Кое-что о борьбе с идолопоклонничеством

Армин долго думает, кто будет у него первым. Больше всего он хочет Эрена, но Эрен – это табу. С детства. Эрена нельзя. Именно потому, что он подтирал Армину сопли; именно потому, что он заставлял его, избитого, подниматься с земли и сплёвывать розоватую от побоев слюну десятки раз. Эрен с ним давно, на Эрена у него болезненная фиксация (и прочная эрекция), от которой Армину так легко не избавиться. Эрена он оставляет напоследок – если хватит духу завалить и потрогать за член собственного идола. В конце концов, у Армина невероятно много нереализованной агрессии. В конце концов, Армина корёжит от никак не сублимированного желания обладать. Первым становится Марко. Марко оказывается мягким. Армин привык обращать особенное внимание на мягких людей – его самого называли слабаком, хиляком и нюней (не без причины), но будь он на месте кого угодно из кадетов – не спускал бы с себя глаз. Марко не взять собственной хрупкостью, граничащей с женской красотой, – поэтому Армин берёт его напором, и Марко поддаётся, ломается с лёгкостью и как будто удовольствием. Марко мягкий в самом прямом смысле. У него мягкий, приятный рот. Марко берёт им член Армина по собственной воле, и Армина бьёт отрезвляющая мысль, не ведёт ли прямой и открытый Марко свою игру (такую же, как у него) – бьёт быстро и столь же быстро угасает. Нет. Марко хороший человек. Марко сосёт без огонька, но очень приятно. Сам он возбуждается ощутимо сильнее Армина, потому что опускает руку между ног и неторопливо, с чувством гладит себя сквозь брюки, не забывая глубоко заглатывать. Армину скучно. Он грубо разжимает челюсти Марко, не отказывает себе в удовольствии провести пару раз головкой члена по его тёплым и влажным губам перед тем, как развернуть, спустить штаны с бёдер Марко (мягких; таких мягких, что Армин, не сдерживаясь, ещё и сильно мнёт их, а потом наклоняется и коротко целует), заломить руки за спину и войти в него насухую. Марко не слишком доволен – ему больше нравится с чувством отсасывать за казармой, чем принимать долбящийся в задний проход член; зато очень доволен Армин. Когда Марко умирает, Армину почти жаль. Вторым оказывается Конни. С Конни ещё легче, чем с Марко: он только что пережил нападение титанов, он вусмерть (потому что только что пережил смерть) пьян и категорически на взводе – ему нужна разрядка. Поэтому он не протестует, когда Армин лезет ему в штаны и принимается надрачивать. Он только оборачивается (когда Армин вжимает его в стену), стараясь нащупать губами губы. Армину совсем не хочется с ним целоваться. Армину, если быть честным, хочется целоваться только с одним человеком. Поэтому он скупо прижимается к свободной от воротника шее, а потом кусает беззащитную кожу. Конни стонет, а Армина охватывает неожиданное возбуждение, и он кусает его ещё раз. Он вжимается своими бёдрами в бёдра Конни, трёт его член, трётся об него сам и не даёт тому кончить. Разбитый Конни просыпается утром со следами зубов по всему телу, но никому (в том числе ему самому) не приходит в голову считать причиной тихого и милого Армина. Третьей чуть не становится Микаса, но Армин вовремя берёт себя в руки. Микасу тоже трогать нельзя, но совсем не по той же причине, что Эрена – Микаса маниакально зациклена на Йегере, зациклена сильнее самого Армина, и это никак не может его возбудить. Поэтому он только неловко тыкается ей в ключицу (вместо левой груди), бормочет что-то неразборчиво-благодарное и виснет на шее. Микаса отводит его к койке. Армин остаётся без секса в тот день. Четвёртым становится Жан Кирштайн, и этот случай едва не накрывает огромным тазом всю кампанию Армина по преодолению своих страхов перед Эреном Йегером. (Ведь, если быть совсем честным, Армину не нужен никто из кадетов сто четвёртого. Ему нужен только один, к которому он никак не может подступиться). Потому что Кирштайн не смотрит на Армина с одобрением, как Марко. Кирштайн не тянет его руки к застёжке своих штанов. Кирштайн просто понимает, что оказывается загнан в угол милашкой Армином, Армином-ромашкой. Понимает, смотрит исподлобья, кладёт руки на ремни крепления на своих бёдрах, сам же расстёгивает пуговицы. – Давай быстро. – Не получится, – качает головой Армин и улыбается. Он обладает очень быстрым умом, а потому сразу же понимает, что с Киртайшном ему будет... ох как хорошо. Сначала он приказывает Жану раздеться. Жан горд и упрям: он отказывается. Они дерутся, заламывая руки и пихаясь коленями, и Армин одерживает верх (еле-еле: выезжает на ловкости). Жан сдаётся и раздевается, но продолжает сверкать глазищами совсем по-звериному. Стоит Армину потерять бдительность – Жан всё же одержит верх. У Жана жилистые руки, сильные ноги, сжатые губы. Красивый член. Кирштайн – он ведь совсем как Эрен. Эрен. Эрен. Фиксация. Боль. Идол. Жан проиграл, а потому сам обнимает Армина за талию, проводит языком по шее. Эрен. Эрен... Горячий язык облизывает ключицы Армина. Кирштайн сам подаётся Армину навстречу. Трётся об него всем телом, елозит бёдрами о бёдра. Хватается пальцами за свой член, но тут же когда Армин бьёт его по рукам, перекладывает ладони ему на плечи и прижимается тесно-тесно, так что член оказывается зажатым между животами. Внутри Кирштайна тоже тесно-тесно. Армин стонет. Армин стонет искренне; искренне же забывается, когда из его рта вылетает протяжное: "Жаан!.." Жан. Кирштайн. Эрен. Жан. Армин кончает (с гортанным хрипом, скрывающим под собой исступление) и одевается быстро. Спешно. Кирштайн же, наоборот, смотрит за ним внимательно, как был – голый. Армин бежит, и Кирштайн следит за его поражением. Странно, отстранённо думает Армин: Жан проиграл, но выиграл. Странно, повторяет он, закрепляя ремни: Армин проиграл, но его это никак не трогает. Он снова хочет эти руки. Он снова хочет этот рот. Он снова хочет этого человека. С этого дня Армин начинает избегать Жана Киртшайна. Человека, который победил его, проиграв. – Армин? – вежливо и легко обращается к нему Саша. Армин старается переключиться на женщин, но встаёт у него с трудом. – Эй, Армин? – смеётся Бертольд, когда Армин валит его на койку и безыдейно имеет. Бертольд с лёгкостью мог бы его одолеть – но не делает этого. Кажется, чувствует, что не может наказать его сильнее, чем Армин наказывает сам себя – а потому терпит. – Армин, что... что с тобой? – шелестит шёлковая Криста, стараясь вместить в распахнутые глаза всего Армина целиком. Армин думает, что Криста – точная его копия. Только девочка. Армин представляет, что трахает сам себя, и эта мысль возбуждает куда сильнее, чем ощущение аккуратных грудей под ладонями. Кристе больно. Криста громко кричит в его ладонь, и Армин исступлённо стонет. В конце концов, ничего из этого не спасает его. Армин помнит яркий взгляд Эрена. Армин чувствует на себе непокорный взгляд Кирштайна. Армин ненавидит себя. Наконец, он решается и решает овладеть Эреном. Это оказывается легко. Тошнотворно легко. Эрен возбуждён битвами, тренировками – всем происходящим. Он – идол, и у Армина всё же дрожат руки, когда он его раздевает, но даже при виде вставшего члена (!) своей одержимости Армин чувствует лёгкое отвращение. Не потому, что Йегер вдруг стал ему противен. Потому, думает Армин, мерно водя ладонью по двум членам сразу, что Йегер стал ему не нужен? Но... Эрен громко вдыхает, прижимая Армина ближе. ...тогда... Эрен стонет, когда Армин лижет (не может спокойно лизать, – а потому прикусывает) его соски. ...в чём... Эрен облизывает собственные губы, когда Армин трахает его, и произносит что-то бессознательно-страстное (ожившее из пошлых мечтаний Армина) вроде "Да!", "Ахх...", "Ещё!". ...в чём, титаны его побери, дело?.. Армин разочарован. Армин кончает в Эрена и едва не произносит мягко перекатывающееся на языке имя. – Ох, – говорит он вместо этого, красный от смущения. – Я хочу тебя, – признаётся Армин Кирштайну. Нет – это не вся правда; но Армин не может выдать всё сразу. Он задохнётся. Он захлебнётся. Он подавится воздухом и умрёт. Кирштайн хмыкает. – Вот как. – Ага, – просто кивает Армин. Он чувствует себя игрушкой. – Пожалуйста, – он кладёт ладонь Кирштайну на грудь (очень целомудренный жест), потом легонько оттягивает его поясной ремень. Он садится перед ним на колени (и чуть приподнимается, иначе пах стоящего во весь рост Кирштайна оказывается на уровне его макушки – а не рта). – Можно? Кирштайн снова хмыкает и кладёт ладонь на голову Армина. Зарывает пальцы в волосы Армина. Армин трётся носом о его ширинку и плачет. – Ты, – говорит ему Кирштайн, приподнимая его за подбородок и заглядывая в глаза, – мелкий извращенец. Ни грамма осуждения, ни толики неприязни. Армин плачет ещё сильнее (сжимает зубы, лишь бы не выглядеть страшным плаксой). – Иди сюда, – мягко говорит Жан и пытается потянуть его наверх. Армин исступлённо мотает головой. – Нет, – говорит он, утирая сопли. – Пожалуйста, разденься. Разденься. Это совсем не приказ теперь, но Кирштайн повинуется – или одаривает его. Армин готов облизать Жана с ног до головы. Он начинает с живота. У Жана твёрдый живот. Армин не думает об Эрене. Потом он переходит на бёдра – их он слегка покусывает. И не думает об Эрене. Зато вспоминает Марко. Тот с такой самоотдачей, с таким исступлением делал минет – а теперь, так запоздало, Армин его понимает. Он облизывает член Жана сверху вниз, ведёт обратно губами – и посасывает головку. Армин слышит (не стон даже) тихий хрип сбившегося дыхания, и это возбуждает его так, что он кладёт руку себе между ног. – Эй, – говорит Кирштайн, странно смотря на него – с хитринкой? с понимающим прищуром? – не торопись, мелкий извращенец. Армин кладёт обе ладони на его бёдра и увлечённо сосёт. Армин не думает об Эрене. Зато вспоминает Конни. Теперь он точно так же готов отдаться, бессознательно ища чужие губы. У Жана они жёсткие, но Армин не может оторваться. У него самого давно и безнадёжно стоит, но он скользит языком в рот Кирштайна, посасывает его язык и не может, не может перестать этого делать: целоваться с Жаном Кирштайном – это самое прекрасное, что он испытывал в своей жизни. – Жан, – говорит Армин, не в силах сдержать своё открытие. – Тихо, – отвечает Кирштайн, хватаясь за его член. – Жаан! – стонет ему в губы Армин, цепляясь за его плечи, когда возбуждение оказывается совершенно невыносимым. – Заткнись. Вопреки грубой фразе, Жан гладит его по коже за ушами нежно. И целует тоже нежно – Армин чувствует, что он тоже не может от него, Армина, оторваться. Армин тает. Армин забывает обо всём. Об агрессии, о фиксациях, о титанах даже. Об Эрене. О ненависти к себе. Обо всём. Обо всех. – Иди сюда, – говорит Жан, прижимая его к себе, стоит Армину чуть отстраниться. Кажется, они так и кончат – от затяжного, бесконечного, исступлённого поцелуя. Иди сюда. Иди сюда, Армин. Иди сюда, Жан. Иди сюда. Поцелуй меня. Не оставляй меня. Я не знаю, как так вышло – мне не нужен больше никто, кроме тебя. Никто. Никто. Никто.