И губы её задрожали в усмешке

Мы сидели напротив друг друга, пили тёплый английский чай в маленьких белых чашках. Молчали, хотя говорить было о чём. Тишина — она не была чуждой и навязчивой — между нами не угнетала, и мы охотно смотрели в землю и отпивали ещё немного чая. Мы оба окунулись в море наших общих воспоминаний. Не хотелось верить, что я один поддался этому порыву. Она кротко улыбнулась, когда из тени деревьев подошла к ней служанка, чтобы забрать давно остывший чай и посуду. Ласково просила больше не обременять и беспокоить своим присутствием. За что я был безмерно благодарен. В обществе чужого и незнакомого мне человека я смущаюсь и мнусь, из меня не выудить и слова; а это приведёт меня к стыду, мучениям и депрессии за свой слабый характер. Она изящно изогнулась в спине, и её платье зашуршало, что вывело меня от воспоминаний минувших лет. В этом платье она выглядела ослепительно и великолепно, но в детстве и отрочестве я помню её другой. Все эти платья и украшения смотрелись тогда на ней смешно и нелепо, сейчас — всегда были, казалось, частью её жизни. На её безымянном пальце кольцо — символ любви и верности супругов, что нельзя сказать о её муже. Брак был по расчёту, здесь нет и не было любви. Её не нужно искать в этих забытых и усталых глазах — не найдёшь. — Алиса, — слабым и хриплым от долгого молчания голосом позвал её. Она подняла глаза на меня, и я вжался в кресло, будто из лёгких выбило воздух. Таких печальных глаз не видел никогда. — Не коверкайте моё имя, Марк. Алисия, — тихо выдохнула. — Алисия! — более твёрдо и уверенно закончила она, и губы её задрожали в усмешке. Она заплакала. Тихо, молчаливо, боясь осуждения. Она была — Алисия, Алиса, Лисса, Лиссия, Лисс. Она сейчас — гордость и честь семьи её мужа, которую она не может очернить своими необдуманными действиями, словами и взглядами. Не имеет права. Я осел перед ней на землю и сжал её острые колени. В это мгновение всё разбилось. Она перестала нести своё бремя и отдалась нахлынувшему чувству безысходности. Зная, что её супруг не оставит без внимания то, как я сжимал её колени и дрожал перед ней, просил её улыбнуться мне. Ветер звонко зазвенел в наших ушах. Она коснулась моей головы и, нежно улыбаясь сквозь непролитые слёзы, поправила мои растрёпанные ветром волосы. Это движение было пропитано изяществом. В её глазах было неприкрытое удивление и тревожность. Она позволила слишком много, лишнее, но я благодарен ей за эти драгоценные минуты. Наутро следующего дня я принял вызов её супруга на дуэль. Я не мог отказать и бросить тень на честь моей семьи. Спина к спине, дыхание было глубоким. Ровно десять шагов. И вдруг я осознал, что мне нечего дать Лисс. Она останется одна. Я не сделаю её счастливой, и поэтому попал ему в ногу. Он не останется калекой и будет жить. А моя смерть была медленной и мучительной. Я вспоминал её штаны в белый горошек и как она упрямо и кривляясь улыбается, будто делает одолжение всему миру. Не улыбнуться ей было невозможно.