Ночной разговор

Путь из Кобленца до Парижа был долог, и даже деньгам барона де Баца не под силу было сделать его короче. В итоге сегодняшнюю ночь сам барон и сопровождавший его Андре Моро коротали на постоялом дворе, одном из многих, встретившихся у них на пути. Над революционной Францией уже навис призрак голода, порожденный как братоубийственными стычками между республиканцами и роялистскими мятежниками, так и внешней интервенцией, но наши путешественники имели веские основания рассчитывать на хороший ужин и мягкие постели. Андре-Луи предпочитал не задумываться о том, откуда барон берет деньги (потому что отлично знал, где именно – и из этой авантюры за милю виднелись уши английского премьер-министра), он просто воспользовался возможностью получить хоть немного комфорта. Удобно расположившись у камина, мужчины потягивали вино и думали каждый о своем. Глядя на смуглое лицо де Баца, так и лучившееся энергией (по слухам, гасконцы считали это своей отличительной особенностью), Моро не удержался от вопроса. – Простите мое любопытство, барон, – сказал он, – но мне не дает покоя одна вещь. – Какая? – благодушно поинтересовался Жан де Бац. – Я понимаю, что вы – дворянин, а потому – априори являетесь роялистом, – начал Андре-Луи. Барон согласно кивнул. – Но, – продолжил Скарамуш, – мне кажется, что дело спасения королевской семьи для вас… почти личное. Поэтому я теряюсь в догадках… Его собеседник слегка нахмурился, и Андре уже приготовился перевести сказанное в шутку, ибо ссора с де Бацем в его планы никак не входила. Но складочка между бровей дворянина разгладилась так же быстро, как и возникла, и он улыбнулся. – Признаться, я не слишком-то задумывался об этом, – сказал он. – Но ваш вопрос напомнил мне кое-что, одну вещь, которая, может быть, и станет моим ответом. Вы что-нибудь знаете о моей семье? Моро пожал плечами. – Я знаю, что вы – дворянин. Но, если честно, то сложные переплетения генеалогических древ никогда меня слишком не увлекали. – Я гасконский дворянин, – поправил его де Бац, – а потому я, как и мои многочисленные кузены, вырос на сказках о приключениях Шарля д’Артаньяна. Он не был моим прямым предком, но принадлежал к тому же роду. И все мы в детстве очень гордились тем, что один из де Бацов стал маршалом Франции… – барон улыбнулся. – В отрочестве я так проникся его приключениями, что в итоге подделал собственные документы, приписав себе несколько лет. Это позволило мне поступить в армию в четырнадцать… – Тоже хотели стать маршалом? – спросил Моро, слегка смущенный рассказом барона. До этого дня они обсуждали исключительно дела, а не частную жизнь. Конечно, Андре было не безынтересно послушать про то, как Жан де Бац превратился в того, кого он видит сегодня – бесстрашного мужчину, сующего голову в пасть к республиканскому льву и сопровождающего это веселыми шутками. Но откровенность барона предполагала подобные же шаги и с его стороны, а Андре-Луи не думал, что готов к тому, чтобы обсудить свои происхождение и биографию даже с таким приятным собеседником. – Кто не мечтает об этом в четырнадцать? – добродушно усмехнулся де Бац. – Впрочем, жизнь быстро расставила все по местам, хотя тогда, в армии, я получил ценный опыт, которым сейчас без стеснения пользуюсь. Но речь не об этом, а о моем знаменитом предке. Эта часть его приключений не слишком известна, однако д’Артаньян находился в Англии во время восстания Кромвеля. – И собирался спасти короля? – догадался Моро. – Теперь я вижу… – Да, параллель весьма явная, не находите? Не то, чтобы я думал о том, чтобы гм… утереть ему нос, но… – …Но некоторые вещи хочется завершить, – кивнул Андре-Луи. – Я вас понимаю. – Ну, еще бы. Ведь вы, мой друг, тоже хотели закончить то, что начал другой человек. Я не прав? – Правы, – со вздохом согласился Скарамуш. Было смешно предполагать, что барон не навел о нем справки. К тому же, вендетта Андре с маркизом де Латур д’Азиром, как и ее непосредственная причина, была довольно известна и в Париже, и в Кобленце. – Но я не слишком-то рад тому, что я преуспел… и тому как я преуспел. Барон пожал плечами, и, наклонившись, пошевелил прогорающие в камине дрова. Ноги Андре тут же окутало приятное тепло, и ему пришлось сменить позу, чтобы отогнать несвоевременную сонливость. Де Бац проницательно улыбнулся. – Вы, похоже, устали. Но, раз уж мы затронули эту тему, я возьму на себя смелость еще немного попотчевать вас семейными легендам. Когда мой предок приехал в Лондон, как раз перед казнью короля Карла, он рассчитывал помешать исполнению приговора, похитив всех палачей в округе. – Теперь ясно, от кого вы переняли масштабный подход к делу, барон. – Надеюсь на это, – довольно улыбнулся Жан де Бац. – Легенда говорит, что это масштабное предприятие даже удалось д’Артаньяну и его верным друзьям, но… – Но? – Но появился еще один палач, который и осуществил казнь. Доброволец, – барон кинул на Моро короткий взгляд. – И дворянин. – Чтобы дворянин отрубил голову королю? – недоверчиво переспросил Андре-Луи. – Я далек от того, чтобы сомневаться в ваших словах, но такой факт… шокирует. Улыбка де Баца стала кривой. – Среди палачей короля Людовика тоже немало дворян… равно как и тех, кто до революции пользовался приставкой «де» без должного права, а теперь предпочел откреститься от аристократии. То, что им не пришлось поднимать топор своими руками, не меняет сути. – Я уже хорошо узнал вас, барон, – медленно проговорил Андре-Луи. – И понимаю, что вы рассказали мне это не просто так. Какова ваша цель? – Напомнить том, как далеко может завести людей месть. Тот молодой человек – Мордаунт – считал себя несправедливо обиженным, и в отместку примкнул к Кромвелю. Но просто победы его сторонников оказалось недостаточно, он пожелал возмездия своими руками. – И как же он жил после этого? – Недолго, – ответил де Бац. – И знаменитый Шарль д’Артаньян приложил руку к этой кончине, хоть и без всякого удовольствия. Впрочем, смерть палача уже не могла воскресить короля. – Подозреваю, что обижался тот человек справедливо, – проворчал Моро. – То, что я читал о Карле Первом и его правлении как-то не располагает к долгому сожалению. – Но это не было поводом сносить топором королевскую голову, – несколько резко парировал барон, – и проливать августейшую кровь. Англичане первыми подняли руку на сюзерена, сейчас этот опыт повторили французы. Завтра… кто знает, каким будет мир, в котором будут жить наши внуки? «Лучшим, чем тот, что мы имеем сегодня», – упрямо подумал Андре-Луи. Барон де Бац навряд ли был хорошей аудиторией для обсуждения конституции и прочих достижений, которые дала Франции революция, но которые, увы, оказались разрушены набирающей обороты машиной террора. – Почему-то мне кажется, – произнес он, внимательно глядя на Жана де Баца своими темными глазами, – что сейчас вы видите себя д’Артаньяном, а меня – пока что не согрешившим Мордаунтом. – Что-то вроде такого, – не стал отпираться гасконец. – Вы, Моро, человек сильных страстей, хоть и прячете их под маской прожженного циника. Я хотел бы, чтобы вы не давали им воли… во всяком случае, до того, как привлечете на помощь свой ум, или же – посоветуетесь со мной. – Я уже не юнец, – теперь настала очередь Андре-Луи дарить оппоненту кривые улыбки. – Поверьте мне, все, что я делаю, я делаю хладнокровно и очень обдуманно. – Наверное, это пугает меня еще больше. – Почему? До сих пор я был на вашей стороне. – Надеюсь, что так будет и впредь, – вздохнул барон. – Если только вас еще кто-нибудь не обидит. Усмешка Моро стала недоброй. – Давайте надеется, что у господ роялистов хватит ума обходить стороной мои больные мозоли – особенно сейчас, когда мы снова сражаемся за одно дело. Де Бац только вздохнул. Он достаточно хорошо знал собственное сословие для того, чтобы утверждать: благоразумие и аристократия – это не самое частое сочетание. И барону оставалось только надеются на то, что прихоть судьбы однажды не сделает этого ироничного человека напротив его злейшим врагом. Потому что ему было бы очень, просто чертовски трудно желать ему смерти.