Отражение

Геркулес и не пытается понять, Зачем Пифагор сидит у окна. Зачем впускает ночной воздух в их прибежище. Он не задается вопросом, когда вернется Ясон, ибо Пифагор сказал, что он ушел к Оракулу. Только Пифагор знает правду, и смотрит за стену, окружающую город. Ясон заставил его поклясться, запретил идти за ним, и теперь Пифагор гадает, где может быть странник, которого он когда-то спас по доброте душевной. Геркулес похрапывает во сне и переворачивается с боку на бок, а у Пифагора от скрипа сводит зубы. Но звуки живого человека, грузное дыхание спящего успокаивает, дает ему надежду, что Ясон еще где-то в другой комнатке, как всегда, недвижим и спит без сновидений. Пифагор интуитивно понимает, что Ясон не вернется, он ушел в другой мир, откуда пришел в тот злополучный день. Вечер поет, пылает факелами, шепчет устами влюбленных под окном, шагает стражниками у ворот. Пифагор снова чертит треугольники, решает, но глаза боятся, боятся посмотреть на пустую койку в приоткрытой двери, на сундук, где нет сваленных в кучу вещей и не поблескивает лезвие меча. Геркулес съедает двойную порцию, а Пифагору кусок не лезет в горло. Он катает черные оливки по тарелке, и не замечает, как Геркулес крадет у него кусочки сыра. Вечер дышит ртами матерей, успокаивающих своих детей, испугавшихся кошмаров, танцует ножками красавиц, приезжих танцовщиц, остановившихся в таверне, хлопает руками царя перед трапезой, наблюдающего за весельчаком при дворе. Коряво выводя при свете свечи слова, Пифагор снова задумывается, трет глаза и слушает храп Геркулеса. Голубые глаза постепенно затягивает сонной поволокой, Пифагор сидит у окна, он не спал уже третий день. Нога в сандалии свисает над спешащими до комендантского часа людьми, над крышами опустевших торговых рядов. Голова становится такой тяжелой, и Пифагор, неловко покачнувшись, на секунду прикрывает глаза. Рука в отчаянии цепляется за последнюю вещь - подоконник, и Пифагор, потеряв сон, болтается в воздухе, листочки слетают белыми птицами в ночной воздух, радуясь свободе. Тонкая рука напрягается, пальцы скользят и больно впиваются в грубое дерево. В горле внезапно пересыхает, и всегда говорливый Пифагор с неимоверным усилием вскидывает вторую руку и сдавленно охает, когда занозы втыкаются в кожу. Геркулес полон вина и еды, что не проснулся бы, даже если Пифагор кричал всю ночь напролет. Он не знает, сколько может еще провисеть, не знает, сколько времени он уже висит. Силы не хватает подтянуться на руках и закинуть ногу, ведь подоконник слишком узкий, а Пифагор не такой мускулистый. Ситуация доходит до критической точки, Пифагор со стоном отцепляет саднящую руку от подоконника и готовится прыгать, моля богов за удачное приземление. Здравый смысл говорит, что при падении будет больно, очень больно. Пифагор успевает подумать о Геркулесе, Ясоне, Медузе, прежде чем пальцы правой руки отпускают подоконник. Он не успевает зажмуриться, ожидая боли, как его перехватывает сильная рука. Пальцы больно сжимают, тянут наверх, но Пифагор рад, упирается ногами, действует синхронно с подоспевшим спасителем. Он слышит шипение, его буквально затаскивают и переваливают на подоконник. Пифагор пытается зацепиться руками за стену, но пораненные ладони скользят, а ноги не держат. Он падает на своего спасителя, в темноте комнаты они сваливают стол, и Пифагор чувствует, как кувшин с водой заливает ему воротник. Тело под ним застывает и молчит, как будто ждет чего-то. Пифагор, против своего обыкновения, не успевает подумать, как руки зарываются в кудри Ясона. Он еле дышит, а руки со свежей кровью водят по лицу, по губам, вырисовывают, ну пусть не треугольники, а свои, особые узоры. Он не понимает, почему так трудно откатиться в сторону, убрать полупустой кувшин с шеи, и почему сердце сбивается с ритма. При свете почти потухшей свечи, лицо у Ясона ошеломленное, но открытое, он слегка улыбается. Пифагор хочет задать ему сотню вопросов, но находит в себе силы встать и пойти в комнату Геркулеса. Он прижимает ладони к груди и натыкается на друга, стоящего в проеме комнаты с непонятно какого времени. Он не спрашивает Ясона, почему он вернулся после стольких дней, и пытается не смотреть, как тот вытаскивает у него занозы. Ясон серьезен, он рассказывает про новую угрозу, новое пророчество Оракула, касающегося Медузы. Геркулес волнуется, ходит кругами по комнате, у него разыгрывается аппетит. А Пифагор сосредотачивается на глубоких занозах, все еще кровоточащих. - Мне нужно встретиться с Ариадной, предупредить ее о Пасифаее! - будто про себя проговаривает Ясон, и Пифагор смотрит на очередную занозу, вытащенную из правой руки. Она длинная, с острым краем и хранящая в себе капли его крови. - Я понимаю, что мне не суждено с ней быть, но мой долг - оповестить ее, - глаза у Ясона светятся, когда он думает о принцессе. Пифагор закусывает губу, чтобы не было так больно. Вторая заноза вытащена, она воткнулась рядом с первой, но была намного толще и потрескалась на множество мелких. Каждая причиняла поистине адскую боль, и было непонятно, почему мелкая щепка могла причинить столько неприятных ощущений. - Ты меня слышишь? Пифагор? - спрашивает Ясон и бережно дует на очищенную и перевязанную правую руку. - Ты прости меня, что ушел так внезапно. Пифагор смахивает щепки на пол так быстро, как успевает подумать. - Ты мой друг, и я ценю твою преданность мне, - продолжает Ясон, склоняясь над левой ладонью. Пифагор чувствует, как сильно ноет рана от длинной занозы. - Ничего, - еле слышно выдавливает он, отворачиваясь и встречаясь глазами с Геркулесом. Его толстое лицо осунулось, глаза не выражали ничего, кроме смятения и тревоги. Медузе грозила ужасная участь, и в чем-то Пифагор понимал его терзания. Внезапно он подумал, что Геркулес - его своеобразное отражение неделю назад. Последняя заноза отзывается легкой болью в голове и сердце. Пифагор не считал себя слабым, но таковым и не был. Перевязанные ладони похожи на отрубленные культи, он еле шевелит пальцами, так туго они стянуты. Ясон не мастер медицины, но Пифагор не хочет просить его переделать. Кожа хранит его теплое дыхание, прикосновение губ. И Пифагору достаточно этого перед тем, как за Ясоном закрывается дверь. Он наблюдает за ним из того самого окна, опуская больные руки на подоконник, тогда исцарапанный ногтями в отчаянной попытке не сорваться вниз.