пробивающегося сквозь полупрозрачные шторы, не обретают четких очертаний, потому что на глаза набегает соленая влага, приходится часто-часто моргать и жмуриться на секунду. Она дома… Вторая рука, стискивавшая одеяло, расслабляется, девушка отнимает ладонь и от губ, теперь она может спокойно выдохнуть. И тихо. Эрвина, конечно, иной раз и гранатой не разбудишь, но лишний раз ей не хочется проверять, насколько чутко он спит сегодня. Иногда в такие моменты ей хочется, чтобы он сразу обнимал ее, прижимал к себе, давая понять, что он рядом, но сегодня не один из таких дней. Лейн бросает взгляд на спящего рядом Смита. Далекий-близкий, свой-чужой… До сих пор не определилась. Да и вряд ли определится, уж очень живы обе стороны ее странного к нему отношения. Девушка медленно моргает и плавно перетекает с постели на укрытый мягким ковровым покрытием пол. Без одеяла прохладно, но прохлада немного отрезвляет. Лейн немного съеживается, обнимая себя за плечи, секундная вспышка воспоминаний бьет по нервам, заставляя задержать вдох, а затем девушка опускает руки и откидывается назад, устраивая голову на поверхности кровати и прикрывая глаза. Она дома, а куда еще бежать от своих кошмаров, как не домой?..       Эрвин вообще-то знает, что Лейн не любит казаться слабой. Потому ему приходится приложить усилие, чтобы не выдать то, что он проснулся сразу же, как только вскочила она. Поначалу, помнится, он пытался чрезмерно хлопотать около нее в такие моменты, но обычно это заканчивалось тем, что она называла его курицей — не петухом даже, — и потом еще долго ворчала, не позволяя к ней подступиться. Курицей, знаете ли, называться обидно. Впрочем, Эрвину было плевать. А вот на слезы и страх этой женщины — нет. Лейн не любит казаться слабой, но создание она бесконечно хрупкое, которое нужно беречь, о котором нужно заботиться, и иногда он ловит себя на мысли, что, кажется, до сих пор не понял, как делать это правильно, но готов пытаться раз за разом, придумывать новые способы, потому что Лейн бесконечно дорогое ему существо. Даже в те моменты, когда называет его курицей.       Эрвин знает… нет, чувствует как-то: сейчас нужно дать ей несколько минут. Дело здесь не в причуде — причуду он давно не использует на ней, хотя она нередко искренне удивляется этому. Поначалу, кажется, бывало, приходилось, или же чистое любопытство брало верх, но сейчас это кажется… может быть, каким-то неэтичным. Вмешательством во что-то ее собственное, личное. Если она захочет — она расскажет. А если не захочет — так тому и быть.       Проходит три-четыре минуты, и мужчина, выбравшись из-под одеяла, аккуратно, словно кот, подбирается к Лейн и, растянувшись поперек кровати, опускает руки на плечи девушки, обнимая, а носом зарывается в растрепанные после сна каштановые волосы. Лейн в один миг открывает глаза, вздрагивает — и сразу же вцепляется в его пальцы, сплетая их со своими. Эрвин думает, что это от внезапного холода прикосновения: вместо правой руки у него уже какое-то время металлический протез. Потому аккуратно приподнимает руку и набрасывает на плечи девушки свисающее с постели одеяло. Лейн упрямо дергает плечами, сбрасывая с них одеяло, и снова заставляет прикоснуться к ее обнаженной коже. Смит подавляет вздох. Он, в общем-то, понимает, почему она сейчас заставляет сделать так, как она хочет. Ему самому было первое время несколько неловко с протезом, хоть он этого и не показывал. Но Лейн Андерсон, и не обладая причудой, связанной с эмпатией, достаточно хорошо улавливает мельчайшие оттенки его настроения. Он часто удивляется этому ее умению. И иногда, совсем на грани восприятия любопытствует в мыслях: она так умеет со всеми окружающими или только с ним?       Проходит еще какое-то время, прежде чем хватка Лейн смягчается, теперь ее пальцы слегка подрагивают, и Эрвин перехватывает их удобнее, слегка сжимая в своей ладони. Согреть металлической рукой он не может, но прикосновение нежное, ласковое, если он и не поделится через это прикосновение теплотой тела, то уж теплом души точно постарается поделиться.       — Что случилось? — шепот мягкий, прямо рядом с ее ухом, когда губы касаются краешка ушной раковины сзади, девушка прикрывает глаза и замирает.       Непередаваемая реакция, в какой-то момент в мозгу Эрвина даже проскальзывает мысль о том, что отрываться не хочется, однако дрожащий выдох Лейн заставляет отвлечься и внимательно слушать. Как хотелось бы, чтобы она рассказала…       — Все нормально, — девушка поднимает голову с постели, встряхивает ею, от чего волосы рассыпаются по плечам, подтягивает колени к груди.       — Ненормально, — голос у Эрвина мурлыкающий, губы касаются виска Лейн, спускаются к скуле, замирают там на несколько секунд. — Я знаю.       Лейн выдыхает с некоторым раздражением. Она в порядке, не плачет даже. Не хочется ей ничего обсуждать; может, она не отказалась бы просто помолчать, сидя рядом. Вот объятий ей хочется, потому она прикрывает глаза и немного склоняет голову, прижимаясь к Эрвину щекой, позволяя обнять себя за плечи (металлическую правую руку он все равно кладет поверх обычной левой, но Лейн уже лень спорить). Он не спасет ее от кошмаров, которые уже приснились. Но с ним сейчас… спокойно. Свой-чужой… Сейчас его не хочется отталкивать, напротив скорее. Воспоминания снова вспыхивают, врезаются в сознание на выдохе, Лейн делает вид, что ничего не произошло, Эрвин — что ничего не заметил. На секунду затаив дыхание, девушка наконец медленно выдыхает и расправляет плечи.       — Все в порядке, правда, — она даже слабо улыбается и, повернув голову, оставляет на скуле Смита легкий смазанный поцелуй. — Спи. Я скоро вернусь.       Эрвин не уходит, не отворачивается, он продолжает держать ее в своих объятиях, а когда он неожиданно, так, что Лейн не успевает даже вскрикнуть, легко подхватывает ее и затаскивает с пола на кровать, заключая снова в свои объятия, девушка искренне думает о том, чтобы использовать один из своих передатчиков и телепортироваться… в лабораторию академии, к примеру. Вот что ее иной раз раздражает, так это его своеволие. Так и тянет сделать назло, но его объятия теплые и спокойные, убегать никуда уже не хочется. Он больше ничего не спрашивает, но и спать не ложится, остается рядом, просто рядом, и это именно то, что ей сейчас нужно, а потому через несколько минут молчание становится каким-то… неестественным, что ли? Она может продолжать молчать, только эта безмолвная, смиренная ласка побуждает… довериться? Лейн хмыкает: конечно, она будет выглядеть глупо. Но, в конце концов, не глупее, чем когда вскочила среди ночи и уселась рядом с кроватью.       — Дурацкий сон просто… — девушка устраивается поудобнее, прижимается щекой к ключице Смита, выдыхает шумно, с каким-то сожалением и стыдом за то, что так бурно отреагировала на какой-то сон.       — Расскажи, — в голосе Эрвина чувствуется улыбка: мягкая и ласковая, располагающая. — О чем он был?       — Да о каком-то… средневековье, что ли, — Лейн тихо пожимает подрагивающими плечами. — Ты был военачальником, я служила под твоим командованием… Мы жили в государстве, окруженном огромными, высокими стенами, и сражались с… — она на миг задумывается. — Мы называли этих существ титанами. Они выглядели как люди, только огромные, ходили голышом постоянно, у них еще такие дурацкие рожи всегда были… — слыша эти слова, Эрвин тихо смеется, и от этого Лейн сама несмело улыбается. — Они ели людей, потому мы были вынуждены вступать с ними в бои. В одним из таких боев ты потерял руку… — девушка косится в сторону его протеза и нервно сглатывает, Эрвин и сам смотрит туда же, хмыкает, но не перестает улыбаться. — А потом мы с отрядом поехали отвоевывать какой-то город, там встретили титана-обезьяну… — если раньше в голосе Лейн тоже была слышна улыбка, то теперь слова даются ей с волнением.       — Титана-обезьяну? — Эрвин тихо хихикает, утыкаясь носом в волосы девушки.       — Ага, — Лейн тихо сглатывает, — он уничтожил большую часть нашего отряда, а потом ты придумал какой-то умный план контратаки и… — на этом моменте она замолкает. К горлу подступает комок, кожа покрывается покалываниями тысяч нервных игл. Картинки из сна в ее сознании живые и яркие, до безумия, до рези в глазах.       — …И? — тихо подает голос Эрвин после небольшой паузы.       Он прекрасно все замечает. Отмечает в уме, как напрягается тело девушки, как она застывает, оборвав свой рассказ, а после ощущает, как она дрожит, словно от озноба. Может быть, следовало бы просто уложить ее спать рядом с собой прямо сейчас, но где-то на периферии сознания он чувствует, что сейчас лучше подтолкнуть ее к тому, чтобы она выговорилась, высказала все это, не оставляя в себе. Иначе это точно продолжит преследовать ее в кошмарах.       Лейн делает несмелый вдох.       — Ты повел группу солдат прямо в лоб, на противника, — она на секунду стискивает зубы, пропуская сквозь них воздух с шипением. — Вы знали, что не вернетесь… — она чувствует, как глотки воздуха даются с трудом, чуть отстраняется, смотрит мужчине в глаза, взгляд карих глаз затравленный и испуганный, она будто уже готова пытаться убежать от того, от чего убежать нельзя. — И вы все… там… — слова путаются, обрываются, она проглатывает половину слов просто потому, что не в силах сказать их вслух. Как бы она ни относилась к нему, своему-чужому, она не может и не хочет представлять этого больше. Хочет изгнать из сознания эти слишком яркие картинки, приснившиеся ей, затереть, очистить, зарисовать белым. — Это было ужасно… — девушка сглатывает, со стыдом чувствуя, как по щекам текут слезы. — И ты… И ты тоже… — она накрывает рот ладонью, зубы задевают кожу. — Извини, я… — она опускает глаза, бегая взглядом и пытаясь за что-то зацепиться, остатки самообладания трещат по швам, и в какой-то момент она понимает, что держать себя в руках больше не может. Всхлип получается громким, она изо всех сил жмурится, стискивает зубы.       — Лейн, — Эрвин держит ее за плечи, аккуратно, но крепко, прикосновение очень ощутимое и твердое, — посмотри на меня, пожалуйста.       Девушка съеживается в комочек и жмурится еще сильнее, и он понимает, что сейчас, кажется, бесполезно просить ее об этом. Ничего… Нужно немного подождать — и она обязательно посмотрит. Поймет, что они не в этом дурацком средневековье, что с ним все в порядке… ну, относительно, что он жив и рядом. Он, конечно, хотел бы рассмеяться и сказать, что он никогда в такое бы не вляпался, но он смотрит на свою металлическую правую руку и понимает, что он умеет вляпаться, еще и как, и если бы Лейн тогда не было рядом… Он понимает, почему она так боится, догадывается, откуда эти идиотские сны. Ему в чем-то искренне стыдно, а сердце сжимается, когда он притягивает девушку к себе, обнимает, гладит плечи и спину, зарывается пальцами в волосы. Ее же трясет всю, она задыхается от всхлипов, а он не обладает причудой, способной стереть воспоминания. Сейчас это бы точно не помешало… Лейн сейчас кажется ему ребенком, испугавшимся монстров под кроватью. Бояться своих снов в высшей степени бессмысленно, но он и не собирается ее осуждать или насмехаться над ней. Он… защитит. От несуществующих монстров и от ее кошмаров. Он еще не знает, как, но обязательно что-нибудь придумает. В конце концов, какой же он герой, если он не в силах защитить даже самого дорогого в мире человека?       — Тише-тише-тише… — Лейн слышит успокаивающий шепот сквозь свой кашель и всхлипы, которые она пытается неумело подавить. — Я здесь. Я рядом. Тебе нечего бояться… — родной. Близкий-далекий, но неизменно родной. И нужный. И ей стыдно сейчас за свою слишком бурную реакцию — в конце концов, какая же она героиня, если боится своих снов? Понятно, что никакая, уже давно… Но нужно же сохранить остатки собственной гордости! Правда, и гордой быть сейчас не получается: она слабо обнимает в ответ и сжимается, ей все еще страшно и больно вспоминать остатки сна. Но Эрвин и правда рядом. Живой, она ощущает тепло кожей и прижимается сильнее. Сейчас это и правда был всего лишь сон, хотя, конечно, в их, героев, жизни неизвестно, когда детали таких снов станут явью.       Когда спустя некоторое время Эрвин укладывает ее спать рядом с собой, ласково обнимает и задумчиво теребит ее волосы, она устало и доверчиво придвигается ближе, греется в его объятиях, и пусть он в это, конечно, не верит, снова пытаясь положить металлическую руку поверх одеяла, но ей правда тепло рядом с ним, и ей приятно любое его прикосновение.       — Ну и дурацкие же у тебя сны, — он смеется и нежно проводит по щеке девушки пальцами, на что она слабо улыбается.       — Ага, — она опускает глаза, хмыкнув, а затем, подумав пару секунд, поднимает на его лицо серьезный взгляд. — Ты всегда будешь рядом?       Эрвин пару секунд внимательно на нее смотрит. Голубые глаза блестят в полутьме, их свет мягкий, а Лейн смотрит с надеждой, пытливо, закусив губу.       — Да, — он медленно кивает, прикрывая глаза на миг. — Обещаю…       Лейн искренне хочет выдать ему подзатыльник за то, что он пытается обещать то, что, возможно, не сможет выполнить. Но… Ведь именно этих слов она от него и ждала. Пока он рядом и может пообещать ей это, она готова ему верить.