Рисуя твой силуэт

Едкий запах приводит в чувства. Нашатырь? Да, именно он. Все какое-то размытое и кажется слишком неправдоподобным. До тех пор, пока... - Гиммджоу! - пытаюсь встать на ноги, однако слабость во всем теле не позволяет мне этого сделать. - Постарайся обойтись без лишних движений, - произносит женщина в белом, останавливая меня рукой, - Этот пришел в себя, - обращается она уже к кому-то другому. - Что с ним? Ну, с Гриммджоу. Девушка поворачивает голову куда-то в сторону. - Живой, пока что. - Пока что? К горлу подступает тошнота, однако я нахожусь в состоянии ее побороть. - Ну да. Слишком много повреждений. Нам на вряд ли удастся... - Замолчите! Я не хочу слышать окончания этой чертовой фразы. Ты будешь жить. Будешь жить хотя бы потому, что нужен мне, понимаешь? Запрокидываю голову вверх, чтобы не давать воли слезам. Не здесь. Не сейчас. - Но так же присутствует и малая вероятность того, что мы сможем его спасти. - Долго нам еще ехать? - тихо спрашиваю я. - Мы почти что на месте. К тебе меня не пускают. Реанимация, как-никак. Именно поэтому мне приходится сидеть снаружи и ждать, пребывая в неведении. Вскакивать с места каждый раз, когда открывается дверь. Ты сильный. Ты справишься. Я в тебя верю. Слезы я больше сдерживать не могу, они сами, без моего на то разрешения, стекают по щекам, падая на кафельную плитку, которой вымощен здешний пол. Сижу, уставившись в одну точку. Скрип двери заставляет поднять голову. Врач. Мужчина средних лет. Бородатый, с широкими усами, он напоминает моржа, однако, сейчас это вовсе не кажется мне смешным. - Не реви, - говорит он, - Не надо. Все совсем не так плохо, как нам казалось по началу. Горько усмехаюсь ему в ответ. На большее я сейчас не способен. - Кем он тебе приходится? Родственники? - Да нет... - отвожу взгляд в сторону. Белые стены. Здесь везде белые стены. Такой отвратительный цвет. - А что тогда? В каком-то месте штукатурка немного осыпалась. Пора бы, наверное, сделать тут ремонт. - Он мой... - не думал, что эти слова дадутся мне с таким трудом, - Он мой парень. Хотелось бы ограничиться тем, что ты просто мой. - Парень? - я не смотрю на него, но по одному этому голосу понятно, что лицо его выражает высшую степень презрения. - Именно. - Ясно. И он уходит обратно в комнату. Ну а я, вновь оставшись в одиночестве, продолжаю ждать. Выхожу на улицу. - Простите, у Вас сигаретки не найдется? - не думал, что когда-нибудь задам этот вопрос. Парень осматривает меня с ног до головы, после чего протягивает мне извлеченную из штанов пачку. - Вот, держи. - Благодарю, - отвечаю я, вытаскивая оттуда одну сигарету, - А... Зажигалку? Молча достает из кармана. - Спасибо. Прикуриваю, вспоминая, как это делал ты. Закашливаюсь. Конечно, а чего еще я ожидал? - Ты ведь не куришь, - он не столько спрашивает, сколько констатирует факт. - Не курю. Все верно. - Тогда зачем? Отрицательно мотаю головой в знак того, что не хочу об этом говорить. - Не важно. Голова кружится. То ли от нервов, то ли от этой проклятой сигареты. Когда я возвращаюсь обратно в больницу, ко мне подходит тот самый врач. Он не говорит, что ему очень жаль, нет. Он просто бросает мне: - Умер твой хахаль. И идет дальше. Туда, куда шел. А у меня вот ноги подкашиваются. Внутри становится пусто-пусто, а, казалось, закончившиеся слезы, принимаются течь с новой силой. - Педерасты, - слышу я уже где-то вдалеке голос мужчины, одетого в белое.