Издержки профессии

Слэш
NC-17
Завершён
10803
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
70 страниц, 12 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
10803 Нравится 679 Отзывы 3006 В сборник Скачать

Глава 3

Настройки текста
      Трагедия произошла в понедельник. Макс сидел в своей комнате и готовился к следующему экзамену, когда с работы позвонил Стас. Говорил он тихо-тихо, словно находился сейчас на совещании и разговаривал чуть ли не из-под стола:       – Слушай, тут такое дело с этим кастингом…       – Что опять? – чуть не взвыл Макс.       – Они тебя утвердили.       – Ты… ты… ты домой лучше не приходи! Я тебя убью! Думай лучше, как теперь выкручиваться. Ты меня втравил в это дело. Я тебе помочь хотел… для массовки… а я теперь…       – Тихо, без паники! – уговаривал его Стас.       – Я не буду фотографироваться. Я не умею! И этот Воскресенский – последняя сволочь, гад и садист. Я к нему за километр не подойду.       – Ну, значит, не всё с тобой так плохо, раз он тебя выбрал. Может, у тебя дар, талант…       – Это у тебя дар во всякую дрянь влезать. Я не пойду, понял? Сам решай, что ты им скажешь!       – Ладно, давай без истерик. Дома поговорим, – Стас положил трубку.       Макс читал про такое только в книгах и никогда не думал, что сделает это сам, но он кусал со злости подушку: злился и на Воскресенского, за то, что тот его выбрал, и на дядю, за то, что втянул его в идиотскую аферу, и на себя самого, за то, что согласился сфотографироваться для отбора. А ещё он понимал, что как ни бесись, как ни ругайся, подушку хоть на куски порви, а идти на фотосессию ему придётся ради Стаса.       Вечером они для вида и очистки совести наизобретали пару десятков отмазок (одна нелепее другой), но все они в конечном итоге ударили бы по бизнесу Стаса. Он уже вложился в этот проект, и потеря контракта выльется в неминуемые убытки, не фатальные, конечно, но чувствительные для маленького рекламного агентства.       До старта проекта оставалось около двух недель. За этот период Максу надо было подготовиться к съёмкам (такое ощущение, что на подготовку к сессии всем было плевать). Маргарита выслала список того, что ему нужно было сделать. В конце она приписала отдельно большими буквами: «ВОЛОСЫ НЕ ТРОГАТЬ!!!» и пояснила, что на первую фотосессию приедет стилист из Москвы и подстрижёт модель сам, а то вы, мол, в своём Мухосранске настрижёте такого… (Последнюю фразу она, конечно, не писала, но и так было понятно.)       Из всей подготовки существенно сказались на Максе только две вещи. Во-первых, ему пришлось каждый день ходить в спортзал (хотя он не верил, что за две недели занятия дадут хоть какой-то заметный эффект). Во-вторых, ему сделали – естественно, по указке этой стервы Полушиной – совершенно ужасный пилинг. Он пошёл в салон, даже не зная толком, что это такое. Там тётка втёрла ему в лицо какую-то дрянь, от которой кожу жгло так, что слёзы из глаз лились (гадина сидела рядышком и вытирала их ватным тампончиком). Это был ад. Пятнадцать минут в камере пыток. Ненависть к Воскресенскому и его подручным укреплялась.       На прощание тётенька-косметолог выдала ему баночку крема и сказала мазать каждый день: такие процедуры летом обычно не делают, и теперь лицо надо серьёзно защищать от солнца. Утешила она его тем, что делается пилинг обычно шесть раз, а у него время только на один.       Но то, что было с лицом потом, превзошло даже экзекуцию в салоне. Кожа сначала покраснела, потом стала коричневой, а потом вообще начала облезать клочками. Стас во искупление вины возил его на консультации и экзамены на машине. Максу даже в такси с такой рожей было стыдно садиться. По университетским коридорам он пробегал тайком, словно ниндзя, как можно ниже натянув на лицо капюшон толстовки. Разумеется, от одногруппников такое было не скрыть. Он соврал, что лицо ему обожгло паром в русской бане. Никто не усомнился. Девчонок у них в группе было всего пятеро, да и те, видимо, таких издевательств над собой не допускали, так что даже они не догадались, что это был пилинг. Слово-то какое противное…       К началу съёмок лицо пришло в относительно нормальный вид, а кожа действительно стала более гладкой. «Как у поросёночка», – прокомментировал Стас.       На этот раз Воскресенский приехал не на поезде, а на своей машине, между прочим, «Кадиллаке-Эскалейд». Соня прикатила на «Лансере», у которого вся задняя половина была забита под потолок каким-то фотобарахлом.       Первый день был отведён на подготовку к съёмкам. Стас увёз Воскресенского с ассистенткой куда-то за город смотреть «декорации». Макса отдали в распоряжение того самого стилиста, который оказался невысоким, худым, похожим на серую птичку мужчиной лет сорока. Он очень обыкновенно выглядел, очень обыкновенно одевался, но стоило ему сказать два слова, как сразу становилось понятно, что он гей. Макс не то чтобы ожидал, что стилист явится в перьях или кожаной кепке на голове и с радужным флагом наперевес, но Влад выглядел уж очень заурядно для столичного гея.       Макс опасался, что на голове ему устроят такое, что опять будет непонятно, какими тайными тропами проникать в университет, но всё обошлось: волосы лишь чуть-чуть осветлили, а стрижка оказалась вполне классической, разве что впереди чёлка осталась длиннее основных прядей.       – Её можно будет по-разному укладывать в зависимости от образа, – пояснил Влад. – И так, и вот так, и даже вот так можно. И ещё вот так! – показывал он, вертя чёлку как вздумается. Макс косился на него с опаской.       На следующий день съёмочная группа с кучей реквизита и в сопровождении Стаса выдвинулась в направлении коттеджного посёлка Раздолье. Там дядя договорился насчёт съёмок в одном из огромных дорогущих особняков.       Когда приступили к работе, времени было уже одиннадцать утра. В гостиной коттеджа устроили почти полную темноту, опустив рольставни, растопили камин и нарядили уже причёсанного и подкрашенного Макса в рубашку, кашемировый свитер и брюки из тонкой шерсти. Воплощение британского стиля и уюта…       Он ещё не успел сесть на положенное ему место неподалёку от огня, как уже стало невыносимо жарко. Кондиционер работал, но в почти тридцатиградусную жару, перед камином и в окружении изрядно греющих осветительных приборов толку от него было мало. Соня рядом излагала суть сюжета:       – Персонаж на фоне камина. В правой руке чашка на блюдце, рука вытянута вперёд – протягивает чай женскому силуэту на переднем плане. Поворот лица три четверти, взгляд не на камеру, а немного правее, в сторону силуэта.       – Тут нет никакого силуэта, – осмелился заикнуться Макс.       – Силуэт нам не нужен. Вот кресло стоит, потом немного изгиб ему подправим, и всё. Ориентируйся по нему.       – Ладно, начали, – скомандовал Воскресенский, занявший место за фотоаппаратом.       Макс всё сделал как положено. Но, боже, какая же была жарень… От камина волнами шло тепло. Воскресенский два раза щёлкнул камерой, потом начал совещаться с Соней. Макс воспользовался передышкой и опустил чашку на пол – у него буквально через минуту от сидения в неудобной и неустойчивой позе заболела спина, да и руке тоже было не очень приятно. Блюдце громко звякнуло по куску пола перед камином, выложенному плиткой. Воскресенский, смотревший до этого в настройки камеры, тут же высунулся из-за штатива:       – Позу держим!       – Но вы же пока не фотографируете, – возразил Макс. Из-за камеры донеслось нечленораздельное шипение, напоминавшее ругань.       – Ви работает с настройками, – пояснила добрая Соня. – Чашка должна быть правильно подана в кадре, поэтому сейчас она должна находиться на своем месте.       Макс поднял ее обратно, вздохнув.       – Она была не здесь, – язвительно заметил Воскресенский.       Ну да, возможно. Макс не помнил до сантиметра, как у него раньше рука располагалась.       – Э… Вот так?       – Нет, – отрезал Воскресенский. – Что за бестолочь?! Где они выкопали его? Кроме лица, вообще ничего нет! Ни капли мозга! Работать не умеет…       Максу очень хотелось сказать, что вообще-то Воскресенский сам его выбрал, но находил более безопасным не раздражать маньяка ещё больше. Возня с настройками длилась ещё продолжительное время, и к тому моменту, когда нужно было делать кадры, рука у Макса отнималась. Казалось, чего тут сложного – неподвижно держать чашку, но после нескольких минут это было уже практически невозможно. Он опять опустил руку. Воскресенский выскочил из-за фотоаппарата как ужаленный.       – Так, слушай сюда, сопляк! – Он склонился над Максом и, вцепившись ему в волосы, заставил задрать вверх голову и посмотреть на себя. – Если ты ещё раз не выполнишь моих указаний – вылетишь отсюда! Понял? Держи позу, или я сейчас звоню этому Гартману, и пусть везёт тебя домой к маме и папе.       Макс с нескрываемой ненавистью глядел на фотографа. Тот тянул его за волосы весьма ощутительно, но эта боль почти не чувствовалась в сравнении с тем, как горячо и тесно стало у него в груди, где сердце так и колотилось. Макс подумал, что сейчас не выдержит и врежет Воскресенскому, а там будь что будет…       – Ты зачем его за волосы дёргаешь? – послышался из дальнего конца зала недовольный вопль Влада. – Испортил же всё!       Рука разжалась, а Макс, хотя и сидел, умудрился отпрыгнуть в сторону.       – А ты что здесь делаешь? – спросил Воскресенский, глядя в сторону стилиста. – Я же сказал: никаких посторонних.       – Ну, Ви, если я тут посторонний, – обиженно заявил Влад, входя в круг света, – то и причёсывай сам! Я на первом же поезде в Москву вернусь.       – Ладно, извини, – пробормотал Воскресенский. – Просто этот… этот… мартышка эта! Руки из жопы растут, честное слово, чашку не может удержать!       Макс уже открыл рот, чтобы высказать своё мнение по этому поводу, как Влад ухватил его за плечо.       – Вставай! Сейчас подправлю волосы.       Они вместе вышли в соседнюю комнату, где стилист в походных условиях организовал нечто вроде гримёрки. Свежий воздух, нормальная температура… Боже, какое счастье! Макс расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, чтобы хоть немного отдышаться.       Влад усадил его перед зеркалом и для вида пару раз провёл расчёской по волосам.       – Всё, теперь порядок. Отдохни немного.       Только тут до Макса дошло, что Влад вытащил его со съёмок не из-за испорченной причёски, а просто чтобы дать передых.       – Спасибо, – сказал он, чувствуя, как затёкшие мышцы расслабляются. Это тоже было больно, но и как-то по-особенному приятно.       Ладони Влада легли ему на плечо и нежно сжали.       – Давай помассирую, – предложил он.       – Нет, не надо! – дёрнул плечом Макс. – Я как-нибудь сам. То есть, спасибо...       Господи, ну что за дурдом!.. В одной комнате сумасшедший фотограф хочет поджарить его живьём, и чтобы он при этом ни в коем случае не менял позы; в другой домогается озабоченный стилист… Единственная надежда на спасение: он так надоест Воскресенскому, что тот его погонит с проекта. Но что тогда будет со Стасом? Начальство с моделями не общается и в тонкости не вникает, виноват в провале будет организатор.       Оставшаяся часть съемок прошла не многим лучше: Макс погибал от жары возле камина, проклятая чашка так и ходила ходуном в уставшей руке, а Воскресенский ругался. Ему всё было неладно. Он постоянно требовал от модели какого-то другого лица и чувства во взгляде, но весьма сложно было с теплотой и любовью смотреть на «женский силуэт», когда поблизости отпускают насчёт тебя и твоих умственных способностей комментарии один хуже другого.       Макс думал, что мог бы изобразить на лице что-то похожее на теплоту и нежность, если бы этот урод Воскресенский не портил весь настрой своим негативом. В конце концов, после небольшого перерыва-перекура, Макс собрался с силами и смог отсидеть две минуты с нужным выражением лица и лёгкой полуулыбкой.       Воскресенский выдавил из себя нечто вроде:       – Вот это сойдёт.       Макс ушёл переодеваться. Всё тело под одеждой было сырым и горячим, корни волос тоже стали влажными. Но всё это было ерундой по сравнению с тем, как болели рука, плечо и спина.       Когда Стас повёз его домой, у Макса не было сил даже на то, чтобы наорать на него. Макс откинулся на спинку кресла и рассказал, что вытворял сегодня на съёмке Ви (он сам не заметил, как тоже начал так его называть).       – Ты подожди раскисать, – сказал Стас. – Это первый день. Потом привыкнешь, полегче станет.       – Нет, не станет. Он больной на всю голову. Там в сюжетах дальше бассейн есть – он меня точно утопит.       – Ну, что я тебе могу сказать… Отступать некуда, позади Москва.       – Да знаю я, что теперь уже некуда, – вздохнул Макс, уставившись на дорогу.

***

      Следующий день был выходным, но только не у Макса, который, потеряв вчера на съёмках полдня, теперь готовился к последнему экзамену. Чем занимался Воскресенский и его люди, он не знал и знать не желал.       Темой завтрашней фотосессии назначили «вечер трудного дня»: для сюжета про сорт чая, придающий бодрости и поднимающий жизненный тонус, модель должна была предстать в образе успешного бизнесмена, который в конце дня черпает силы и вдохновение в чашке живительного напитка. Макс искренне считал, что для образа бизнесмена он слишком молод и будет выглядеть неправдоподобно, но никого это, похоже, не смущало.       Влад заявил, что сделает его на вид постарше и посерьёзнее. Соня сказала, что всем плевать, лишь бы было смазливое личико. «Это же для женщин реклама. Они в основном этот чай и покупают, – пояснила она. – Тут тонкий расчёт: красивая женщина в рекламе иногда вызывает зависть читательниц, мол, вон как ей естественным образом всё досталось, да и молодая ещё. А на красивого молодого человека всем приятно посмотреть». Воскресенский вообще ничего не говорил: сидел в углу и что-то изучал в телефоне, пока кабинет «успешного бизнесмена» приводили в окончательный товарный вид перед съёмками.       На этот раз неудобных поз не было: Макс сидел в большом уютном кресле перед роскошным полированным столом, одетый в совершенно обалденный деловой костюм. Причём Воскресенский настоял, что костюм нужно надеть полностью: и брюки, и подходящие по стилю ботинки, хотя в кадре модель было видно только до пояса.       – Пусть почувствует себя в образе, – заявил он.       Через десять минут после начала съёмок Воскресенский объявил, что всё не то. Команда молчала, пока не понимая, что бы это значило.       – Не похоже. Не похоже это на бизнесмена в конце рабочего дня.       Макс про себя злорадно хихикнул – я же говорил!       – Он, – Воскресенский кивнул в сторону Макса, – слишком свеженький. Должна быть всё-таки какая-то лёгкая усталость в глазах, а сейчас утро.       Он почесал заросшую двухдневной чёрной щетиной щёку и распорядился:       – Всё оставляем так до вечера. Собираемся, ну, скажем, в половине десятого вечера. Съёмки начнём ровно в десять.       Макс вскочил из-за стола. Его это не устраивало! Он не мог торчать тут полночи – завтра в восемь экзамен.       – Я не могу так поздно. Можно пораньше? В восемь хотя бы?       Все повернулись к нему и уставились как на сумасшедшего. Неужели кто-то осмелился перечить великому и ужасному Ви?!       – Я сказал в десять – значит в десять, – удивительно спокойным тоном произнёс Воскресенский, окидывая взглядом вышедшего вперёд Макса с головы до ног. По выражению его лица сразу было понятно: он мог бы и в восемь подъехать, но сказанного менять не будет. Принципиально.       Макс стиснул зубы и пошёл переодеваться. С Воскресенским спорить было бесполезно. Уходя, Макс услышал насмешливый голос:       – Оно ещё и разговаривать умеет…       – Может, планы какие… Все же живые люди, – вступилась Соня.       – Мне его планы…       Дальше Макс не слышал – закрыл дверь. Вернее, хлопнул ею со всей силы.       Всего планировалось отснять десять сюжетов. Один был готов. Осталось девять. Девять кругов ада. Алексей Воскресенский в роли Люцифера. Максим Ларионов в роли грешника.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.