Дохлая рыбка

- Правду говорят, что рыбка и сделать ничего не может в постели? – В голосе Пайпера больше любопытства, чем язвительности, он переплетает пальцы с пальцами Эдмура. Перины в Риверране мягче, чем в Розовой Деве, они тотчас прогибаются под тяжестью тел. Марку нравится дразнить Эдмура, нравится наблюдать, как мрачнеет его лицо, когда кто-либо вспоминает песню Тома Семиструнного, но сейчас ему просто хочется услышать ответ Талли. И ответит ли он вообще хоть что-нибудь. Но Эдмур не отвечает, только отнимает руку и с напряженной сосредоточенностью расстегивает перламутровые пуговицы на рубашке Пайпера. С легкостью они выскальзывают из петель. С бриджами сложнее: их нужно развязывать, хотя Марк помнит, что на столе лежит снятый вместе с дублетом кинжал, и завязки можно было бы просто перерезать. Но рыбка, видимо, хочет все делать по-своему. На щеке у него темнеет длинный след, оставшийся, видимо, после плена. Марка не было рядом, когда наследника Риверрана взяли в плен, не было и тогда, когда Робб Старк освобождал его. С самого начала Войны Пяти Королей он вообще редко оказывался поблизости, и теперь это нужно было компенсировать. Эдмур приподнимается, чтобы поцеловать Марка. «Забудь плен, забудь Тома, забудь короля Севера и Ланнистеров, всех забудь», хочет сказать Эдмур. Неважно, самому себе или Марку. У последнего вьющиеся каштановые волосы – почти как у Эдмура, но ближе к коричневому, чем к рыжему. Эдмур запускает в них ладонь, накручивая кудри на пальцы, притягивая Марка к себе, заставляя прижаться сильнее. Марк немного лукавит и мнется, как та безымянная шлюха поначалу, не раскрывает рта, пока давление чужих губ не усиливается. Марк провоцирует рыбку, которую в Речных землях заклеймили дохлой. - Правду говорят, что рыбка была мертвецки пьяна? – Пайпер не считает, что ему нужно что-то доказывать или компенсировать, он может и бесцеремонно порвать завязки, может вырвать крючок на рубашке, он может все. Эта привилегия дается вместе с самим фактом близости Эдмура. Он может любить Эдмура. - Нашел кому верить! Семиструнному ублюдку… - не без скрытой обиды хмыкает тот. Когда Марк опускается головой на подушку, свеча на прикроватном столике зажигает его волосы рыжим – почти того же оттенка, что и волосы Эдмура, который раздвигает его колени и заставляет член откликнуться на плотную хватку ладони. У песни легкий, приятный мотив из тех, что привязываются быстро и еще на долгое время остаются в памяти, Марку не нужно долго вспоминать, чтобы мелодия вновь зазвучала в голове. Похожая на плеск воды в роднике мелодия – простые слова. Старику Хостеру Талли повезло, что он перестал покидать свою постель прежде, чем эти слова успел услышать весь Риверран, и слуги начали порою мурлыкать их в коридорах. Сам Эдмур периодически слышал ее, но никогда не мог поймать никого из слуг на месте преступления и был слишком мягок, чтобы наказать всех. Он всегда был мягок. За это Марк Пайпер его любил. Песня о дохлой рыбке звенит в ушах. Дохлая рыбка размазывает по члену смазку и входит одним рывком. Кажется, Марк успевает поймать себя на мысли, насколько же сильно скучал по Эдмуру, прежде чем выгнуться, подаваясь бедрами вперед. - Зато у Семиструнного ч[i]у[/i]дные мелодии, - выдыхает он, воздуха в легких хватает только на это. Эдмур слепо привязан к семье и удивительно наивен, недальновиден, через пару дней ему предстоит вновь отпустить от себя Марка. И если бы он был до конца честным с собой, чего не может себе по-настоящему позволить наследник Риверрана, то понимал, насколько это решение глупо. Глупо, безрассудно, безотчетно. «Ты должен съездить в Розовую Деву, повидать семью», сказал он Марку в тот вечер, когда последний вернулся. «Зачем мне Розовая Дева, если есть рыжеволосый лорд», отозвался Пайпер. И почему-то Эдмур верил – или отчаянно хотел верить – что он не солгал, но все равно настоял на отъезде. Ему хотелось поступить правильно, хотя он и не знал, для кого же это могло быть лучше. - Правду говорят, что шлюхе пришлось ублажать рыбку ртом? Вместо ответа Эдмур сдавленно стонет, ускоряет движения, и Марку приходится сильнее вскидывать бедра. Широкую грудь Эдмура пересекает шрам – он уже не кровоточит и практически зажил, но шершавая багровая короста приковывает взгляд. Такие же украшали колени Талли в детстве, а Кейтилин строго отчитывала младшего брата за неаккуратность во время игр с мальчишками. Практически всегда Эдмур пропускал ее слова мимо ушей. Ему было достаточно просто улыбнуться, чтобы умилостивить сестру. Эта обезоруживающая, немного наивная улыбка сохранилась у него, казалось, еще с тех пор. Марку интересно, улыбался ли Эдмур в песне Тома из Семи Ручьев. Марку интересно, улыбнется ли Эдмур ему, когда вспыльчивость уступит место привычному спокойствию. Марку душно, он стискивает ноющий член: - Правду говорят, что дохлую рыбку было слышно в Вольных городах, когда он кончил? Второй – и последний – плюс не позволяющего подняться с кровати недомогания Хостера Талли была правдивость последних слухов. Марку почти приходит в голову мысль остаться. // Речные лорды разъезжались постепенно, каждый торопился в свои земли, каждый старательно это скрывал, чтобы не зарекомендовать себя с отрицательной стороны в глазах Эдмура. Марк хотел уехать, Эдмур хотел, чтобы он уехал. Все было так чертовски просто и решаемо, но чувство, будто происходит нечто неправильное, тем не менее, не покидало, а как избавиться от него, Эдмур не представлял. Избавиться от Марка в самом деле было легче. Дарри покинул Риверран первым, Гудбруки, Бракены и Баттервеллы – следующими, Карил Вэнс не мог решить, оставаться подле лорда или возвращаться в Приют Странника. Замок находился на полпути к Розовой Деве, и Марк был готов составить другу компанию на обратном пути. - Леди Кейтилин не понравится, что ты оставляешь Риверран без знаменосцев, - говорил Марк. Эдмур понимал, что замечание по-своему резонно и правдиво, но не желал признаваться в том. - Моя сестра ничего не понимает в войне, поверь. К тому же, она Талли. Ее пытались выдать замуж за одного Старка, выдали за другого, но в глубине души-то она все такая же Талли, которой я помню ее: «Семья, долг, честь» для нее – не пустой звук. - А по-твоему, в этом есть честь? - Не знаю, есть или нет, но так будет правильно, - пожимал плечами Эдмур. – Как будущий лорд, я должен заботиться о своих знаменосцах, а мои знаменосцы должны защищать свои владения. - Тогда это не понравится молодому лорду Старку. - Робб еще мальчишка… - Этот мальчишка тебя спас. Честь значила для Эдмура достаточно, чтобы не забывать подобных вещей, но Робб, как и мать, всегда был скорее Талли, чем Старк, что заставляло его дядю вспоминать самого себя в его возрасте и судить, отталкиваясь от воспоминаний, а не от здравого смысла. Эдмур молчал, а Марк не желал покидать его, оставляя недоговоренности и шероховатости. - Поступай так, как считаешь нужным. Розовая Дева будет верна Риверрану в любом случае. Марк любил его за мягкость и хотел, чтобы Эдмур отвечал взаимностью, все ведь так просто, проще, чем с дохлой рыбкой из песни. Дохлой рыбки не существует, ее оклеветали, ее назвали такой люди – и Том из Семи Ручьев, но у Пайпера не было оснований действительно верить Тому. Только Эдмуру, только тому, кого он любил всю жизнь, с тех пор, как они маленькими мальчишками играли в похожей на сад богороще Риверрана, а до красной листвы чардрева затихающими раскатами доносились известия о восстании Баратеона. «Все так просто», твердил он себе, но почему-то в реальности оказывалось сложнее, и простой любви не хватало, и Розовая Дева присягала на верность старику Хостеру и его сыну-наследнику. Был ли в этом настоящий смысл, Марк не знал: на верность надо не присягать, ее надо доказывать в боях и читать в глазах того, кто вжимает тебя в шелка риверранской спальни. «Все так просто», повторял он мысленно. В придорожных тавернах, где они с Вэнсом и Дарри останавливались, возвращаясь из Королевской гавани, рассказывали, будто у «короля» Станниса Баратеона десница – контрабандист. Доверительным шепотом добавляли, что Станнис отрезал ему пальцы за преступное прошлое, а тот сохранил обрубки в ладанке, заявляя, что в них – его удача. Говорили, что ему отвели обширные владения в Дождливом лесу. Контрабандист поклялся Станнису в верности и потребовал себе имя «Сиворт» - достойный моря. Если этот наглец и был достоин моря, то лишь как обгладываемый рыбами труп, даже если им достанется на несколько пальцев меньше. Марк любил его за то, что все было просто, и хотел, чтобы положение дел таким оставалось, но Хостер Талли угасал день ото дня, а ответственность, которая раньше была на плечах отца и старшей сестры, давила на одного Эдмура. И Пайпер не был уверен, что может помочь. Он мог бы выслушать или обнять или позволить выплакаться на плече, как Эдмур плакал в детстве на плече у Кейтилин, но не более того; все остальное лежало вне масштаба их отношений и, наверное, впервые Марк об этом сожалел. Прощание тоже не было простым – ни для кого из них: Эдмур смотрел волком, словно у него пытались насильно отобрать уверенность в правильности поступков, когда только последнее, собственно, у молодого лорда и оставалось. А Марк не умел обращаться с волками, его конек и его максимум – форели. Уезжая, он чувствовал, что непременно найдется причина вернуться, пока война принимает наибольший размах. Уезжая, он чувствовал, что Эдмур Талли больше не смотрит вслед, зато через некоторое время в Розовую Деву прилетит ворон с письмом, сообщающим о предстоящей помолвке Эдмура и девицы Фрей, устроенной Роббом Старком. - Самое разумное, что можно предпринять! – хмыкнет Клемент Пайпер, пока Марк с плотно сжатыми губами будет сжигать письмо над свечой. // Перины в Риверране мягче, чем в Розовой Деве, но сейчас Марк Пайпер не отказался бы и от простого матраса, если бы тот не был столь жестким, как его постель в Близнецах. Он повидал много темниц, но ни в одной не сидел сам и до некоторого времени полагал это своей удачей. Такой же, как встречу с Эдмуром или снятие осады Риверрана. Но Эдмур был далеко, в глубине души Пайпер даже полагал, что его убили. Или собирались убить, что вряд ли делало ситуацию лучше. А снятие осады не дало никаких существенных или продолжительных результатов в Войне Пяти Королей. Что можно говорить о результатах Войны Пяти Королей, если и король-то остался один. Марк думал, что до Розовой Девы скоро непременно дойдет сообщение о том, что он жив, [i]наследник[/i] лорда Пайпера жив. Может быть, хоть это смогло бы что-то изменить. По крайней мере, в отношении него самого. Эдмур Талли отпустил речных лордов в свои владения. Защищать [i]свои[/i] земли. Не Риверран, но [i]свои[/i] крепости. Наверное, все было решено уже тогда – уже тогда распался союз. Каждый из существовавших – или имевших возможность зародиться – союзов. - Твой отец присягнул Железному трону, - обронил как-то стражник, обходящий темницы. – Король Севера, - это звание он произносил с особой насмешкой в голосе, которую Марк мысленно прощал лишь из-за того, что она относилась к Роббу, а не к Эдмуру, - теперь мертв. Как и его мамаша, и его люди, и его волк. Как вы там его звали – Молодой Волк? Мы пришили волчью голову к его телу и прославляли короля. – Тонкие губы разомкнулись, обнажая ряд неровных полусгнивших зубов. То был единственный случай, когда Марк благословлял богов, что в камерах темно, ведь стражник не мог видеть его исказившегося лица. Слишком хорошо Марк помнил и лютоволка, и его хозяина, и всплывающая перед мысленным взором картина внушала ужас. Наверное, она должна была внушать ужас и Эдмуру. Если того еще оставили в живых. «Если того еще оставили в живых» - ключевая фраза. Марк продолжал в это верить, как преданный рыцарь, но не смел, опасаясь оказаться неправым. Кажется, форель поймали на крючок. Даже если крючок так прелестен, как юная Рослин, он не переставал нести смерть. - Это нужно не мне, а королю, - успокаивающе улыбаясь, говорил Эдмур накануне свадьбы. – Ты же знаешь, что это ничего не меняет по сути. Знаешь, ведь так? - Это ничего не меняет, - повторял Марк. Он правда верил в то, что говорил: подобные слова упрощали все происходящее, а значит, более чем вписывались в ту картину мира, которую Пайпер рисовал себе. - Я знал, что ты понимаешь. – Поначалу Марку даже казалось, что Эдмур его поцелует, но тот лишь похлопал по плечу так, как хлопал Вэнса. И Ригера. И Смоллвуда. И похлопывал Робба, когда тот был младше и все еще имел право называться просто племянником Эдмура, но не королем. Так Эдмур, изученный вдоль и поперек мягкий Эдмур, которого легко задеть глупой песней о глупой рыбке, успокаивал и внушал человеку, что он – не один. В кабаках еще часто добавляли про десницу Станниса Баратеона, будто бы тот честен настолько, что «королю» не хватает храбрости его убить за жестокую правду, потому что в момент казни придется смотреть ему в глаза. И видеть в них отражение своих пороков. Ни один человек не способен этого вынести. В этом плане контрабандист выигрывал у лорда Риверрана. Тот не был честен. Речных лордов не нужно было отпускать в свои владения, чтобы союз развалился: его никогда и не было. Эдмур Талли, оставшийся без матери и сестер, хотел доказать всем и себе самому, что одиночества не существует. За это Марк Пайпер ненавидел присягу на верность: это всегда были всего лишь слова, простая формальность, не более того. В конце концов, каждый оставался сам по себе. Каждому отводилась своя камера. И камера Эдмура была слишком далеко от него.