И ещё немного

Кевину Райану ― тридцать и ещё немного. Про таких одобрительно говорят: «В самом соку», ― ещё молод, но уже не юнец. Лёгкая скованность в движениях и необъяснимая любовь к костюмам с жилетами (в двадцать первом-то веке). Кевин Райан ― молодец, гордость и защита семьи, друзей и Эспозито. Эспозито ― особенно. На ремне ― полицейский значок, в кобуре ― глок 19. На столе разбросана сотня или больше папок, и в каждой нужно навести порядок. Телефон ― непривычно молчит, Кевин Райан ― на страже порядка. Хотя какой может быть порядок в городе, если в голове бардак, бедлам и немного ― солнце? Алексис приходит утром ― выпархивает из лифта и подлетает к Каслу, тот едва не давится кофе, но всё равно слушает её щебет и даже кивает. Кевин не знает, о чём она говорит, потому что не вслушивается или потому что не хочет услышать, чёрт его разберёт. Алексис ― всего девятнадцать. Это намного меньше, чем Кевину. Если задуматься, она младше его на целую жизнь. Ведь что такое девятнадцать? Это Колумбийский, первый водка-редбулл и свобода. Кевину Райану ― тридцать, а в подробности вдаваться не стоит, хватит и этого. Это виски в полночь, будильник на шесть ноль-ноль и кошмары по воскресеньям. Последнее ― его любимое. Он слишком резко ― это даже Эспозито замечает ― встаёт из-за стола и уходит подальше, к кофе-машине, сбегает, поджав хвост. Хотя убеждает себя, что просто хочет капучино. На часах ― десять пятнадцать, Алексис должна быть в университете, или отсыпаться после вечеринки, или пить очередной витаминный коктейль, о которых постоянно ворчит Касл. Когда машина, пуская пар, выдаёт готовый кофе, а Кевин осторожно, чтобы не обжечься, берёт чашку ― Алексис чмокает отца в щёку и уходит. Когда Кевин возвращается к своему столу ― закрываются двери лифта. А на столе его дожидаются: клочок бумаги, почти каллиграфическое «Привет» и смайлик. От такого Кевина не спас бы и бронежилет. *** Когда Райан и Эспозито прилетают на очередной вызов ― всё уже оцеплено, и пластиковая ярко-жёлтая лента мельтешит перед глазами, пляшет и извивается под порывами ветра. Лэни бухтит на патрульных, чтобы не топтали улики, а сама ― едва не тонет в багряной луже. Жертве ― не больше двадцати, маленькая и хрупкая, тростиночка, а не девушка. Перед такими хочется открывать двери, чтобы, не дай Боже, не зашибло. Но от ножа таких всё равно не спасти, понимает Кевин, внимательно разглядывая тёмно-рыжие локоны, нелепо обрамляющие бледное лицо. На груди несколько ран: лезвие явно задело пару важных артерий и почти наверняка ― внутренние органы: вон, сколько крови на асфальте. Тут не надо быть судмедэкспертом, чтобы понимать: не было у тростинки шансов. И у Кевина Райана тоже нет. ― Ограбление, ― пожимает плечами Эспозито, быстро обшарив сумочку жертвы. ― Ни документов, ни кошелька. Очередная Джейн. Кевина уже воротит от неопознанных но он и виду не подаёт: вымышленное имя лучше, чем никакого. Только родственникам ― леденящая неизвестность и вздрагивать от каждого звонка. Кевину Райану тридцать и ещё немного, хотя порой кажется, что намного больше. Впечатлений от жизни ― так на все сто пятнадцать. В переулке нет камер, свидетелей ― предсказуемо ― тоже. Как найти убийцу? Как хотите, так и выкручивайтесь. Это только в фильмах всё просто, легко и за сорок минут, а на деле ― опять висяк. Такие преступления ― случайные ― самые лучшие: никого не найдёшь, ничего не докажешь. И от бессилия хочется руки выкручивать из суставов, мертвецки напиваться и падать в постель ― и чтобы ничего не снилось, пока не разбудит чёртов будильник. Но Кевин и виду не подаёт, что у него к горлу подступил горький ком, только поправляет галстук и достаёт из кармана блокнот, оглядывает исписанные стены ― в тщетной надежде найти свидетелей. Хотя кого спрашивать? Кирпичи в подворотне, мусорные баки или позавчерашнюю газету, край которой окрасился в бурый? Кевин не замечает, как рисует в блокноте смайлик. А в ушах звучит эхо от выстрела. *** Он возвращается в участок выпотрошенный и опустошенный, едва переставляя ноги, и успевает услышать обрывок монолога Касла о хиппи, коктейлях и блудных дочерях. И о том, что иногда маленькие рыжие девочки вырастают, но об этом Кевин старается не думать, нельзя ему. Дочь Касла хрупкая, живая и слишком настоящая. Куда ему до неё. У Алексис есть тот мальчишка с папайями и манго. А у Кевина что? Трупы, кровь и вечное: «Прости, я сегодня опять допоздна». Вот поэтому у него с Дженни и не ладится. Он почти хочет подойти к Каслу прокричать в лицо: «Мне нравится твоя дочь!» Чтобы тот, наконец, врезал ему пару раз, вправил мозги и выбил все глупые мысли из головы. Кевин Райан ― джентльмен до сверкающих запонок, дурацкого галстука и начищенных до блеска ботинок, на подошвах которых наверняка осталась кровь «тростинки». А потому он и виду не подаёт, что что-то не так. Всё. Не. Так. На столе ― гора отчётов, на мониторе ― записка с цифрой пятнадцать, Гейтс тонко напоминает, что у него чёртова прорва незакрытых дел. Когда уж тут думать о рыжих девчонках. Кевину Райану ― тридцать и ещё шесть лет, не старость, но уже и не «водка-редбулл», от такого легко угодить в депрессию с психоаналитиком и разговорами ни о чем. Он радуется, когда звонит Эспозито и сообщает, что Лэни что-то нашла. Значит, есть повод выйти из душного участка туда, где прохладно, тихо и нет Касла. Часы беззвучно кричат: «Тик-так». *** Когда он разглядывает лежащую на столе хрупкую, будто сломанную, накрытую простынёй и оттого кажущуюся ещё более бледной девушку-тростинку, то впервые за долгое время молится. Богу, от которого почти отрёкся, чужим богам и ― Солнцу, что навсегда замерло в её волосах. Шальная мысль ― серийник ― бьется гвоздем у виска. И Кевин до нервной дрожи, до липкого пота на спине ― боится. К чёрту безумных психопатов, мафиози и богатеньких ублюдков. К чёрту давнюю и оттого почти забытую работу под прикрытием. Мысли нужно держать под контролем. Они нематериальны. Кевину Райану слишком много лет, чтобы тешить себя глупыми страхами и несбыточными надеждами. Вот только «тростинка», лежащая сейчас на столе, заставляет забыть о запонках, жилетах и ― немного ― о возрасте, вспомнить ― из-за чего ему снятся кошмары. Алексис Касл девятнадцать, и это она могла лежать под простынёй. Она тоже хрупкая и рыжая. И почти наверняка ― не страшится срезать путь через безлюдные подворотни. Кевин рассеянно слушает Лэни, помечает детали в блокноте и убеждает себя, что один труп ― это не серийный убийца. А рыжих девушек ― тысячи, глупо волноваться об одной. На секунду ему кажется, что Джейн Доу спит, а вовсе не мертва. На мгновение ― что Алексис Касл всё-таки однажды была права. Но в этот момент его окликает Эспозито, и Кевин забывает, в чём же именно права Алексис и права ли вообще. Час назад в подворотне в Бронксе нашли девушку. У него перехватывает дыхание.