Дэн

ДЭН …Снова наступила весна, теплая, дождливая, с ранними грозами. Деревья в саду зацвели на две недели раньше обычного. Я вижу их из окна моей комнаты. Уже три месяца я почти не покидаю ее. Работа не отнимает у меня много времени, так что на раздумья остается больше, чем я хотел бы. И на воспоминания. *** …Я повстречал Дэна, когда ему было семь, а мне двадцать лет. В тот день, уже собираясь сесть в машину, чтобы поехать на встречу с… Леной (так, кажется, ее звали), я услышал ругань и какой-то шум. Мат был настолько отборный, что поневоле обратишь внимание, к тому же ужасные слова выкрикивались детскими голосами. "Да, ну и воспитание", - подумал я и повернулся на шум. Худенький кудрявый мальчик защищал крошечного котенка от двух довольно взрослых мальчишек. Котенок, по виду не старше месяца отроду, съежился в углу забора. Мальчишки хотели его забрать, а малыш не давал. Ему уже крепко досталось: под глазом был синяк, курточка вся в грязи, но он не плакал и держался стойко, защищая котенка своим телом. Силы были, однако, неравны, и исход ясен заранее. Не знаю, зачем я вмешался. Лучше бы я прошел мимо. Во дворе были и другие взрослые, но никто не обращал внимания на эту сцену. Да, лучше бы и я прошел тогда мимо… - Эй, вы, оставьте пацана в покое! Вид у меня был внушительный, уже лет пять я занимался бодибилдингом, и обидчиков как ветром сдуло. Малыш подхватил с земли котенка и поднял на меня глаза. Господи, подумал я, он на ангела похож... Он серьезно посмотрел на меня: - Спасибо. Этот Димка, он уже трех котят замучил. Кивнул мне и ушел. Я поехал на свидание и целый вечер не мог выбросить из головы незнакомого мальчика. Кто он, почему я его раньше не видел? Наверное, он не из нашего двора. Через два дня я увидел его снова. Он сидел на лавочке один и тихо плакал. Опять эти подонки, решил я. - Что, забрали котенка все-таки? Малыш покачал головой, и я увидел, что котенок сидит у него за пазухой. И опять: ну что мне стоило уйти. Вместо этого я начал разговор: - Как тебя зовут? - Дэн! – гордо сообщил он. - Дениска, что ли? - Нет, я Дэн. - Хорошо, Дэн. Я – Костя. А почему ты плачешь? Слезы потекли еще сильнее: - Мама не разреша-а-ет… Сказала, отнеси обратно. А они его… Любопытная мордочка высунулась из-под куртки; Дэн погладил ее. Я думал недолго. - Знаешь, как мы поступим? Я возьму его к себе, а ты будешь приходить и играть с ним, - удивляясь сам себе, сказал я. - А можно? - малыш с надеждой посмотрел на меня. - Конечно. Ну, не реви. Пойдем. Я взял его за руку, и мы пошли. Оказалось, мы живем в одном подъезде. *** …Четырехэтажный дореволюционной постройки дом в одном из переулков центра Москвы, с высокими потолками, торжественными лестницами, огромными комнатами, кое-где разделенными на маленькие клетушки, длинными коридорами... Тихий зеленый двор. Вековые липы, каждый июнь наполняющие воздух пьянящим ароматом, скамеечки в тенистых уголках, старые качели, зеленый забор, пенсионеры, мальчишки… Невероятным казалось, что совсем рядом – потоки машин, огромные толпы людей, не исчезающие даже ночью. Раньше почти все квартиры здесь были коммунальными, теперь их остались единицы. Семья Дэна жила в одной из них, в большой, но, к сожалению, единственной комнате. Всего комнат в квартире было четыре. У Дэна была мама и две младшие сестры, Лиза и Наташа. Маму его звали Еленой Владимировной. Она была еще совсем молода, двадцати восьми лет, и очень красива. Это от нее Дэн унаследовал замечательные серые глаза и волнистые темные волосы… Отец Дэна погиб в автокатастрофе, когда мальчику было пять лет, а младшей из сестер – всего год. Елена Владимировна (так она представилась мне, и было неудобно обращаться к ней по-другому, хотя разница в возрасте была небольшой, да и выглядела она моложе своих лет) была учительницей английского языка. Жила семья очень бедно. Было много книг, пианино и минимум другой обстановки. Чисто-чисто, и всегда простенькие цветы или просто красивые декоративные ветки в скромной вазе на столе. Мы жили совсем иначе. Наша пятикомнатная квартира располагалась двумя этажами ниже. Была у нас и дача, и две машины – у меня и моего отца. Я был единственным сыном. Родители мои были слишком заняты, чтобы иметь еще детей. В детстве мне ужасно хотелось брата или сестру, а потом я привык. Мама была профессором МГУ, папа – известным хирургом. Я не знал никаких особых затруднений в жизни, многое воспринимал, как должное. О бедных я читал в книгах. Вырос я, тем не менее, вполне благополучным юношей. Хорошо учился, не связывался с дурной компанией, не стал наркоманом – ничего такого. Не курил, вот напиться мог иногда – с друзьями, занимался спортом, с увлечением заводил необременительные романы, был весьма доволен своим ростом и внешностью. Родители мои были добрыми, терпимыми людьми. Я их видел не очень часто, но как-то так получалось, что в нужные моменты они всегда оказывались рядом. С полным основанием я мог считать себя счастливым человеком. Учился я на экфаке МГУ, мечтал о собственном деле. Финансы увлекали меня с детства, с тех самых пор, как я прочел «Титана» Драйзера. Я видел себя новым Каупервудом… блестящим финансистом, покорителем женских сердец. *** …Появление в доме столь красивого и благовоспитанного ребенка привело в восторг мою мать и нашу домоправительницу, которая прежде была моей няней. Обе заахали-заохали над ним, наперебой принялись угощать разными вкусностями, которых всегда было немало в нашем доме. Дэн отказался наотрез, ничем они не смогли соблазнить его, и только несколько раз вопросительно посмотрел на меня – когда, мол, скажешь о котенке. - Да, кстати. Мама, няня Люба, вот вам новый питомец, прошу любить и жаловать. Дэн его спас от мальчишек, а теперь зверю негде жить. Последовала новая волна восторгов, котенок-то ведь был прехорошенький. - О, да это мальчик! Любочка, прошу вас, вымойте его как следует, - засуетилась мать. - Дэн будет иногда приходить и играть с ним. - Да, да, конечно! – хором сказали обе. У моей няни было много свободного времени с тех пор, как я вырос, а мама была биологом и только радовалась всякой живности. У нас жили две беспородные собачки, Кука и Киса, старый попугай Фима, уж Семен и редкие рыбки в огромном аквариуме. Котенок был наречен Парамоном: так захотел Дэн. Кот естественно влился в семью. Первое время Дэн часто приходил к нему, а потом стал бывать у нас и без повода. С появлением Дэна чинная атмосфера нашего дома оживилась. Парамончик тоже вносил свою лепту: он то лакал молоко из блюдца у Семена и забавно шипел при этом на миролюбивого ужика, то гонялся за Кисой, хватая ее за хвост, то залезал на карниз и истошно вопил оттуда. Самыми смешными были его упорные попытки поймать рыбку через стекло… Фима выучил новые фразы: «Пр-ривет, Пар-рамон!», а также «Бр-р-рысь, котяра!». Но главное – Дэн. Похожий на ангела, не по годам рассудительный, он любил беседовать с няней Любой о здоровье, ценах и политике, и это было так забавно… я с трудом сдерживался, чтобы не захохотать. Обсуждали они частенько и меня. Тут уж я не выдерживал, хватал Дэна, тормошил, смеясь до слез. А как можно спокойно слушать такое: - И не говорите, няня Люба, рано ему жениться, - тоненьким детским голоском. Улыбался он редко, зато и улыбка была такой, что казалось – весь мир стал светлее. В то время он очень меня любил, по улице ходил, держась за мою руку, и ловил каждое мое слово. Мама, глядя на него, вздыхала: - Надо было нам родить еще ребенка… Или: - Такой мальчик, такой мальчик! Как жаль, что ему так трудно живется… Учился Дэн в престижной гимназии, расположенной неподалеку. Его взяли туда только потому, что у Елены Владимировны имелись там одноклассники из числа преподавателей. Учились там преимущественно дети богатых родителей. Дэн, одетый опрятно, но бедненько, вызывал у многих желание посмеяться. За красоту его дразнили девчонкой. Ему приходилось нелегко. Многого я до сих пор не знаю – попробуй, вытяни из него! Я втайне от него поговорил кое с кем, представил его как нашего дальнего родственника, это немного помогло. *** Наша дружба становилась все тесней. Я приносил ему конфеты и машинки, ходил с ним на футбол и птичий рынок, катал на машине, мазал зеленкой бесчисленные боевые раны – Дэну часто приходилось отстаивать свое достоинство в школе. Во дворе-то его никто не трогал, все знали, что он под моей защитой. В таких случаях няня Люба зашивала все, что порвалось, а я учил его драться… Это были счастливые годы. Дэн был для меня любимым младшим братишкой, которого у меня раньше не было. Никакие запретные чувства, никакие сомнения не омрачали тогда нашу дружбу. Я просто любил его, не задумываясь, не анализируя это чувство. Его мама обожала меня и называла «Костенькой»… интересно, что она сказала бы сейчас. В те годы я крутил множество романов. Частенько я брал Дэна с собой на свидания – когда хотел охладить пыл какой-нибудь особенно настырной девицы. Надо было видеть, как вытягивались их лица, как они пытались спровадить его… Этим я еще проверял отношение моих подруг к детям. Сам не знаю почему, но это всегда имело для меня большое значение. В шутку я спрашивал мнение Дэна об очередной подружке, и малыш уморительно серьезно изрекал: - Ну-у… красивая, только дура. - Злая. Как меня увидела, так разозлилась, ужас просто. Знаешь, она меня ущипнула! Или: - Пойдет. Но в жены не годится. - Почему, Дэн? - смеясь, спрашивал я. - Суп не умеет варить, сама сказала. - Я ее научу. - А-а… ну тогда можно. …Совсем еще маленький мальчик, он твердо отказывался от одежды, которую приносили ему сердобольные состоятельные соседки, и грустно – от пирожных… На все уговоры он отвечал: - Спасибо, я не хочу. Мне купит мама. Уже тогда у него были собственные правила. Он категорически отказывался от угощения у нас, чем сильно огорчал мою мать, но, когда я приходил к ним и приносил что-нибудь с собой, брал. - Ты ведь в гости пришел, - ответил он на вопрос, в чем разница. Мысль о том, что тогда и он должен что-то принести, приходя к нам, к счастью, не приходила ему в голову. Работать он начал в десять лет. На автомойке, на заправке, потом в магазине грузчиком - после школы. Все деньги до копейки он отдавал маме. На работе у него начались новые трудности. Опять приходилось отстаивать свое право на место под солнцем, защищать свои с трудом заработанные гроши. Постепенно Дэн собрал вокруг себя компанию друзей. Вместе они противостояли вымогателям. Дэн был их лидером, его уважали за справедливость и не по годам сильный характер. Не колеблясь, бесстрашно бросался он в схватку с парнями, которые были и выше, и старше его, нередко выходя победителем. Никогда и никому не удавалось его запугать, заставить уступить. Конечно, доставалось и ему. Он никогда не жаловался, прятал синяки от матери и сестер. Я знал больше и не раз упрекал его: - Ты только издали покажи, кто. Сколько раз я тебя об этом просил? - Сам разберусь. Ты мне лучше еще раз тот приемчик покажи. Уже в семь лет Дэн был взрослым. Сколько я его помню, взгляд его замечательных глаз был серьезным и печальным не по-детски. Улыбался он очень редко. У нас он оттаивал, становясь на время совсем другим Дэном – жизнерадостным, живым ребенком, который весело смеялся, дразнил Парамона, бегал наперегонки с Кукой у нас на даче… *** Шли годы. Я закончил учебу, продал доставшуюся мне по наследству квартиру дедушки и вместе со своим одноклассником Николаем открыл небольшую фирму, занимающуюся операциями с недвижимостью. От сделок с недвижимостью мы перешли к строительству, затем к производству стройматериалов. Дела шли более чем успешно. В деньгах я никогда не нуждался, а теперь их стало столько, что я мог с полным основанием назвать себя богатым человеком. Я снес нашу старую дачу, прикупил несколько соседних участков, построил трехэтажный дом. Купил кое-какую недвижимость за рубежом, менял дорогие машины. Все у меня было хорошо. Судьба баловала меня. Никто на нас особенно не наезжал, пару небольших неприятностей уладил Николай благодаря своим связям, и личную охрану я нанял только для солидности. Вот дом охранять было действительно необходимо. Я жил там один, если не считать охрану и семь человек прислуги. Парамона я тоже увез – на природу. Он быстро стал грозой местных кошек; на диво легко забыл свое городское прошлое – ловко лазил по самым высоким деревьям, охотился на птичек (безрезультатно - хорошо прыгать ему мешал вес: напрасно бедняга сидел часами в засаде, прячась то в кустах, то где-нибудь на дереве) и домой приходил только спать. Спал он на огромном диване в холле, гладить себя позволял далеко не каждому. Захаживал и на кухню – важный, пушистый, он шел не спеша; не торопясь, с достоинством съедал щедро подкладываемые ему лакомые кусочки. Моя мать была убежденной горожанкой и приезжала только изредка. Девушек у меня становилось все меньше и меньше, были периоды, когда я вообще ни с кем не встречался. Я как-то не задумывался, почему. А если бы меня спросили – ответил бы, что времени не хватает. И еще - не верю в искренность ни одной из них. Деньги сделали меня как-то циничнее, равнодушнее к людям. Скоро, скоро покой будет навсегда утрачен… Дэн рос и становился все красивее. Он счастливо избежал проблем с внешностью, что так характерны для подростков. В школе над ним больше не смеялись – завидовали. Все девчонки заглядывались на него. Должно быть, из-за любви к своим сестрам и особенно – к матери, Дэн никогда не обижал девчонок, правда, и внимания особого не уделял. Я знал, что он стесняется своей внешности. Он считал – мужчина должен быть грубоватым, сильным, иметь мощное сложение. Идеалом его был Арнольд Шварценеггер. Он пересмотрел все его фильмы, прилежно вырезал из газет все статьи о нем и хранил в особой папке. Слабым я бы Дэна не назвал, но на свой идеал он совершенно не походил – гибкий, вызывающе стройный. Только немногословность роднила его с экранным героем Арнольда… Скромность его одежды стала стилем, которому подражали, его независимость и справедливость внушали уважение. «Он не такой, как все», «Он далеко пойдет» - говорили о нем. Между тем Елена Владимировна стала часто болеть, врачи обнаружили у нее болезнь сердца, сестры Дэна подрастали, и ему приходилось взваливать на себя все больше и больше. Я старался помочь, чем мог, привозил дорогие лекарства, дарил подарки на дни рождения и по другим мало-мальски подходящим поводам, но многого сделать не мог – мне препятствовал Дэн. - Костя, это чересчур, не надо, и маме уже неудобно, - говорил он. Откуда мне, выросшему в полной семье, в достатке, было понять эту особую гордость бедного человека? Я считал это скромностью, совершенно излишней, на мой взгляд, и даже глупой. *** …Дэну было четырнадцать, когда случилось это. В воскресенье мальчишки играли в футбол. Дэн его очень любил и был иногда нападающим, иногда вратарем. Я остановился поболеть за него. Дэн, высокий для своих лет, худенький, подвижный, вихрем носился по площадке. Увидев меня, он приветственно взмахнул рукой. Наконец ему удалось забить гол – красивый гол. Он подбежал ко мне: - Костя, ты видел? Нет, ты видел – как я его? Я не отвечал. Забыв обо всем, я смотрел на него, как будто раньше никогда не видел… Нестерпимое желание схватить, прижать к себе, зацеловать вдруг охватило меня. Будто впервые увидел я эти совершенные черты, яркие серые глаза в мохнатых ресницах, легкое, стройное, гибкое тело… Ошеломленный, напуганный силой своего желания, я поспешно опустил глаза. Смутно я слышал, как Дэн говорит мне: - Костя! Ты почему молчишь? Что с тобой, Костя, ты какой-то не такой… - Ничего, Дэн, - сквозь зубы ответил я. – Мне пора. Я хорошо запомнил этот день – с него моя жизнь превратилась в ад. Почудилось. Да, да, почудилось – я ухватился за эту мысль. Бред, случайность… Я же нормальный человек, нормальный взрослый мужчина, а Дэн мой брат… С Дэном мы встретились через два дня. Он пришел к нам. Мне стало не по себе, когда я услышал его голос. Но вот он вошел, потрепал по спине Кису, улыбнулся… да нет же, все как всегда, с облегчением понял я. Мы пили кофе – повзрослев, Дэн уже не отказывался наотрез от еды в нашем доме – обсуждали последний матч, пошли в кино… слава богу, все как всегда. А в кино он искоса глянул на меня, спрашивая о чем-то… и как пожаром охватило меня ТО чувство. Дэн переспросил; я опять не понял ни слова. Кое-как я досидел до конца сеанса, изо всех сил стараясь вести себя естественно. После этого я уехал на месяц. Это не помогло. Больше обманывать себя я не мог. Полюбил я его с первой минуты. А сейчас я его хотел. Это чувство мне, давно уже взрослому мужчине, хорошо было знакомо, но никогда оно так всецело не завладевало мной. Я хотел Дэна, хотел и все, и ничего не мог с этим поделать. Так что же, я – гей?! Извращенец? Мне было двадцать семь лет, и прежде никто, никогда… даже близко… Полгода я отчаянно боролся с собой. Успокаивало меня одно – все остальные мальчики и мужчины оставляли меня совершенно равнодушным. Я с новой силой занялся своей личной жизнью, тем более мама настаивала – пора жениться, у меня не было ни одного пустого вечера, я почти не видел Дэна, он обижался на меня… Потом я перестал бороться. Ну и что, сказал я себе. Да, я люблю его. Всегда любил. И что мешает нам быть вместе? Сейчас никого этим не удивишь, никого не шокируешь. Многие не то что не скрывают свою ориентацию – афишируют ее. Правда, мой мальчик очень юн, совсем еще ребенок. Но я подожду. Через три-четыре года я открою ему мои чувства. Конечно, он поймет меня - он ведь так ко мне привязан. И если у меня эта привязанность переросла в нечто другое, почему это не может произойти с ним? Конечно, так и будет. Я богат, и это еще одно мое преимущество. Я изменю всю его жизнь, дам ему все… А сейчас… я просто буду скрывать от него то новое, что появилось во мне. Трудно, но ради нашего будущего я постараюсь. Я должен сделать это. Ни Дэн, ни наши семьи не должны ничего заподозрить. Да, наши семьи… а они-то как отнесутся к моему союзу с Дэном? Нас могут разлучить, и тогда мне конец. Ладно, об этом я подумаю потом. Главное – Дэн. И еще: вдруг он влюбится? Надо на корню пресекать его отношения с девочками. Мне он доверяет, мое мнение много значит для него. Ни одна не получит моего одобрения, уж будьте уверены. Дэн работает вечерами… вот и хорошо. Пусть работает – чтобы не оставалось свободного времени на всякие глупости. *** Дэн окончил школу в шестнадцать лет с золотой медалью, перескочив через класс. Ему бы учиться дальше, но он отказался наотрез. Я и Елена Владимировна хором уговаривали его: - Дэн, тебе надо учиться. Как-нибудь вытянем, я возьму еще учеников, - это мать. - Моя мама устроит тебя на любой факультет, подыщет работу где-нибудь в университете, - говорил я. - Ты и этих учеников тянешь с трудом, мама, - отвечал Дэн. А мне он сказал: - Я буду обязательно учиться, Костя - заочно. Но сначала я должен заработать на квартиру. С какой радостью я бы купил ему ее! Но об этом не могло быть и речи. Один раз я решился: - Давай я займу тебе недостающую сумму. Постепенно отдашь. - Нет, Костя. Это слишком много. А вдруг я не смогу отдать? Ну и что, хотелось сказать мне. Но я не мог – строгие чистые глаза Дэна поневоле останавливали. Мой мальчик, бедный мой, честный мальчик… Тяжело тебе будет в жизни, пропадешь ты без меня. Знал бы ты, сколько родственников должны мне и не думают отдавать. - Тогда давай я уступлю тебе квартиру по себестоимости, ты ведь знаешь - я строительством занимаюсь. - Будешь вот так квартиры раздавать – по миру пойдешь, - наставительно сказал Дэн. – И потом, у тебя ведь есть партнер. *** …В первое время после моего открытия мне казалось, что Елена Владимировна все понимает. Замирая, я ждал от нее вопроса, почему я так часто прихожу, что может связывать взрослого мужчину и подростка, тем более такого красивого? Но все шло своим чередом. Я успокоился. Дэна я видел теперь не очень часто – он много работал. Когда желание видеть его становилось нестерпимым, я ждал его возле работы или спортзала, где он изредка занимался – я хорошо знал все его маршруты. Вот и сегодня я как бы случайно проезжал мимо магазина. Он обрадованно залез в машину. Ноябрь, жуткий холод, а на нем только тоненькая куртка… - Ты спешишь, Дэн? Я собирался поужинать – составишь мне компанию? - Нет, не хочу. - Тогда домой? - Да. Он, разумеется, лгал. Чтобы шестнадцатилетний мальчишка, да не хотел есть после целого дня, проведенного на работе… но спорить с ним бесполезно, и я это знал. Я был так счастлив… просто оттого, что он сидит рядом. Мы медленно двигались в потоке машин. Дэн закурил и задумался; я, пользуясь случаем, любовался им украдкой. Вдруг он резко повернулся и пытливо, как-то по-новому, взглянул на меня. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза; потом краска медленно залила его лицо. Он отвернулся. Что он почувствовал? Что понял? С этого дня он всячески избегал меня. До сих пор я не сомневался, что мое предложение будет воспринято с благодарностью, и только ждал, когда Дэн подрастет, теперь же я ни в чем не был уверен. Я по-прежнему приходил к ним как друг семьи, но дарить Дэну дорогие подарки уже не решался. Его самого я видел очень редко; он работал уже в двух местах. Когда мы сталкивались, я пытался говорить с ним непринужденно, как прежде, но роль старшего брата все хуже удавалась мне. Что-то изменилось, ушло безвозвратно, и мы оба чувствовали это. Одно успокаивало меня: у него по-прежнему не было девушки. Я нанял людей для постоянной слежки, мне докладывали каждый его шаг. Целый год прошел в сомнениях. Я нетерпеливо ждал его семнадцатилетия, как законного повода провести целый вечер в его обществе. Приготовил подарок – приличный телефон взамен той дряни, что была у него. День рождения состоялся… да только меня Дэн не пригласил. Десять лет подряд я был на каждом его дне рождения, и вот… Не скрою, этого я не ожидал. Это был удар. Я хотел было приехать – не выгонят же меня, в самом деле – но гордость удержала в последний момент. Остаться дома, впрочем, я тоже не смог. Вечером на чужой машине я подъехал к нашему старому дому. Сидел, курил, думал. Ждал… сам не знаю, чего. Два часа я пялился на единственное окно их комнаты. Он все понял, думал я. Понял и растерялся. Не может поверить в свою удачу. Красивых мальчиков много, хотя Дэн и лучший, да не каждым интересуется такой человек, как я. Человек с такими возможностями… Наверное, он теперь обдумывает, как умнее себя повести, чтобы не упустить свой шанс. … Вспомнился вдруг самый первый день рождения, на который пригласили и меня. Дэну исполнилось восемь. Я принес ему настоящую железную дорогу – голубой паровоз, пять красных вагончиков, шлагбаум, маленькие фигурки пассажиров и машиниста, свисток, станция… Как он обрадовался, как оживилось его серьезное бледное личико! Надолго я тогда не задержался – очередное свидание, успел только собрать игрушку и сделать парочку пробных запусков. Девчонки, визжа от восторга, оттеснили Дэна, но он не сердился и издали следил сияющими глазами. Прощаясь, я подбросил его в воздух, закрутил вокруг себя… Где оно, то золотое время, где та свобода и непринужденность? Почему, почему все меняется… Давно уже я обдумывал каждое свое прикосновение, изыскивая повод, всякий раз сомневаясь, покажется ли оно естественным или как бы случайным… Стук двери прервал мои размышления. Какая-то пара вышла из подъезда. Дэн! И с ним какая-то девица. Не знаю, как мне удалось усидеть в машине. Они остановились в трех шагах от меня, и я возблагодарил бога за тонированные стекла. Я не слышал ни слова из их разговора, зато прекрасно видел, как влюбленно эта девчонка смотрит на Дэна. Что ж, я ее понимал. Они медленно двинулись к остановке. Я поехал за ними, очень осторожно. Дэн остановил такси и посадил туда девицу. От сердца отлегло. Слава богу, он не поехал с ней. Не знаю, что бы я тогда сделал… Поцелует он ее на прощание или нет? Нет, не поцеловал. Стало быть, он проводил ее просто из вежливости? Я поехал за этим такси, я поднялся за ней на третий этаж. На следующий день к вечеру я уже знал о ней все. Глядя на ее фотографии, веером разложенные у меня на столе, я понял: откладывать больше нельзя. Не могу я ждать его совершеннолетия. Красивая девчонка… Будь что будет - я должен поговорить с Дэном сейчас. *** Дэн сам помог мне. Наутро после злополучного дня рождения он позвонил мне и очень мило извинился: - Костя, прости меня за то, что я тебя не пригласил. Понимаешь, ко мне неожиданно ввалилась целая компания из магазина, и я подумал – тебе с ними будет неинтересно. Знаешь, ты приезжай сегодня, и мы куда-нибудь пойдем. Я приглашаю. От сердца отлегло. Слава богу, мы еще друзья. Он помнит обо мне, он боится меня обидеть, он хочет видеть меня! - Нет, Дэн, лучше ты приезжай ко мне. Есть разговор. Он согласился сразу. Это ободрило меня. Конечно, он ждет этого разговора. Какой же я дурак! Столько времени потерял зря! Об отказе я и не думал. Я пригласил Дэна в загородный дом, желая произвести на него впечатление. Он ведь никогда здесь не был. Пусть посмотрит, где ему предстоит жить. Комнаты для него я давно подготовил. Представляю, в каком восторге будет мальчик, проживший всю свою жизнь в коммуналке, как он будет мне благодарен. Дурак, дурак… Я совсем не знал своего Дэна. Тем сокрушительнее был его отказ. …Дэн приехал на такси. И вначале все было так, как я задумал. Я показывал ему сад, бассейн, оранжерею, розы, фонтаны, а он искренне, по-детски непосредственно восхищался: - Костя, здорово! Классно! Как круто ты все устроил, красота. Сам или дизайнеры помогли? - Где сам, где дизайнеры. Так тебе нравится здесь? - О, еще бы! Едва сдерживаясь, я искоса поглядывал на него. Кровь тяжело стучала в висках; а может быть, уже сегодня, думал я, может быть, уже через час… Потом мы подошли к дому. Парамон важно возлежал в тени у крыльца, но, увидев Дэна, несолидно вскочил и стал тереться об его ноги, мурлыкая неприлично громко. Дэн просиял: - Погоди-ка, это ведь… Парамон? Он еще жив? Я и забыл о нем… - Конечно, жив, ему только десять лет. Он узнал тебя. Дэн взял кота на руки и так обошел со мной весь дом. Внутри ему понравилось еще больше. Еще бы – я же для него все это строил. Мы пообедали на террасе. На всю жизнь запомнился мне смеющийся мальчишка, дразнящий кота кусочком вкуснейшей рыбки… В конце концов он так обкормил Парамона, что тот сполз с его колен и развалился под столом, разбросав лапы. Но пора было внести ясность, и за десертом я сказал: - Мне надо серьезно поговорить с тобой, Дэн. - Хорошо, - отчего-то погрустнел Дэн. - Видишь ли, мы знаем друг друга так давно… ты когда-нибудь думал о будущем... о нашем будущем? – черт, как трудно сказать, и все слова куда-то подевались. - О нашем? Ты имеешь в виду, что я буду у тебя работать? - И это тоже, как захочешь. Но… Я давно люблю тебя, Дэн, неужели ты никогда не замечал? - Я замечал, но я… я думал, что… - Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе, - уже тверже сказал я, - я поэтому не женился, мне никто, кроме тебя, не нужен. Я взглянул на него. Он выглядел смущенным и расстроенным. Никакой радости, о нет, никакой радости. Что с ним? Он что, не понимает, что это означает для него? - Костя… мне очень жаль. - Ты мне не веришь? Мальчик мой, но это правда. Уже много лет я только о тебе и думаю. - Костя… не в этом дело. Я… ты для меня как друг… нет, брат. Я никогда… - отводя взгляд, бормотал Дэн. - Теперь я буду для тебя больше, чем братом, - я все еще ничего не понимал. Дэн побледнел и посмотрел мне прямо в глаза: - Костя, прости меня. Это невозможно. - Почему? Что тебя останавливает? Если ты боишься осуждения, мы уедем. В Европу, в Америку – куда ты захочешь. Мы найдем место, где люди более терпимы. - Нет, Костя. Не настаивай. - Я буду настаивать. Ты должен сказать мне причину. Она наверняка несерьезна, мы все решим. - И так ясно. - Нет. - Костя, ну зачем ты… Ну хорошо. У меня нет к тебе таких чувств… мне нравятся девушки. - И поэтому ты до сих пор не завел ни одной? – зло сказал я. - Откуда ты знаешь? - Я знаю о тебе все. - Вот как, - начал сердиться и Дэн. - А теперь послушай меня. То, что ты здесь видишь, лишь небольшая часть того, что я имею. Я дам тебе все. Хочешь учиться – любой университет, институт к твоим услугам, только выбирай. Работать – пожалуйста. Ты сможешь сделать любую карьеру. Ты увидишь весь мир, у тебя будет все. Ты будешь делать такие деньги, которые тебе и не снились. Я вовсе не собираюсь предлагать тебе содержание, ничего такого. Ты очень способный, ты сам достигнешь всего, я только помогу тебе на первых порах. Подумай. Пробиться в одиночку почти невозможно. Ты не устал надрываться на двух работах за гроши? - Устал. И хочу добиться чего-то в жизни. Но не такой ценой. - Дэн, прошу тебя. Я приму любые твои условия – только назови. Я и семье твоей помогу, я куплю вам дом, позабочусь и о твоих сестрах тоже, я все сделаю, только будь со мной, Дэн. - Не могу, - сказал Дэн и встал, чтобы уйти. - У тебя кто-то есть? Ты совершаешь глупость, Дэн. Никто не предложит тебе больше, чем я. Дэн с жалостью посмотрел на меня, не ответил и повернулся к выходу. - Ты не уйдешь! - я вскочил и попытался удержать его силой. Он вырвался из моих объятий и быстро пошел к воротам. Я беспомощно смотрел ему вслед. На мгновение мелькнула мысль – крикнуть охране, чтобы не пропускали, увели, заперли… Но я не успел. Тонкий силуэт мелькнул в последний раз и исчез. Следующие полчаса выпали из моей памяти. Когда я очнулся, первое, что попалось мне на глаза – коробка с так и не подаренным телефоном. Я грохнул его об пол и оглянулся вокруг – что бы еще разбить; тяжело дыша, кое-как взял себя в руки, замер… Случившееся ошеломило меня. *** Сказать, что я не ожидал этого – ничего не сказать. Недоумение и гнев – вот первые мои чувства. Я просто не мог поверить в случившееся. Невероятно! Никто никогда не отказывал мне, моего внимания обычно добивались, еще как добивались… Да кто он такой, этот мальчишка, что у него есть, кроме красоты? Как он посмел так смотреть на меня – с жалостью? Как бы себя не пришлось пожалеть! Я хотел устроить его жизнь, решить все его проблемы, так вместо благодарности он еще кобенится. Цену себе набивает… Эта мысль успокоила меня. Да, конечно, дело в этом. Если так, я тебя накажу, думал я. Ты ждешь от меня более выгодных предложений – так не дождешься. Посмотрим, как ты забеспокоишься, как забегаешь, как будешь искать со мной встречи. Но прошли три месяца, а Дэн все не давал о себе знать. Неужели я ошибся, и он всерьез отказал мне? Неужели у него кто-то есть? За ним продолжают следить, но, может быть, он так ловок, что… Больше ждать я не мог. Я купил торт и цветы для Елены Владимировны и поехал к ним. Был поздний вечер, вся семья была дома. Дэн покраснел, увидев меня. - Костенька, куда ты пропал? Как давно ты не был у нас! - Я уезжал по делам, Елена Владимировна. Вернулся – и сразу к вам. Девочки тоже были рады мне, особенно Лиза. Дэн не принимал участия в общем разговоре, но хотя бы не ушел. После чаепития я сказал Елене Владимировне: - Мне надо поговорить с Дэном, вы не против? - Конечно, Костенька, поговорите. Мы сейчас уйдем. - Нет-нет, не беспокойтесь. Мы немного пройдемся. Дэн надел куртку, и мы вышли. Тихо и темно было во дворе, слабо светились всего два-три окна. Мы остановились под единственным фонарем – как раз в том самом месте возле забора, где я впервые увидел его. На горе всем. Дэн поднял голову. Я не мог понять выражения его глаз. - Ты обдумал мое предложение? - Я уже ответил тебе, Костя. - Это не ответ. Я спрашиваю, ты подумал? - Да. В его голосе я услышал приговор. Отчаяние на миг охватило меня; не осознавая, что делаю, я бросился было прочь, но тут же вернулся. - Дэн, я никогда никого не просил. Я согласен на все, я могу изменить твою жизнь. Не думаешь о себе – о матери и сестрах подумай. Ты ведь и за них решаешь. - Я думаю. - Я для тебя нехорош, так. Не слишком ли ты зазнался, мальчик? С чего ты взял, что стоишь большего? - с угрозой спросил я. На мгновение мне показалось - он ударит меня, но Дэн овладел собой. - Костя, - сдерживаясь, сказал он, - вот почему ты решил, что я вообще собираюсь продаваться? Знаешь, такую карьеру я мог бы сделать уже давно. - Значит, нет? - Нет. Он стоял передо мной - спокойный, независимый, стройный, невыносимо желанный. Нет, так дело не пойдет. Я шагнул к нему. Черт возьми, я тебя заставлю понять! Он мгновенно отпрянул, выставил руки, защищаясь. Несколько секунд мы гневно смотрели друг на друга. Потом я ушел. На неделю я заперся в загородном доме, отключив все телефоны, и почти все время пил. «Такую карьеру я мог бы сделать уже давно», - эти слова постепенно проникали в мое сознание. О чем это он? Значит, были и другие предложения? От кого это? Почему я никогда об этом не слышал? Кто они, эти мерзавцы, посмевшие поднять глаза на то, что принадлежит мне, мне одному? И что такого они предлагали Дэну, что он с такой легкостью отказал мне… А может, и сейчас есть кто-то, кто разглядел эту красоту, и теперь подбирается, подбирается… сволочь. Ревность душила меня, хоть я и понимал, что не имею на нее права. Потом к ревности прибавилась тревога: что, если Дэн устанет бороться и уступит… какому-нибудь гаду, который не оценит, не поймет его, использует, бросит! Я сам совсем его не понимал тогда. Следующий наш разговор состоялся только через три года. Мы больше не были друзьями… хуже того, мы стали врагами. Дэн при встрече даже не здоровался. Чем я так его оскорбил? Встреч с ним я не искал, не мог за себя поручиться. Три раза в год я все равно приезжал к ним - в день рождения Елены Владимировны, восьмого марта и на Новый год. Это право я за собой сохранил. Я появлялся с дорогими подарками и огромным букетом роз, целовал руку Елене Владимировне, а потом мы пили чай и говорили о Дэне. К счастью, о сыне она могла говорить бесконечно… И я, и Дэн, не сговариваясь, скрыли от нее наш разрыв. Мои редкие посещения я объяснял крайней занятостью. Прощаясь, я неизменно просил не скрывать возникающие проблемы: - Я всегда с радостью помогу вам, Елена Владимировна. Помните об этом. - Спасибо, Костенька, - отвечала она и никогда не обращалась. *** Вскоре Дэн стал мужчиной. Мне доложили: с двумя друзьями он остался на ночь в общежитии пединститута, где все и произошло. …Когда-то я считал само собой разумеющимся, что наставлять Дэна в этом вопросе, давать ему советы насчет девушек буду именно я, что мы вместе будем совершать такие походы… не говоря уже о том, что я… я сам… Я сорвался и пил две недели. Родители были в ужасе. - Костя, что случилось? Я же вижу, что тебе плохо, - спрашивала мать. Разве мог я рассказать ей! С еще большим ужасом она отвернулась бы от меня… Больше я не пил. Мне это не помогало. Вместо этого я бросился в иной разгул, но вскоре понял - и женщины мне не нужны. Желание они по-прежнему у меня вызывали, но было очень скучно. Все они казались мне одинаковыми – глупыми, грубыми, откровенно расчетливыми. Наверное, это не так, но присматриваться я ни к кому не хотел. Я не помню сейчас ни лиц, ни имен… Я уехал за границу – подальше от всех, подальше от Дэна - поселился в Париже. Там я как-то подцепил парня в одном из баров. Это был мой первый опыт с мужчиной. Потом я повторял его еще и еще. И что же? Утешения я не нашел. Честно говоря, я и разницы особой не ощутил. Секс как секс. Все чаще ко мне приходила страшная мысль: болен я неизлечимо. Болен Дэном. Стоило вспомнить о нем… от тоски я готов был лезть на стену. Я вернулся в Россию и какое-то время был совершенно один. Медленно тянулись похожие, как близнецы, тоскливые дни. Каждое утро я просыпался с ощущением – случилось что-то плохое. Минуту-другую я не мог понять, в чем дело, а потом как удар приходило: Дэн! И сразу не хотелось что-то делать, куда-то идти. Все казалось бессмысленным. Если бы я был женщиной, наверное, просто плакал бы целыми днями. Но и этого мне не было дано. Меня как будто медленно поджаривали на раскаленной сковородке, и нигде я не мог скрыться от боли. Я готов был на все, чтобы хоть на время унять ее… пробовал даже молиться – без толку. На людях я держался, а дома часами сидел с Парамоном на коленях и фотографиями Дэна на столе. Часто я жалел, что раскрыл себя. Раньше была надежда, почти уверенность… Наверное, я должен был подождать еще. Дэн слишком молод, слишком романтичен и нетерпим. Будь он постарше, здравый смысл подсказал бы ему верное решение. Я брал себя в руки и работал, работал, работал… *** Потом я женился. Свету я увидел на одном из показов, и она сразу же привлекла мое внимание. Милая, не очень даже красивая, но милая и какая-то беззащитная. В стайке моделей она казалась чужой. Взгляд у нее был задумчивый и немного потерянный, как у ребенка, впервые решающего новую задачу. Не было в нем жесткости, того расчетливого холода, присущего многим. И она обратила на меня внимание; я заметил несколько взглядов, брошенных украдкой. Надо будет познакомиться, подумал я. - Ты знаешь эту девушку? – спросил я знакомого фотографа. - Свету? Да. Хорошая девочка, недавно в этом агентстве. - Познакомь меня. - Новая жертва? – понимающе усмехнулся он. Моя репутация сердцееда была хорошо известна. – Зря, она не из таких. Я не ответил. А то я не вижу! После показа он представил меня, и мы втроем пошли выпить кофе. Приятель вскоре тактично исчез, и разговор продолжили мы вдвоем. Мне хотелось узнать о ней как можно больше. - Вы давно работаете? - Нет, всего полгода. - Нравится? - Н-нет, - с запинкой произнесла она, - не очень. - Разве не все девушки мечтают об этом? - искренне удивился я. - Одежда часто нелепая, слишком вычурная, и красят нас слишком сильно, и эта неестественная, дергающаяся походка… В жизни так никто не ходит. Но что поделаешь, приходится соответствовать, - вздохнула она. – И отношение… Света запнулась и покраснела. - А кем бы вы хотели стать? - Детским врачом, - личико ее прояснилось. – Но не получилось… Я заработаю и потом поступлю на платное отделение. Так, подумал я, значит, богатые родители отсутствуют. - А диету трудно соблюдать? - Трудно. Склонности к полноте у меня нет, но чтобы весить 50 при моем росте, приходится помучиться. Это я заметил – к пирожным она не притронулась, и в кофе положила сахара самую чуточку. - Вы видели «Обыкновенное чудо»? - внезапно спросил я. - Да, это мой любимый фильм. А почему вы спросили? - Глаза у вас, как у Принцессы. - Ну, что вы… - Да, да. И выражение то же самое. Света недоверчиво улыбнулась. - А чем вы занимаетесь, Костя? - Скучное дело, строительство… Мы проговорили часа три и договорились встретиться на следующий день. Давно мне никто так не нравился. Ей было всего восемнадцать лет. Но я сразу понял: дело тут не в возрасте. Она была одной из тех редких натур, испортить которых невозможно. Как Дэн… Она и внешне чем-то походила на него – хрупкая, большеглазая, с темными кудрявыми волосами. Только глаза были круглые, черные. Сходство их я осознал не сразу. Истинная женщина, нежная и сильная, преданная и чистая душой… Через три дня я сделал предложение. Не было нужды присматриваться к ней, проверять… Вся она была как на ладони – ясная, правдивая, любящая. Через месяц состоялась наша свадьба. Было много гостей. Счастливые родители созвали всех, кого смогли. Мне было тридцать, и мама потом призналась, что уже теряла надежду. Свету она приняла и полюбила сразу. Я пригласил на свадьбу Дэна и всю его семью. Елена Владимировна была в восторге, что я женюсь. Все женщины так похожи, особенно матери… Предсвадебные хлопоты занимали все мое время, мне казалось, что я наконец обрел счастье. Свету нельзя было не любить. Просто посмотришь на нее, заглянешь в эти чистые, совсем еще детские глаза – и отступает все темное, смутное. Я был так рад и так полон решимости сделать ее счастливой. И она любила меня… Я почти не вспоминал Дэна в эти дни. Я не видел его уже полгода, и моя любовь к нему, казалось, спряталась где-то глубоко-глубоко, точно уснула. Я был рад этому, однако не пригласить его я не мог, это удивило бы всех, вызвало бы ненужные вопросы. И вот… Это случилось за два дня до свадьбы. Меня вдруг как током ударило: Дэн! Я его увижу, я смогу смотреть на него целый вечер! Нестерпимое желание увидеть его целиком завладело мной, больше ни о чем я думать не мог – только о том, что я увижу его в субботу. И опять все получилось совсем не так, как я ожидал. Пришли его мама и сестры. - А где же Дэн? - Обещал прийти чуть позже. Костенька, Светочка, поздравляю вас! Цветы, улыбки, поздравления… И как только я вынес эту комедию… …Хорош жених – ежеминутно оглядывающий толпу гостей в надежде, что вот, сейчас… Но Дэн так и не пришел. Даже такой ценой я не смог увидеть его. Как я надеялся – он подумает, что у меня все прошло, придет поздравить меня. Хотя бы из вежливости, не говоря уже о старой дружбе… Что-то произошло со мной в этот вечер. Я принял твердое решение – Дэн будет моим. Чего бы это мне ни стоило. Я заработаю кучу денег, я куплю всех, увезу его силой, найду любой способ заставить его и не буду думать о всякой ерунде типа совести. С таким вот настроением я вступил в первый день своей семейной жизни. *** …Мы с молодой женой поселились с моими родителями, чему они были очень рады. Все полюбили Свету и теперь с нетерпением ждали внуков, особенно моя старая няня. В загородный дом я Свету не возил. Это место принадлежало Дэну. Иногда я приезжал туда, бродил в одиночестве по саду, вспоминая… Вот здесь Дэн сорвал яблоко, еще неспелое, кислое-кислое… Он забавно сморщился, а мне так хотелось поцеловать его, стереть с его губ этот кислый сок… Здесь я поддержал его на крутых ступеньках… нарочно пошел этим путем… Самые счастливые два часа моей жизни. Ничего, говорил я себе. Я пойду на все, разобьюсь, а верну его сюда. Он будет моим. Потом я возвращался домой и становился заботливым, ласковым мужем и сыном. На первых порах это было нетрудно, я всегда любил маму, а Свету, повторяю, нельзя было не любить. Дома меня ждал рай. Я был центром вселенной, мои желания предупреждались, меня ценили и понимали, окружали комфортом. Все было прекрасно, кроме одного. Все, что у меня было, я бы, не задумываясь, променял на одного Дэна. С каждым днем все труднее было изображать счастливого молодожена. Света трогательно серьезно занималась домом; под руководством няни Любы училась готовить мои любимые блюда; они вечно щебетали на кухне, как две подружки. Заходила моя мать, мимоходом гладила Свету по кудрявой головке; все трое смеялись чему-то, потом к ним присоединялся отец. - Костя! Где ты там? Иди к нам, у нас весело, - звали меня. Я смотрел в их счастливые лица и старался быть таким же веселым. Мне кажется, получалось хорошо, но иногда я ловил на себе задумчивый взгляд своей юной жены. Я улыбался, обнимал ее за плечи; мы садились ужинать, я ел и нахваливал. Комком иголок сидела во мне боль, достаточно было любой мелочи, чтобы разбудить ее. Я вспоминал тот злосчастный обед на террасе моего шикарного дома, черт бы его подрал, этот дом… Чувство вины угнетало меня. Мне так повезло, я встретил девушку, которой нет цены… И что я могу ей дать – только дружескую привязанность. Я ждал некого признания Светы со страхом. Детей я очень любил и знал, что своего ребенка я не смогу оставить никогда… Так продолжалось полгода. Потом Света застала меня с фотографией Дэна. Я сидел на кухне рано утром, фотография лежала на столе передо мной. Дэну на ней было лет шестнадцать. Я не услышал, как она вошла. Потом увидел ее лицо и понял – я выдал себя. Света ничего не спросила, при ее деликатности я ничего другого и не ждал. Дэна она знала, ведь мы по-прежнему жили в одном подъезде. Это было ошибкой. Надо было купить другую квартиру, жить где угодно, только не здесь! Я пошел навстречу желанию родителей и стремлению доказать Дэну, что мне все равно. Или заставить его ревновать? Я видел – Света поражена и расстроена. Все решилось через неделю. Мы возвращались вечером с прогулки, и возле подъезда кто-то, легкий и быстрый, обогнал нас. Обернулся – Дэн. Он небрежно кивнул нам на ходу и исчез. Я знал – этим кивком я обязан Свете… Слышно было, как он бежит вверх по лестнице. Я чувствовал на своем лице взгляд Светы и надеялся, что оно не отражает моего горя. Мы зашли домой и сели пить чай. Все уже спали. Я молчал и сосредоточенно прикидывал, откуда это Дэн возвращается так поздно. - Ты его любишь? - вопрос настиг меня внезапно. Я посмотрел на свою жену. Доброе, растерянное, опечаленное личико… Какая она хорошенькая! Я хотел сказать: «Светик, ты что?», но вместо этого у меня вырвалось: - Да. Прости меня. - За что? Я давно поняла – что-то не так, только не думала, что это… - Парень. Теперь ты презираешь меня? - Нет-нет, что ты. Он такой… я понимаю тебя. А он тебя любит? - Нет. Между нами никогда… Это пройдет, Светочка. Дай мне время. Я вообще-то никогда не интересовался мужчинами. Только… вот… - Он очень красивый. Почти как ты, - задумчиво сказала Света. Сотни женщин на ее месте сейчас рыдали бы истерически, смотрели на меня с ужасом и отвращением, выкрикивали оскорбления, а через час оповестили полгорода… только не она. - Я его знаю с детства. Мы с ним были как братья, а теперь вот не общаемся. - Из-за того, что он узнал о… твоих чувствах? – только сочувствие на ее лице, только любовь ко мне. - Да. Ты видишь – тебе не о чем волноваться. Я тебя очень люблю, а это… это блажь. Это пройдет, Светочка. Но я и сам себе не верил. Не поверила мне и Света. Может, подсознательно я и не хотел ее убеждать… После разговора с ней мне стало легче. Она первый человек, с кем я поделился своей бедой. Так или иначе, но брак мой развалился. Она была очень умна и проницательна, эта девочка, и по-настоящему благородна. Она хотела, чтобы я был счастлив. Чем я заслужил такую любовь, не знаю. Как несправедливо все. Ну почему я не могу ответить ей тем же? Она любит меня, я – Дэна. То-то было бы смешно, если бы Дэн влюбился в Свету! Но смеяться мне не хотелось. Она подходила ему гораздо больше, чем я. Света была добрая, хорошая девочка и так любила меня… Родителям мы правду не сказали. Когда мы расстались, я устроил ей контракт за границей, передал ей значительную сумму денег, достаточную, чтобы выучиться на врача. Она плакала и не хотела брать. Так я и не уговорил ее, но все равно потом открыл счет на ее имя. Как и она, я не сдержал слез: - Светка, прости. Ты лучше всех. Я не стою тебя. Будь у меня хоть капля ума, я не отпустил бы ее. Я бы жил с нею всю свою жизнь, берег и лелеял это сокровище, растил прекрасных детей, получил шанс стать приличным человеком… безумец, я почувствовал облегчение. Теперь ничто не помешает мне охотиться на Дэна. Случай, однако, представился не скоро. Я снова переселился за город и снова отслеживал каждый его шаг. Теперь время от времени он не ночевал дома, всякий раз предупреждая об этом маму. Ее Дэн очень любил, старался не волновать, оградить от всего. Он даже скрывал от нее, что начал курить. Это дало мне пищу для размышлений. Что, если поступить банально, но действенно – подложить Дэну наркотики? Не захочет Дэн сесть в тюрьму, пожалеет мать. Я всерьез обдумывал этот план, но затем отверг его. Наши матери тесно общаются, и моя так любит Дэна… случись что, она сама задействует свои связи. Двоюродный брат ее был известным в Москве адвокатом. И потом, если Дэн хотя бы ненадолго попадет в тюрьму… с его-то внешностью. Да, он парень с характером, но… нет, рисковать нельзя. Разыграть похищение одной из сестер и выступить в роли избавителя? Нет, это уж чересчур – такого он мне точно не простит. Вот если бы его матери понадобилась срочная операция, желательно за рубежом... Время шло. Дэн ни с кем всерьез не встречался – так, эпизоды, и те довольно редко. Бабником его никак нельзя было назвать. Я помнил - с детства он с досадой отмахивался от комплиментов, а однажды сказал: - Красота… тоже мне достоинство для мужчины. Вот дураки… правда, Костя? Не глядя на него, я поспешно пробормотал нечто утвердительное... Ему было тогда пятнадцать, и его красота не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Случайных его подруг я скрепя сердце терпел, постоянную, наверное, убил бы. С некоторыми из них я потом знакомился, проводил ночь - другую. Глупая иллюзия… но, целуя губы, которые целовал Дэн, овладевая телом, которым владел Дэн, я как будто… да, я совсем сошел с ума. В девятнадцать лет он поступил заочно на тот же факультет, где учился и я. Почему-то это обрадовало меня. Мы могли бы когда-нибудь работать вместе… Еще он ухитрился закончить компьютерные курсы. И хотя своего компьютера у него не было, дело пошло. Благодаря этим курсам он нашел приличную работу. Вечерами он по-прежнему подрабатывал в магазине. Не пил, курил самые дешевые сигареты, одевался более чем скромно. Я знал – он продолжает копить. Часто я поджидал его в машине, всегда в разных, прячась за тонированными стеклами – то у магазина, то возле фирмы. Везло не всегда. Иногда он останавливался с кем-нибудь поговорить, иногда мне удавалось проехать за ним немного… Это были счастливые минуты. Я жадно рассматривал его, время летело как бешеное, бешено стучало сердце, я никогда не успевал увидеть всего. Гордость моя была уязвлена. Как? Мое настроение, благополучие, да что там – моя жизнь зависят от каприза какого-то мальчишки? Все мое будущее под вопросом, а ему и дела нет. Но отступиться – такая мысль мне и в голову не приходила. Я уже пробовал, и что вышло? Дэну было двадцать, когда мое терпение было наконец вознаграждено. *** …Нашелся покупатель, который смог расселить жильцов их коммуналки так, что все остались довольны. До него это никому не удавалось – то один был не согласен, то другой. Дэн за свою комнату взял деньги, и с теми, что были у него, смог купить трехкомнатную квартиру на Юго- Западе. Квартира была ужасной. По всей вероятности, бывший притон. Старая, запущенная, стены без обоев, рамы почти совсем сгнили, краны не действовали, канализация засорена, чудовищная грязь повсюду, седьмой этаж… Жуть. Но восторгу семьи не было предела. Елена Владимировна радостно делилась со мной планами ремонта. Жили они пока на старом месте, жильцы постепенно разъезжались; Дэн трудился теперь и по ночам – устроился официантом в ночной клуб, работа через день, собирал деньги на ремонт. И вдруг все рухнуло. Старая история – мошенничество. У Елены Владимировны был серьезный сердечный приступ, но все обошлось, до больницы не дошло. Она звонила мне, но ей отвечали, что я в Европе. Ни в какой Европе я, конечно, не был. Я был очень занят – покупал инкогнито фирму, в которой работал Дэн. Купил и первое, что сделал – уволил всех сотрудников. Из клуба Дэну тоже пришлось уйти, но не по моей вине. На него положила глаз владелица… остальное понятно. Из старой квартиры им пришлось уйти. Дэн сумел снять комнату в частном домишке какого-то пьянчуги в одном из пригородов, на работу ездил на электричке. Жили они там вдвоем с мамой, она временно не работала, Лизу и Наташу пока приютили подруги. Положение было критическим. Елена Владимировна перенесла второй приступ, надо было срочно ложиться в стационар, а у нее не было теперь ни прописки, ни денег. Мне сообщили, что Дэн занял у хозяина магазина крупную сумму на лекарства и сам ухаживает за матерью. Я выждал месяц, чтобы мой упрямец как следует прочувствовал всю тяжесть положения, и поехал к ним. Был воскресный вечер, Дэн только что вернулся с работы. Кстати, у меня было занятие на этот месяц - я заново отделывал комнаты, где будем жить мы с Дэном, закупал для него одежду… *** Мне повезло: Дэн был на улице. Курил, сидя на ветхом, давно не крашенном крылечке. Он не встал мне навстречу, только хмуро кивнул. Вид у него был измученный. Но и усталость, и убогая обстановка еще сильнее подчеркивала его красоту. Как неуместно он выглядел здесь! Как всегда, он держался, но таких грустных глаз я у него никогда не видел. И мне предстояло добить его… Я решительно отогнал эти мысли и властно спросил: - Ну что, поговорим? Дэн снова кивнул. Он не был удивлен моим приходом. Казалось, он его ждал. - Что ты хочешь сказать, Костя? – неприязненно и обреченно прозвучали эти слова. - Я хочу предложить тебе вот что: я улажу все с квартирой, заплачу все ваши долги, помогу с ремонтом и обустройством, оплачу лечение твоей мамы. А ты… - А я стану твоим любовником, так? - Да. Дэн молча курил. Я не мешал ему думать, скрывая свое беспокойство – все-таки полной уверенности у меня не было. Наконец он поднял на меня глаза: - Как это будет? - Ты будешь жить со мной. За городом. Конечно, разумнее было бы снять квартиру, могут пойти сплетни (и наверняка пойдут, сколько ни плати за молчание), но мне было все равно. Именно там я получил отказ, и именно там я хотел жить с ним. - Сколько? - Там посмотрим. - Сколько? - Пусть будет год. Для начала, подумал я. Отпускать его я не собирался. Не для этого я столько лет шел к своей цели. Через год я придумаю что-нибудь новенькое, да скорее всего, он и сам не захочет уходить – вкусив обеспеченной жизни. Снова долгое молчание. Потом Дэн спросил: - Когда? - Сегодня. Сейчас. Дэн побледнел, но голос его звучал так же твердо: - А моя учеба? - Там посмотрим. Пока возьмешь академотпуск. - Я смогу работать? - Нет. - Нет? А как же мои будут жить? - Я буду посылать им деньги от твоего имени. - Посылать… значит, я не смогу бывать у них? - Нет. - Понятно, - тоска промелькнула в его глазах; Дэн отвернулся. - Значит, согласен? – быстро спросил я. Дэн молча наклонил голову. - Отлично. Но теперь все меняется. Три года назад я предлагал тебе ставить любые условия… такого уже не будет. Теперь я говорю – ты делаешь. Все, что я тебе прикажу, ты понял - все. И только посмей сопротивляться… посмей хоть слово сказать… Я замолчал на секунду, чтобы посмотреть на него – понял ли, потом продолжил: - И вот еще что. Ты не должен выходить за периметр, звонить, писать письма и пользоваться интернетом. Маме будешь звонить при мне, один раз в неделю, больше никому. Сотовый отдашь мне прямо сейчас. И все деньги, что есть при тебе. Паспорт, разумеется, тоже. Если нарушишь наш договор – хорошего не жди. …Дэн слушал молча, и только в конце у него вырвалось: - И ты еще говорил, что любишь меня… Слова его и голос, каким они были сказаны, преследовали меня много дней. Дэн решительно встал. Он не стал торговаться со мной, пытаться как-то смягчить мои условия. Он даже не смотрел на меня. - Ты куда? - Пойду собирать вещи. - Не нужно. Одежда для тебя приготовлена. - Но… мама… - голос Дэна впервые дрогнул. - Нет, я сказал. Иди в машину и жди там. С твоей мамой я поговорю сам. Он ушел. *** …Я собрался с духом и постучал. - Костенька! - со слезами бросилась ко мне Елена Владимировна. - Слава богу, слава богу! Костенька, ты знаешь, что у нас случилось? Это такой ужас, такой ужас, все пропало, и деньги, и все… Да еще фирма, где Дэн работал, закрылась, девочки живут у подруг, а Дэн по ночам вагоны разгружает. Днем-то он в магазине, устает, бедный мой мальчик… Глупый мальчик, подумал я, глупый и упрямый. Это надо было придумать – вагоны! - Не волнуйтесь, Елена Владимировна. Я все знаю от Дэна. Мои адвокаты сегодня же займутся этим. Я уверен – квартиру мы сумеем отстоять. - На тебя вся надежда. Если кто-то и может помочь, то только ты. - Все будет хорошо. Вам не следует здесь оставаться. Мы сделаем так. Мои родители сейчас во Франции, квартира пустует. Пока я все улажу, вы и девочки поживете там. Вечером я пришлю за вами машину. - Что ты, Костенька, неудобно как-то… - Мы же соседи, Елена Владимировна, и я надеюсь, по-прежнему друзья… Это такие пустяки. - А где же Дэн? - Дэн на пути в аэропорт. Я не успел вам сказать – у меня освободилась хорошая должность в Новгородском филиале. Как раз для него. Вы не возражаете? - Что ты, Костенька! Что я могу возразить? - Он не успел попрощаться с вами. Это я виноват. К работе надо приступить срочно, а следующий рейс только завтра вечером. Дэн вам позвонит. - Ну надо, так надо… - вид у нее был немного растерянный, - мы тебе стольким обязаны, Костенька. - Я еще ничего не сделал. Но уверяю вас - все будет хорошо. Дайте мне все документы, касающиеся этой сделки, - я поспешил отвлечь ее внимание от Дэна. - Конечно, конечно. Я сейчас, - Елена Владимировна снова заплакала. - Не плачьте, прошу вас. Все уладится. Соберите вещи, за вами приедут часа через два. Позвоните девочкам, пусть тоже будут готовы. *** …Провожаемый благословениями Елены Владимировны, я вышел и сел за руль. Дэн сидел сзади. Я видел в зеркале его застывшее, ничего не выражающее лицо. Я достал телефон и позвонил своему заму. - Сейчас поедешь по адресу… … , заберешь там одну женщину, скажешь, что от меня. Заплати хозяину, что причитается, вещи помоги ей собрать. Потом поедете за ее дочками. Всех трех доставь на мою московскую квартиру. Дай ей тысячу долларов, скажи, это аванс от Дэна. Дэна, да. А ее зовут Елена Владимировна. Ну, все. Потом я позвонил домой. - Няня Люба, к нам скоро приедет семья Дэна, Елена Владимировна и девочки. Они поживут у нас месяца два. - Ой, как хорошо, Костя, а то мне скучно одной. - Елена Владимировна больна, вы уж поухаживайте там за ней хорошенько. - Не волнуйся, Костя. Все сделаю. Еще мама твоя предлагала ей пожить у нас, так Дэн не разрешил, такой упрямый, страх… Да уж, упрямство его я хорошо знал. Ничего, сегодня я с ним покончу. Дэн ничем не показал, что слышал эти переговоры. Оставшуюся дорогу мы молчали. Все было сказано, и мне оставалось лишь воспользоваться плодами своей победы. …Машину я оставил у ворот. Мы медленно шли через сад. Было самое начало сентября – мое любимое время. Теплый воздух был напоен ароматом яблок, всюду цвели розы… - Ты можешь выходить в сад, - сказал я Дэну. Ответа не было, да я его и не ждал. И снова, как когда-то, я провел его по всему дому, на этот раз указывая, куда он может, а куда не имеет права заходить. Дэн молча следовал за мной. Наконец мы оказались в той части, где я жил. - Здесь мои комнаты. Теперь и твои тоже. - Здравствуйте, Константин Георгиевич, - по коридору шла моя экономка, полная румяная женщина лет сорока. - Добрый вечер, Мария Ивановна. Вот, знакомьтесь. Это Дэн, он будет жить здесь. Дэн опустил голову. Краска мучительного стыда залила его лицо. - Очень приятно, - радушно сказала она. Я кивнул ей и потянул Дэна за собой, сгорая от нетерпения. Краем глаза я видел ее растерянно-недоумевающий взгляд. Вся ее многолетняя выучка не помогла ей скрыть удивление. *** И именно Мария Ивановна как-то остановила меня. Смущенно глядя куда-то в сторону, она сказала: - Константин Георгиевич, вы должны что-то сделать. Ваш... э-э… друг… мне кажется, он ничего не ест, то есть совсем ничего. Я ему предлагала, но он ни с кем не разговаривает здесь, и… Не дослушав, я ринулся в спальню. Что Дэн не спит, я знал, но что не ест… Это что еще такое? Как всегда, он сидел в большом кресле у окна, подтянув колени к подбородку. Глаза его были закрыты. Парамон примостился рядом, и Дэн время от времени поглаживал его. - Дэн! Он посмотрел на меня. Черт. Чудесные серые глаза ввалились, потеряли блеск. О кругах под ними я уже не говорю. На лице отчетливо проступили кости, матовая кожа натянулась… - Встань и повернись, - приказал я. Он презрительно усмехнулся и встал спиной ко мне. Да, исхудал. Сильно. Одежда висела мешком, особенно джинсы. То-то последние ночи он лежал подо мной так безучастно… Да у него просто нет сил! Нет, вы подумайте – паршивец на все готов, лишь бы досадить мне. Гнев ослепил меня, и я вышел, чтобы не запустить чем-нибудь в его упрямую голову. Он ведь больше двух недель здесь! Я вернулся к Марии Ивановне. - Почему вы не сказали мне раньше? Как вы могли? Чем вы все тут занимаетесь? – впервые я повысил голос на прислугу. - Да я сначала как-то не думала об этом, он ведь не выходит из комнаты почти. А вчера увидела его и… - испуганно оправдывалась она. - Человек мог с голоду умереть… Хорошо, вы можете идти. Мария Ивановна поспешно ушла. Чего я взъелся – я ведь и сам ничего не заметил. Да, вот и первый сюрприз от моего мальчика… Я выбрал в холодильнике что полегче и вернулся к Дэну. - Ешь. Это приказ. Не будешь – заставлю. Дэн с отвращением посмотрел на еду. Потом, повинуясь моему взгляду, медленно начал есть. Медленно, давясь каждым куском. Я видел, что он с трудом преодолевает тошноту. Когда на тарелке осталась половина, я сжалился. - Ладно, пока хватит. И вот что. Будешь завтракать, обедать и ужинать со мной. Когда меня нет – так, чтобы прислуга видела. Я проверю. Он устало посмотрел на меня и ничего не ответил. За две недели он ответил на 2-3 моих вопроса, не больше. Все остальное время он молчал, не ел и не спал… Но поговорить надо было. И я начал: - Что это за фокусы, почему ты голодал? Дэн снова промолчал. - Отвечай, когда спрашивают! - Хорошо. Когда вы перечисляли условия, то ничего не сказали о моем питании. Должен ли я есть с прислугой, или вы милостиво дозволяете мне питаться с … барского стола. И потом, мне никто ничего не предлагал, даже чаю. Я был уверен, что это ваше распоряжение. Я опешил. - Что ты несешь, я просто забыл. Это же само собой разумеется. Мария Ивановна предлагала тебе… - Да. Один раз. Но я не хотел ее подводить. Откуда я знал – может, голод входит в вашу систему дрессировки, - язвительно произнес Дэн. Глаза его совсем потемнели. - Дэн… зачем ты так? Ответа я не дождался. Хотя лучше бы он и до этого молчал. - Зачем ты так… Ведь сам знаешь, что неправ. С прислугой, с барского стола… ну что за выдумки, ей-богу… - Ну, мой статус в этом доме много ниже, чем у прислуги. Я задохнулся. - Ты… ты… да господи боже мой, одно твое слово, и ты был бы хозяином здесь. Ты сам виноват, ты меня вынудил, кто-то должен был поступать разумно… - Ах, разумно? Внезапно Дэн позеленел и бросился в ванную. Похолодев, я слушал, как его выворачивает наизнанку. Зашумела и стихла вода; я выждал еще немного и вошел. Дэн сидел на полу совершенно без сил, растеряв весь свой независимый вид. Ему было так плохо, что он без возражений принял мою помощь. Я не придал случившемуся особого значения, но назавтра история повторилась, и на третий день тоже. Очевидно, положение серьезней, чем я думал. На капризы что-то не похоже. Я вызвал врача. - Сильнейшее нервное истощение. Очевидно, молодой человек пережил очень сильный стресс. Вам что-нибудь известно? Мне было бы легче помочь, если… - Он вам что-нибудь сказал? - перебил я. - Только что не хочет говорить на эту тему. Он весьма упрям. - Это опасно? - Да. Необходимо срочно вывести его из этого состояния. Нервная анорексия плюс две с лишним недели без сна… Вы должны были давно обратиться к врачу. Куча рецептов лежала у меня на столе. Главное сейчас – сон, сказал врач. Вечером я дал Дэну снотворное. Он испуганно взглянул сначала на таблетки, потом на меня. О чем он подумал? - Не бойся, Дэн. Это легкое снотворное, тебе необходимо поспать. Это не было правдой, на ладони у меня лежала убойная смесь. Он угрюмо молчал. И тогда я взорвался: - Черт побери, что происходит? Какая польза будет твоей семье, если ты себя уморишь? Имей в виду, я не стану помогать им в память о тебе! Дэн подчинился и через десять минут уже спал. Слава богу, таблетки помогли. Я сидел над ним, перебирал его волосы и думал. Черт возьми, я ведь молод, здоров, богат… красив, наконец. У меня отлично натренированное, привлекательное тело. Я столько сделал для Дэна… Что квартира – я снял с его плеч многолетний груз забот, вот и радовался бы возможности отдохнуть. Тем более в таком месте, комфорт еще никому не повредил, как и вкусная еда и красивая одежда. Почему он так все это воспринимает, будто конец света наступил? Почему три года назад отказал мне? Не любит? Смешная причина. А кто кого любит, хотел бы я знать, где он видел эту любовь. Люди держатся вместе по многим причинам, да только любовь не входит в их число. И я ему не противен… Ну да, я был порой грубоват, но ничего экстраординарного… некоторым даже нравится. Когда прошел первый шок, его тело неизменно отвечало мне… правильно отвечало. Не верю я, что все дело в ориентации. Откуда же это отчаяние, это безысходное горе? Я честно выполнил свою часть сделки. Дэн еще не знает, но я сделал куда больше, чем обещал. Разве я многого требую в ответ? Всего лишь быть моим… Нет, я решительно не понимал, почему он так все драматизирует. Или все дело в гордости? Откуда у мальчишки, росшего в нищете, могла взяться такая гордость? И почему ее часто нет у тех, у кого она должна быть по определению? Я смотрел в его тонкое, измученное, полудетское еще лицо. До чего же я довел тебя, моя бедная любовь… Как он красив... Родись он в другой семье, никогда бы я его не получил… да, семья. Может, всему виной консервативное воспитание? Я не знал. Его ненависть, его упорное презрительное молчание ранили меня, вызывали желание причинить ему боль – ответную. Я и причинял. Так чего я хочу? Не знаю. Нет, знаю. Знаю. Хочу… чтобы он любил меня, чтобы ждал меня и радовался при встрече, чтобы сияли его глаза… чтобы он ластился ко мне в постели, засыпал на моем плече… Хочу рассказывать ему обо всем, что случилось за день, чтобы он спрашивал меня, как дела… Хочу, чтобы заорал на меня или заплакал, что ли. Хоть что-нибудь. Да уж, в последовательности мне не откажешь: я хочу того, чего нет в этом мире - я хочу его любви. И это после того, как я сделал все, чтобы он ненавидел меня. *** Дэн спал двое суток. Я сидел над ним почти все это время. Вспомнилась наша первая ночь, этот кошмар. Не успели мы приехать, как я потащил его в свою спальню. Мне самому было тошно от того, что я собирался сделать, и я спешил побыстрее покончить со всем этим. Я сразу начал раздеваться, потом кинул на Дэна выразительный взгляд. Дэн сильно побледнел, но выполнил мой молчаливый приказ и теперь стоял передо мной обнаженный, высоко подняв голову, глядя куда-то мимо меня. Немного худ, но прекрасен: чистая золотистая кожа, длинные изящные руки и ноги, плавные, отточенные линии… Я подошел к нему. Осторожно, сам не веря, что это происходит, обнял, почти робко прикоснулся к губам. Шесть лет жаждал я этого поцелуя, тысячи раз видел это во сне… а сейчас действительность превзошла все мои мечты. Теплые, восхитительно юные, благоуханные губы… Мальчик мой, Дэн… Потом я взял его на руки. Так он даже не обнял меня за шею! Я отнес его на кровать; сходя с ума от восторга, я ласкал его, в своей эйфории я ничего не видел вокруг… мне казалось, что Дэн разделяет мои чувства, не может не разделять… и внезапно поймал его люто ненавидящий взгляд. Я резко остановился. Потом меня перемкнуло. Ты меня ненавидишь – вот и хорошо. Не хочешь любви – не надо. С каким-то остервенением я впился в его губы, грубо навалился на него… Он не издал ни звука, хотя я прекрасно видел, как ему больно. Я это видел, и все же не пощадил – почти без перерыва взял его во второй раз. Он терпел, стиснув зубы, судорожно зажмурившись, весь дрожа… Когда все кончилось, он с трудом отодвинулся на край постели и замер, сжавшись в комок, не в силах даже прикрыться. Гнев кипел в моем сердце – на себя, на него. Я отвернулся. Пусть привыкает, и чем скорей, тем лучше – нянек у него тут не будет. Я даже заснул, но спал недолго. Дэна не было рядом. Он стоял у окна, глядя в сад, залитый лунным светом. Я знал, о чем он думает, что чувствует. Сам виноват. Мог бы хоть немного пойти мне навстречу. - Иди сюда, Дэн, - резко сказал я. Он сильно вздрогнул, и даже на расстоянии я ощутил, как мужество покидает его. Я знал – он думает, я сейчас потребую продолжения. И все же он подошел. Я чувствовал его страх, но точно знал – просить он ни о чем не будет. Характер, невольно восхитился я. - Ложись. Когда он лег, я сам укрыл его, неловко погладил по голове и сказал как мог мягко: - Тебе надо отдохнуть, Дэн. Завтра у нас трудный день. Он молчал и только дрожал, как пойманная птица. Спать я уже не мог и знал, что и он не спит. Чувство невосполнимой потери терзало меня. Боже мой, я так долго мечтал об этой ночи, мечтал показать Дэну, как сильно я его люблю, дать ему такое счастье, чтобы он забыл обо всех и обо всем… И вот чем кончилось все – изнасилованием. Гнев и жалость боролись в моей душе. Ты не был вполовину так груб с парнями, которых снимал в барах, говорил один голос. Его заглушал другой: он заставил тебя так страдать, теперь его очередь… Так мы и долежали до самого утра. А утром я посмотрел ему в глаза и не узнал их. Пустые, угасшие, словно выжженные изнутри… В моих мечтах они были радостно-смущенными… где они теперь, мои мечты? Он безучастно взглянул на меня и отвернулся. Лучше бы оскорблял… Вновь дикий, иррациональный гнев захватил меня и понес. Так испоганить мою лучшую мечту! Доволен собой, паршивец? Этого ты хотел? Боясь снова сорваться, я сквозь зубы процедил: - Одевайся, рассиживаться некогда. В десять мы должны быть у адвоката, нужна твоя подпись, - и вышел, хлопнув дверью. … С тех пор он не заснул ни разу. Можно было подумать – он боится, что я его убью во сне. Я не волновался – усталость рано или поздно возьмет верх над капризами. И только теперь я понял: это не упрямство, он не может заснуть. Как не может и есть, и что я могу потерять его. Он просто умрет от горя и стыда. Так дальше не может продолжаться. Дэн проснется, и мы поговорим. Вот только что я могу сказать? Я делал невыносимым его и без того нелегкое положение все эти две недели, пытаясь выбить мольбу о пощаде и прощении. Старался задеть побольнее: - Только полный кретин мог так влипнуть. А гонора-то сколько было… - Из-за тебя семья оказалась на улице. Надо же, до чего ты довел мать… - Если с ней что-то случится, это будет целиком на твоей совести. - У тебя даже не хватило ума толком прочитать документы. На самом деле хорошо получается у тебя только одно… Ну ничего, не переживай, лет десять ты еще сможешь находить себе спонсоров… сладенький. Дэн никогда не отвечал, точно не слышал. Как ему удавалось удерживать безразличное выражение лица, причем я уверен был – он и сам винит себя во всем, я не знал. Зато постоянно срывался я - был намеренно груб с ним в постели, насиловал, заставлял его делать такие вещи… Я мстил ему за свою отвергнутую любовь, за эти страшные три года, когда я сходил с ума от тоски, не зная, где и когда я снова его увижу и увижу ли вообще, за свою нелепую женитьбу, за множество хитроумнейших уловок, к которым я прибегал, чтобы хоть на минуту увидеть его, за все часы, что я провел в машине у его дома, за имена девчонок в его мобильном… за все. Я хотел показать ему, что он полностью в моей власти. Я упивался этой властью. А иногда в отчаянии мне хотелось заорать: Дэн, прекрати, зачем ты делаешь это, зачем ты слушаешься меня, разве ты не знаешь, что я никогда не обижу твоих родных, никогда не отберу у них то, что дал, ведь это же я, твой Костя, я люблю тебя больше всех на свете, столько лет, ну почему ты считаешь меня подлецом, способным на такое?! А ты считаешь, иначе не подчинялся бы так безропотно… Но все же, скажи он мне хоть раз: «Костя, не надо, ну пожалуйста» - и я бы прекратил. Пусть не сказал, а хотя бы взглядом попросил… Куда там! В самом униженном положении он ухитрялся смотреть так, словно говорил: - Давай, быдло богатое, покажи себя, а то не все еще поняли, какое ты дерьмо на самом деле. Дэн заметно слабел, но был тверд. Я не ожидал такой силы духа от хрупкого на вид мальчишки. Я понимал, что сам порчу все, но остановиться не мог. После той, первой, ночи я дал себе слово, что так было в первый и последний раз. И в следующий же вечер нарушил его… Все разбилось об его холодное «вы». С тех пор он только так ко мне и обращался. Передать не могу, как это бесило меня… Неизвестно, сколько продолжалась бы эта борьба, если бы не Мария Ивановна. Я понял, как легко я могу потерять Дэна. Он был готов на все ради семьи, но груз оказался непосилен для него. Не так я все это себе представлял. Я знал, что будет нелегко, но чтобы настолько… Раньше мне казалось – стоит добиться своего и все пойдет само собой. Чего копья ломать, если все уже случилось? А теперь… Дэн угасает, а надежды на хотя бы подобие нормальных отношений нет. К моменту пробуждения Дэна я выработал линию поведения. Все теперь переменится. Я буду как можно ласковее с ним, дам ему больше свободы, увезу его на отдых – пусть только поправится. Тогда я не понимал, что для Дэна это еще хуже, что ему легче терпеть мою грубость, чем невольно уступать моей нежности. *** Тактику я изменил. Две недели я не прикасался к Дэну. Мария Ивановна вдохновенно готовила ему самые легкие и вкусные блюда, всякие там суфле и муссы, отпаивала его особыми бульонами; она же следила за тем, чтобы он вовремя принимал все лекарства. Во время болезни они подружились. Мария Ивановна просто влюбилась в него, а он отвечал улыбкой на ее бесконечные уговоры съесть еще что-нибудь. Как я завидовал ей… Дэн почти все время лежал – он ослабел как-то сразу, вдруг - и много спал. Через неделю сошли синяки и укусы, зажили губы, и вообще Дэн заметно окреп. Спали мы по-прежнему на одной кровати, быть вдалеке от Дэна я не мог, но я не делал даже попыток дотронуться до него. Хватило меня, правда, ненадолго, но никогда больше я не был груб с Дэном. Я из кожи лез, чтобы загладить прошлое. Всю нежность, на какую я был способен, я отдавал ему. Мне хотелось поговорить с ним, объяснить все, убедить – то, что было, никогда не повторится, но я не решался. Взгляд у него был такой настороженный, такой недоверчивый… он точно ждал, когда мне надоест притворяться, и был начеку. Все же постепенно что-то стало налаживаться. Я уже начал успокаиваться, но, как оказалось, рано. Скоро, очень скоро произошла катастрофа. …В первое время охрана смотрела на Дэна, не скрывая своего презрения, и я уверен, втихомолку издевалась над ним. Я им не препятствовал – это входило в наказание, и мне было интересно, как справится с этим Дэн. Это было ошибкой. Надо было сразу дать им понять… Я не сделал этого вовремя, а потом как-то забыл. …Дэн курил на крыльце, а я стоял у открытого окна, глядя на него, когда подошел тот тип. Я не слышал, о чем они говорят. Вдруг он похлопал Дэна по заднице и что-то сказал с гнусной ухмылкой. Дэн, побелев, занес кулак… но я его опередил. Выпрыгнув из окна, я сбил скотину с ног. Он пытался приподняться – я ударил еще раз по его мерзкой роже, потом еще и еще… Приблизиться никто не решался. - Вон отсюда. Если я тебя хоть раз еще увижу – убью, - тяжело дыша, сказал я, борясь с желанием втоптать его в землю. Дэн с ненавистью взглянул на меня. Из-за тебя терплю, сказали его глаза. Он повернулся и пошел прочь. До вечера я был занят и не видел его. Ночью спальня оказалась пустой. Я проверил все соседние помещения, потом весь дом – ничего. Сбежал! Охрана клялась, что никуда не уходила, что Дэн никак не мог незаметно пройти. Я сел в машину и поехал наугад. Накрапывал дождь. Темно, холодно; куда он мог пойти в своей курточке и кроссовках, без денег? И расспросить некого… Поездив часа два, я вернулся и до утра сидел в холле, уставившись на дверь. Никто в доме не спал. Утром мне пришло в голову проверить записи внешних камер слежения. Черт, а ведь с этого надо было начать! Ни одна не зафиксировала Дэна. Где же он? Я снова обошел весь дом, побывал на чердаке и в подвале. Наверное, мальчишка спрятался в багажнике чьей-нибудь машины и так покинул территорию. Дом охватила паника. Все попрятались. Странно, я ведь никого пока не обвинял… Я стоял возле крыльца, соображая, к кому из частных детективов обратиться. Из подвального окна выпрыгнул Парамон. - Где же твой друг, Парамоша? Как же Дэн тебя оставил? Кот подошел ко мне и вдруг заорал дурным голосом. Так он и в марте не вопил, если двери были закрыты, и он не мог выбраться из дома. Продолжая орать, он подбежал к отдушине, прыгнул в подвал, потом появился снова. - Отстань, зверюга. Не до тебя. Парамон снова залез в подвал, снова вылез, требовательно глядя на меня. - Ну, что там у тебя, крыса? – подошел я поближе. О Дэне я и не подумал – подвал обошли уже дважды. И тут я услышал стон. Дэн!!! Мне все стало ясно. Конечно, он в старой прачечной! Мы туда не зашли, потому что ее дверь года три назад капитально закрыли. Очевидно, он сумел туда проникнуть и запереться. Я ринулся вниз, выбил дверь. Конечно, Дэн был там – без сознания, в луже собственной рвоты. Рядом валялся пустой пузырек. Я закричал. На мой крик сбежались все. - Константин Георгиевич, успокойтесь, успокойтесь, он жив, он дышит, врача уже вызвали, не волнуйтесь, - говорил мне кто-то. Дэна подняли и понесли. Безжизненно свесилась тонкая рука. Потом кто-то поднес мне коньяку, я выпил и немного пришел в себя. Вокруг меня столпились люди, на их лицах – ужас. - Зачем вы меня окружили? Где врач? - Сейчас. Звонили – уже подъезжает. … Дэна откачали. Ничего не скажешь, здорово – второй раз за месяц в доме врач. - На вашем месте я бы поместил его в клинику. Глубокая депрессия, а теперь попытка суицида… Вы очень рискуете, Константин Георгиевич. Счастье, что в таблетках он не разбирается. Все могло закончиться гораздо хуже. Подумайте. - Спасибо, доктор, я подумаю… И я думал. Единственная моя надежда – любовь Дэна к матери и сестрам. Призрачная, шаткая надежда. Он даже о них не подумал… Я решил быть жестким. Попробую запугать его – что мне еще остается? Вечером я зашел к Дэну. Он лежал под капельницей и выглядел неважно. Не время для серьезных разговоров, но что, если он снова… - Еще одна такая выходка, и твоя мать отправится в приют для бедных, а сестры – на панель, это я тебе обещаю. - А меня ты… отдашь своей охране? Я отшатнулся. Тихий голос продолжал: - Давай, Костя. Ты хозяин положения, - Дэн устало закрыл глаза. Я тяжело опустился на стул. Что теперь? Я не мог уйти и сказать что-нибудь тоже не мог. Что делать? Умолять, связать, приставить круглосуточную охрану – что? Я не заметил, что Дэн открыл глаза и уже несколько минут пристально смотрит на меня. - Не переживай ты так, - услышал я. Я поднял голову. Серые глаза смотрели без гнева, скорее… сочувственно. Я напряженно ждал, что он еще скажет. - Это была… глупость. Иди, Костя. Все будет нормально. - Что он тебе сказал? - Неважно, - глаза Дэна потемнели. - Я его убью, - прохрипел я. Дэн горько улыбнулся. - А его-то за что? Он по-своему прав. - Ты мне скажешь или нет?! - Нет, и оставь его в покое. Забудь. Я сказал – все будет хорошо. - Ты мне правду говоришь? - я ничего не мог поделать со своим голосом, он дрожал. - Да. Я поспешно ушел, успокоенный. Дэн не лжет никогда. И только ночью до меня дошло – он заговорил со мной, как раньше. *** Через три дня Дэн был на ногах. Постепенно все наладилось. Из глубокой депрессии Дэн вышел, но все равно – он был лишь тенью прежнего Дэна. Все в доме полюбили его. Смешки, косые взгляды и замечания вслед прекратились, и теперь мои служащие с осуждением смотрят уже на меня. Каким-то образом история появления Дэна в доме стала известна всем. Не от него, конечно. Вечная история – там подслушали, там подсмотрели… Мария Ивановна и обе горничные наперебой старались накормить и обласкать его. Все три были уже немолоды, и, кроме Марии Ивановны, бездетны, и появление такого подопечного, как Дэн, всколыхнуло их материнские чувства. Дэн был с ними очень вежлив, но держался отчужденно. Хорошее питание не помогало - он побледнел и похудел, но стал только красивее: еще бездоннее глаза, еще тоньше черты. Волосы его заметно отросли и вились на концах. Мне это нравилось, и я не разрешал ему стричься. По-прежнему он в основном молчал; в глазах прочно поселилась тоска. Сидел и сидел в своем кресле с Парамоном на руках, глядя в сад. Зима в этом году наступила рано, уже в начале октября выпал снег. Гулять он больше не выходил. Его ветровка была для этого слишком легкой, а купленное мной он до сих пор игнорировал. Я и сейчас помню все его вещи – синие джинсы, черная футболка, клетчатая рубашка из какой-то мягкой пушистой ткани, ветровка, тоже черная, простые кроссовки… Парамон не отходил от него. Больше всего Дэн разговаривал с ним, сам купал и расчесывал его. Кот блаженно щурился, Дэн тихо улыбался, что-то ласково приговаривая, я мечтал оказаться на месте Парамона. Снег… Из окна своего кабинета я часто наблюдал, как падают тяжелые крупные хлопья, мягко, неслышно окутывая все вокруг. Некоторые деревья сохранились с тех пор, как стояла здесь наша маленькая деревянная дача. Под тем дубом мы с Дэном играли в снежки… Когда это было – лет десять назад или больше? Дэн прятался за его мощным стволом, со смехом высовываясь, чтобы запустить в меня очередной снежок. В ответ на особенно меткий бросок я погнался за ним; Кука и Киса заливались радостным лаем, утопая в снегу; и мы утонули в нем, не удержавшись на ногах, и у меня от смеха уже болело лицо… Разве можно это забыть? Как это можно, что он обращается со мной, будто с каким-то незнакомцем? Мне он не грубил, но делал все по-своему. Например, сам стирал свою одежду. Обе горничные ругали его за это хором. - Я так привык, - был ответ. Еще он помогал Марии Ивановне, постоянно что-то ремонтировал для нее, то утюг, то телевизор в ее комнате. На мои возражения он отвечал: - Я не могу сутками бездельничать. Чем вы недовольны? Я вам деньги экономлю. К счастью, Дэн любил читать, а у меня была солидная библиотека. Иногда он смотрел фильмы – фантастику. Но больше всего он просто сидел у окна, тихий, ушедший в себя… Как-то я нашел под кроватью календарь, где чья-то рука аккуратно зачеркивала дни. Наивный… неужели он действительно думает, что я его отпущу? За его жизнь я больше не опасался, но его настроение не нравилось мне. Я ломал голову, как хоть немного поднять его. Нестерпимо было видеть Дэна таким, горько осознавать, что я сам тому виной… Ночью было лучше. Ему было хорошо со мной в постели, такое не скроешь. Но – никакой инициативы с его стороны. Дэн был послушен, и все. Привык, наверное… Дождавшись момента, когда я, по его мнению, усну, он тихо вставал и шел в ванную. Мылся оскорбительно долго, так же тихо возвращался и засыпал на краю. И никаких пробуждений в моих объятиях утром, ничего такого. Уезжал я рано. Дэн всегда делал вид, что еще спит. Я не мог ничего придумать, я отдал бы все, чтобы он хоть немного полюбил меня или стал чуточку веселее. Однажды, уезжая на три дня в Англию, я имел глупость спросить: - Что тебе привезти? - Ничего. А взглядом окинул таким… Больше я не спрашивал. *** Случай помог мне. Однажды я увидел в кухне портрет Марии Ивановны - сходство было схвачено просто поразительно. Рисунок был выполнен карандашом на небольшом куске ватмана. - Кто это вас так хорошо нарисовал? - Это Дэн, - смущенно призналась она. - Он сначала нарисовал меня на полях журнала, мне очень понравилось, и я привезла ему немного бумаги и карандаши. Теперь он рисует портрет моей внучки, ой, так здорово получается! А видели бы вы, как он изобразил Парамона! - Покажите. Ого! Да это работа настоящего мастера. Я задумался. Дэн отлично рисовал с самого детства, хотя никогда этому не учился. Как я мог об этом забыть? А он-то, он-то хорош! Неужели не мог попросить у меня такую мелочь? Неужели он думал, что я ему откажу? Ничего, теперь я знаю, как поднять ему настроение. Назавтра я скупил полмагазина, выбрал самое лучшее и распорядился доставить все к вечеру. Я нарочно задержал его в кабинете, пока мои покупки заносили в дом. - Пойдем, Дэн, я устал. Хватит на сегодня, - наконец сказал я. Мы вместе вошли в комнату. Еще с порога Дэн заметил мой сюрприз. Трудно было бы не заметить, весь стол был завален – краски, холсты, кисти. Рядом стоял новенький бронзовый мольберт. Дэн несколько минут восхищенно рассматривал все это, потом повернулся ко мне: - Спасибо. - Завтра оборудуем наверху мастерскую для тебя. Выбери сам помещение, хорошо? - Хорошо, - машинально кивнул Дэн, не отрывая глаз от сокровищ на столе. Потом вдруг нахмурился. Вспомнил... - Мастерскую? Нет, не надо. Спасибо, конечно, но не надо, - Дэн отвернулся от стола. Потом сказал твердо: - Увезите это. Я забыл, что… Но я уже знал, как с ним говорить. - А теперь вспомни. Я хочу, чтобы ты рисовал. - Зачем это вам? - Ты хорошо рисуешь. Может, я на этом неплохо заработаю, - с иронией сказал я. Дэн сердито посмотрел на меня. Он понимал мою игру, но возражений не находил. Наконец ехидно спросил: - Что вы хотите, чтобы я рисовал? Ваш портрет? - Можно и портрет. Дружеский шарж. Если не хочешь сам выбрать помещение, это сделаю я, но так получится хуже. Дэн мрачно кивнул. Этот раунд он проиграл. Расчеты мои оправдались – Дэн всерьез увлекся рисованием. Раньше у него, наверное, просто не было денег на краски и холсты. Я радовался - прекратилось самокопание, сидение в одиночестве, для этого теперь не было времени. Дэн не переставал удивлять меня. Честно говоря, я не ожидал от него такого мастерства. Иногда я поднимался к нему наверх и следил за его работой. Дэн, нетерпеливо откидывая назад спадающие на лоб волосы, был сосредоточен и не замечал никого вокруг. На холсте – портрет сестер. Портретов матери он написал уже три, и ни одним не был доволен. - А по-моему, очень хорошо. Особенно вот этот, с розой. Такое сходство… - Это не то, Костя. Выражение не то. Мама смотрит совсем не так… В эти дни мы опять начали разговаривать, в основном, конечно, на общие темы, но ведь разговаривать же! Я подарил ему кучу книг о живописи, большей частью его любимых испанцев, и он принял мой подарок. - Давай я покажу кое-кому твои работы, - предложил однажды я. - Нет-нет, еще рано. Я ведь до этого карандашом и ручкой рисовал в тетради, краски я только начал осваивать. - Выставим в салоне – представь, вдруг продадим что-нибудь? - Глупости. Кто это купит? Это еще очень слабо, - живо возразил он, но спохватился и холодно закончил: - Впрочем… как хотите. Это ведь все ваше. Как далеки мы были от прежнего взаимопонимания! Сумею ли я когда-нибудь растопить этот лед? Он был моим любовником; ел, спал со мной, одевался и раздевался при мне, принимал со мной душ, но не становился ближе. Я знал его тело как свое собственное, понял, как именно предпочитает он заниматься любовью, знал, какое выражение лица бывает у него во сне… о, я узнал многое о нем. У него не было от меня секретов – и весь он был тайной. И все-таки он был моим. Грустный, подавленный, не по своей воле – но мой. До сих пор я еще не привык к тому, что в любой момент могу его увидеть, притронуться к нему, обнять, посадить на колени; сгорая от желания, вызвать в нем ответное… подчинить себе это прекрасное тело, заставить пылать строгие красивые губы… Отказаться от этого – невозможно, невозможно. Таким счастьем было для меня просто находиться с ним рядом, таким счастьем… Если бы Дэн был опытнее, давно бы понял – это я его раб, и вил бы из меня веревки. Позже я узнал – Дэн всегда понимал это. Понимал и не использовал против меня. А я-то боялся показать, как сильно люблю… Все используют всех. Только не Дэн. Он – другой. *** Месяца через три стала рваться его одежда. Я увидел, как он, сосредоточенно нахмурившись, неловко орудует взятой у Марии Ивановны иглой. Худая спина в полинявшей майке… Ну что за упрямство! Единственные носки уже не поддавались ремонту, он только зря мучился. Ну все, терпение мое лопнуло. - Что ты делаешь? У тебя целая гардеробная. - Сами носите, - отрезал Дэн. – Я хотел собрать вещи… - В этом не было необходимости. Завтра же я выкину этот хлам. Нет, уже сегодня. Хочешь ходить голым – ходи. Мне нравится. Разозлившись, я ушел, хлопнув дверью. Почему этот проклятый мальчишка упорно осложняет все? Для чего упрямо хочет видеть во мне какого-то монстра? Да он такой одежды и не видел никогда. С какой любовью я выбирал эти вещи… дрянь неблагодарная. …Угрозу я исполнил в ту же ночь, выбросил все, даже трусы. Утром Дэн обнаружил, что не может встать с постели. Я спокойно наблюдал, как он гневно в очередной раз обшаривает взглядом комнату, словно надеясь, что его вещи появятся сами собой, а потом, решившись, заворачивается в простыню и открывает наконец дверь гардеробной. Я удовлетворенно усмехнулся. Дэн взял одни джинсы, майку и свитер, по две пары белья и носков, перенес все это в небольшой комод в нашей спальне. Я утроил это количество, добавил теплую куртку, плащ, обувь и еще кое-какие мелочи. Дэн покосился угрюмо, но промолчал. Вскоре после этого я решил увезти его на море. Он ведь никогда его не видел. - Море? – удивился Дэн, когда я сообщил ему о своем решении. – В декабре? Сказал и тут же покраснел от досады, сообразив, что я имею в виду. - Мы поедем туда, где сейчас лето. Куда ты хочешь? - Мне все равно, - сердито сказал Дэн. – А я могу отказаться? - Нет, - тоже разозлившись, отрезал я. Вот паршивец, ну что ему еще надо! И мы поехали. Я выбрал Австралию, Большой Барьерный Риф – там я еще не был. Дэн летел впервые, ему было не по себе, и это еще больше сердило его. Весь перелет он мрачно молчал и кутался в плед, но уже в аэропорту начал с интересом поглядывать по сторонам. В новой одежде он выглядел отлично. Хорошо, что я выбросил его старье, а то он и на курорт додумался бы в нем ехать. А когда мы приехали и он воочию увидел это чудо… буйство красок и цветов, невиданные деревья, незнакомые ароматы, пьянящий воздух, который хотелось вдыхать до боли… Он старался быть сдержанным, но временами просто не мог удержаться, чтобы не выразить свой восторг. Помню, утром второго дня, стоя на террасе и пожирая глазами розово-золотое утреннее море, он воскликнул: - Костя, ты только посмотри! Я и не представлял себе… Совсем, как раньше… Потом смутился и опять перешел на «вы», но глаза его сияли. В Австралии Дэн написал несколько пейзажей. Он спешил: - Дома доработаю, по памяти. Дома… ничего я так не хотел, как иметь общий с ним дом. Конечно, он сказал это слово, не вкладывая никакого смысла... Море ошеломило его. Когда Дэн впервые его увидел, выражение его лица стало таким… не знаю, как и сказать - на какой-то миг он перестал быть взрослым. Чувствовалось, он с трудом сдерживается, чтобы не кинуться с воплем к воде. - А когда мы пойдем купаться? – нетерпение слышалось в его голосе. - Ты разве не голоден? - Нет, нет, я ничего не хочу. Вы идите, а я потом, можно? Я улыбнулся. - Хорошо, пойдем. Мне жаль было расстраивать его. Ладно, купим что-нибудь на пляже, надеюсь, не отравимся, хотя я бы предпочел ресторан отеля. К тому же здесь отличный бассейн, а рядом – аквапарк… …Из воды его приходилось вытаскивать буквально силой. Купаться он готов был часами. Даже здесь, где было множество загорелых, стройных, эффектных людей, Дэн привлекал всеобщее внимание своей красотой. По вечерам мы никуда не выходили, обедали у себя в номере, ездили вдвоем по окрестностям на взятой напрокат машине – стыдно признаться, я ревновал его ко всем. Я старался скрыть свои чувства, а то попросту запретил бы ему купаться. Я уже жалел, что мы остановились в отеле. Надо было снять виллу с частным пляжем, чтобы никто не смел глазеть на красоту моего Дэна – ничем не прикрытую красоту. Но было уже поздно; я молча злился и не отходил от Дэна. К счастью, все принимали нас за братьев. Мы ведь оба высокие, темноволосые, большеглазые, только у Дэна они темно-серые, ясные, а у меня почти черные, непроницаемые… Мне-то все равно, а вот Дэн… Ради него я снял два номера – чтобы соблюсти приличия. Тем для беседы становилось все больше – мы делились впечатлениями от увиденного, сравнивали Россию и Австралию, порой даже беззлобно шутили над окружающими. В пестрой толпе курортников встречались колоритнейшие персонажи. За некоторыми из них мы наблюдали… Там был один толстяк, килограммов на двести, в невероятных шортах – на черном фоне здоровенные алые сердца, пронзенные стрелой – и майке с надписью на спине: « Спереди я еще хуже». Был один чудик в тропическом шлеме; он его не снимал, даже входя в воду! Спорт, политика – избегали только говорить о нас. И о женщинах тоже. Я-то понятно – я ни на кого, кроме Дэна, давно не смотрю. Но я замечал – Дэн почти не обращает внимания на девушек, хотя среди них попадались настоящие красавицы. Из-за меня? А если да, то в каком смысле? Я, наверное, никогда не отважусь спросить. Было в Дэне нечто неуловимо-надменное, и никто не мог так держать людей на расстоянии, как он. Мне все же стало казаться, что Дэн оттаивает потихоньку… Выражение его лица изменилось, не было больше таким хмурым и отчужденным. А в дельфинарии я на какой-то миг увидел прежнего Дэна - смеющегося, радостного мальчишку. Определенно, это была хорошая мысль – поехать сюда. А наши ночи… Все чаще мне казалось, что мы просто любовники, и ничто не стоит между нами. Эти минуты, когда мы лежали, переплетясь, тяжело дыша, не в силах пошевелиться… Мой мальчик не выглядел тогда чужим и равнодушным, нет. Пусть это длилось всего несколько мгновений, пусть потом он отодвигался – в эти минуты он принадлежал мне, и даже больше, чем когда в изнеможении стонал подо мной… Один случай особенно поднял мне настроение. На обратном пути, в самолете. Дэн сильно устал (я совсем не дал ему спать в последнюю ночь) и начал клевать носом еще до взлета. - Ложись ко мне на колени, - рискнул я предложить. Сейчас начнется… Но Дэн только кивнул. Я поднял подлокотник, разделяющий наши места. Дэн лег, глаза его закрывались сами собой. Я укрыл его пледом. - Спи. Он спал, прижавшись щекой к моим коленям. Такой близкий, весь какой-то домашний… Это было уже – вот так он спал в детстве, когда мы ездили к нам на дачу. Я смотрел на него и лишь огромным усилием воли сдерживался, чтобы не погладить его по волосам. У меня горели ладони – так мне этого хотелось. Как мог безразлично я изучал облака… С этого дня я начал надеяться. Кажется, я нашел его слабое место. Красота. Дэн равнодушен к деньгам, тряпкам, власти… но не в силах устоять перед Красотой. Я увезу его весной в Европу, покажу ему Париж, Рим, Венецию. В каком он будет восторге! И, может быть, поймет: только имея деньги, можно наслаждаться прекрасным. …И ведь мы понимали друг друга с полуслова еще тогда, когда он был маленьким мальчиком! Нам всегда было хорошо вместе – до тех пор, пока он не понял, что я в него влюблен. А теперь нам хорошо в постели. Разве этого мало? Многие пары довольствуются гораздо меньшим. Так что мешает Дэну принять меня? Совсем принять, как принимают судьбу. Не представляю. Общественное мнение или то, что он со мной не по своей воле? Если бы я мог откровенно поговорить с ним! Но я не решался. Хоть мы и начали разговаривать, но только на общие, отвлеченные темы, старательно избегая малейших намеков на личное. А что до постели… господи, ведь Дэн – молодой, здоровый парень с естественными желаниями, и я лично, может быть, тут вовсе ни при чем. Сомнения, сомнения… Простит ли он меня когда-нибудь, сможет ли забыть те две недели, о которых я сам стараюсь не вспоминать? Конечно, любить так, как я, он никогда не будет. Все равно. Я готов довольствоваться малым, лишь бы он был со мной. Жадно вглядывался я в его лицо, ища малейшие признаки чувств, анализируя каждый взгляд, каждый жест, обдумывал часами каждое его слово… Тысячи вопросов, и все без ответа. Сомнения раздирали меня. С женщиной, я уверен, было бы проще. Кстати о женщинах. Света на Рождество вышла замуж за одного итальянского промышленника. Очень рад за нее. Да, женщины разумнее, мягче, более приспособлены к жизни. Они умеют терпеть и прощать. Вот хотя бы Света. Она любила меня, я знаю, но все же сумела примириться с судьбой и жить дальше. Она будет прекрасной женой и матерью, дети ее будут иметь самое лучшее, и это тоже немаловажно… для многих. *** …Мы вернулись в Москву в середине января и почти сразу поссорились. Сначала из-за обращения на «вы». Потом из-за свадьбы его сестры. Как-то вечером я обнял его за плечи, сказал ласково: - Погода хорошая. Поедем, покатаемся. Хочешь, я научу тебя водить машину? Здесь есть одно поле… - Как хотите, - тихо ответил Дэн. - Опять «вы»? Дэн, ну сколько можно? Я тебя знаю с детства. - И я тоже думал, что знаю вас. - Ничего ты не знаешь. Короче. Я не желаю больше этого слышать. Обращайся ко мне на «ты», и точка, - разозлился я. - Как прикажете, - хмуро откликнулся Дэн. - Дэн, это же неразумно… - Разумно только то, чего хотите вы. Знаю. Естественно, кататься мы не поехали – настроение было безнадежно испорчено. Несколько дней Дэн ходил хмурый, но «вы» больше не говорил. …А ночью я привлек его к себе и услышал тихий вздох. - Не будем ссориться, Дэн, прошу тебя. Мальчик мой любимый… - Любимая игрушка. - Нет. Нет… Я крепче обнял его, завладел алыми губами – жадно, ненасытно… и через несколько минут мы забыли о ссоре, обо всем. Если бы наши души были в таком же согласии… Единственный раз Дэн высказал свое отношение к случившемуся, вскоре после нашего возвращения в Москву. Был чудесный зимний вечер – тихий, безветренный, с мягким бодрящим морозцем. Я повез его ужинать в город. Прихотливый танец снежинок в воздухе, вспыхивающий миллионами крошечных звездочек пушистый снежок под ногами, разноцветные огни, спешащие куда-то оживленные люди… До этого я никогда не был с Дэном в ресторане. В старые времена я часто приглашал его, но он неизменно отказывался. Теперь, слава богу, об отказе не было и речи, но я сам не спешил показывать Дэна знакомым. Но в этот вечер я просто не мог сидеть дома. Я вдруг ощутил мощный душевный подъем, беспричинная радость переполняла меня. Будто снова наступила юность – беззаботная, полная надежд, уверенная в себе и скором счастье. Негромкая музыка, мягкий полумрак отдельного кабинета, зажженные свечи и Дэн… Я не отрывал от него глаз. Мне показалось, он нервничает. - А ты все молчишь, Дэн. Тебе не нравится здесь? - Ну почему же, нравится, - тихо сказал он. - Это заметно. Он вскинул на меня глаза, потом быстро опустил, но я успел заметить промелькнувший в них гнев. А… так вот в чем дело, теперь я понял. Ему претят и этот дорогой ресторан для избранных, и этот отдельный кабинет, и этот ужин, за который заплачено больше, чем он зарабатывал за месяц. Черт, но я же вовсе не хотел его обидеть, подчеркнуть наше неравенство - я просто пришел поужинать в свой любимый ресторан. - Дэн, - я накрыл его руку своей, - постарайся примириться с ситуацией. Что сделано – то сделано, а нам с тобой как-то надо жить… - Ты так говоришь, будто все это было неизбежно. - А разве нет? – мягко спросил я. - Нет. Все зависело только от тебя. - Хочешь сказать, ты бы так не поступил. - Никогда. Если б это было в моих силах, я бы просто помог. - А если… - начал я, но Дэн меня перебил: - Если бы любил, тем более. Сказал, как отрезал. - Да, ты поступил бы именно так. Знаю, Дэн, знаю, - я вдруг загрустил. Когда-нибудь ты поймешь меня, Дэн, когда влюбишься так же, как я. Ты узнаешь, что это такое – хотеть кого-то так, что готов пойти на преступление, заплатить любую цену. - Иди ко мне, - я усадил его себе на колени. Лучше завести другой разговор... более безопасный. Дэн в панике оглянулся на дверь. - Никто не войдет. Я повесил табличку, - желая успокоить, прошептал я. Но мои слова возымели обратный эффект. Дэн весь напрягся в моих объятиях, и, взглянув на него, я увидел – он еле сдерживает гнев… он вне себя от стыда. Что такое? Не сразу, но я понял – да, он привык подчиняться мне, но совсем не готов выставлять наши отношения напоказ. С горечью я подумал – если бы он любил меня, ему сейчас было бы все равно. Он бы и внимания не обратил. Ах, Дэн, ведь и я рискую своей репутацией… Я отпустил его, и мы поехали домой. Пусто было на душе, пусто и темно. Липкий снег назойливо летел мне в лицо. Дома я заперся в кабинете и до трех часов ночи тупо бродил по сайтам, нигде особо не задерживаясь. Никогда он меня не полюбит, стучало у меня в голове. На что я, дурак, надеюсь? Наконец я вошел в нашу темную спальню. Дэн уже спал – как всегда, на своей половине, на самом краю. Будить его я не хотел, но и один не мог оставаться. Не сегодня. Мне отчаянно требовалось хоть немного тепла… И вдруг я решился – лег рядом. Только бы не проснулся… Но Дэн спал крепко. Еще бы, не часто выпадает ему такая передышка. Осторожно обнял его сзади, прижал к себе, уткнулся в теплый затылок… Только так я смогу сегодня уснуть. *** …Дэн еженедельно звонил маме из моего кабинета, я всегда присутствовал при их беседе. Говорил он недолго, минут пять-десять, стесняясь меня. И все равно - какая нежность невольно звучала в его голосе! Неужели он никогда не заговорит так со мной… Все их разговоры были похожи: одни и те же вопросы, одни и те же ответы. Но в конце января произошло, по-видимому, нечто неожиданное. Дэн был взволнован. Я дождался, пока он положит трубку, и вопросительно посмотрел на него. - Лиза выходит замуж. Я должен поехать, мама просила. Да, это новость. Сколько же ей лет, семнадцать? Она ведь совсем еще ребенок. - Хорошо. Мы поедем. - Но мама просила приехать на несколько дней. Надо помочь. - На несколько дней? И речи быть не может. Только на свадьбу и только со мной. Дэн заволновался: - И что я ей скажу? Надо помочь, мама не справится одна. - Не волнуйся. Я все сделаю. А на несколько дней я тебя не отпущу. - Я вернусь, не беспокойся. Я помню наш договор. - А я не беспокоюсь. Будет, как я сказал, или ты вообще не поедешь. - Тогда я не еду, - холодно сказал Дэн. - Вот и отлично. Иди к себе. Я позвоню Елене Владимировне. Я позвонил. Не помню, когда еще я так изворачивался. Целый день Дэн прятался где-то, и только вечером я вдруг увидел его под дубом. Он стоял в одном свитере, еле различимый в сумерках. Я послал за ним Марию Ивановну. Она долго отчитывала его: - Ты с ума сошел, сейчас не лето. Ну же, пойдем. Что с тобой, Дэн, вы поссорились или что? Я напрягся в ожидании ответа, но ничего не услышал. Несколько дней Дэн не разговаривал со мной. Я понимал, что неправ, что поступаю слишком жестоко. Но я не мог иначе. Не видеть его несколько дней – нет, я не выдержу этого. К тому же, мало ли кого он встретит там, вдруг ему понравится кто-нибудь. А уж как на него будут пялиться все эти девчонки… лучше все держать под контролем. Наутро я поехал к ним домой. Все хлопоты и расходы я взял на себя – от имени Дэна. Лизе только что исполнилось восемнадцать, она была прехорошенькой, правда, до брата ей было далеко. Жених был старше на десять лет, неплохой парень, на мой взгляд. Не богат, но и не беден, симпатичное умное лицо, строгие очки, приятный голос. Лиза казалась очень счастливой. Мы с Еленой Владимировной всюду ездили вместе: выбирали, покупали, договаривались. В итоге получилось весьма достойно. Одно беспокоило ее: - Костенька, но Дэн точно успеет приехать? - Конечно, Елена Владимировна. Утром я сам встречу его. - Ах, что бы мы без тебя делали, мой мальчик! Конечно, я понимаю – такой работой нужно дорожить. Где еще Дэн смог бы так зарабатывать? - Ваш сын стоит большего. - Спасибо, Костенька. Я чувствовал себя последним подлецом. *** В день свадьбы я разбудил Дэна пораньше: - Собирайся. Нам еще в салон надо заехать, привести себя в порядок. - А куда мы едем? - Как куда? Сегодня свадьба твоей сестры. - Я не еду. - Нет, ты едешь. И это не обсуждается. Пошли, я помогу тебе выбрать костюм. - Сам справлюсь, - проворчал Дэн. Но я видел – он рад. …Мы подъехали к дому. Дэн с интересом оглядывался вокруг – он был здесь всего один-два раза. Мы поднялись на седьмой этаж. Лиза с воплем повисла на шее у Дэна, потом у меня. Как выросла Наташа! Вот она со временем может стать почти такой же, как брат. Елена Владимировна светилась от счастья и совсем не походила на мать троих взрослых детей. За последние полгода она сильно изменилась – сказалось влияние достатка. Дэн бережно поцеловал ее. - Дэн, пойдем, я покажу тебе все. Ты ведь еще ничего не видел, - Елена Владимировна повела Дэна по квартире. Я следил издали. Дэн был поражен. Он видел грязную, запущенную квартиру. А теперь… отличный ремонт, дорогая мебель, новейший компьютер, всевозможная техника. Вот он, мой сюрприз, – я прикупил соседнюю однокомнатную, соединил, и теперь у каждого была отдельная комната. Неслыханная роскошь, о которой они и мечтать прежде не могли. Даже подъезд мои рабочие привели в порядок, и домофон я установил – ему не в чем меня упрекнуть. Я хорошо заботился о его женщинах. Помолодевшая мать, сияющие нарядные сестры… Немыслимо было отобрать у них все это. Немыслимо было рассказать, какой ценой все это оплачено, и Дэн это хорошо понимал. Наши взгляды встретились. Сложное смешение чувств у него на лице… и я увидел – он и тронут тоже. Он не ожидал, что я сделаю так много. Позже он мне сказал: - Спасибо. Они так счастливы… - нежная, горькая усмешка тронула его губы. А ты, хотелось спросить мне. Ты хоть немного счастлив со мной? Естественно, я промолчал. Внезапное раздражение поднялось во мне: неужели действительно никто ничего не понимает? Вся моя наспех выдуманная история шита белыми нитками… Или не хочет понимать? С детства Дэн приносил им себя в жертву, и они спокойно принимали ее. С женщинами всегда так. Им бы только тряпки да разные цацки, а откуда что берется, дела нет. И, точно прочитав мои мысли, Дэн помрачнел и всю дорогу до ресторана молчал, глядя в окно. Хмурился он и за столом. Елена Владимировна и Наташа недоуменно переглядывались, а он и не замечал этого, уйдя куда-то далеко-далеко. Я сидел почти напротив, злился и опрокидывал бокал за бокалом. Во-первых, нас посадили отдельно. Во-вторых, как я и ожидал, все женщины смотрели только на него. Соседка справа от него краснела и поминутно все роняла, соседка слева непрерывно просила передать ей что-нибудь, хотя Дэн и так прилежно ухаживал за обеими. Что бы ей сесть на диету! Завтра она не влезет в свое платье, нет, оно лопнет на ней уже сегодня! Когда начались танцы, Дэн разочаровал всех. Один танец с невестой, другой с матерью, и все. Остаток вечера он просидел у стены с бокалом в руке. Я злорадно подсчитывал призывные и разочарованные взгляды. Сам я танцевал за двоих – пока вконец не надоели вопросы: - А почему ваш друг не танцует? До чего же хотелось ответить – потому что я ему не разрешаю. Кстати, это была чистая правда. Мы оба, Дэн и я, крепко выпили на этой свадьбе. Дэн напился впервые на моей памяти, да и я был хорош – ничего не помню. Нас доставили к Дэну домой и уложили вдвоем на диване, наивные люди. Хорошо, хоть не раздели. Рано утром, проснувшись, я не сразу понял, где я. Дэн спал рядом, положив голову мне на плечо. Впервые он заснул так. Я лежал, боясь шелохнуться, спугнуть его. Так легко было сейчас представить, что мы вместе, что мы любим друг друга… Дэн проснулся; приподнялся, заморгал сонно… густо покраснел и отскочил. - Спокойно. Все в порядке, все еще спят. Мы у тебя дома. Ты что-нибудь помнишь? - Ничего, - невольно улыбнувшись, сказал Дэн, - ладно, я в ванную. …Дэн пробыл в ванной так долго, что я начал волноваться. Может быть, ему плохо? Забыв об осторожности, я вошел. Дэн как раз начал вытираться. До чего хорош – весь покрытый сверкающими капельками воды, влажные волосы свились в тугие колечки, нежный румянец на щеках… Мой Дэн… Увидев меня, он перепугался: - Ты что?! А если кто-нибудь увидит? Я не отвечал. Под моим взглядом румянец на его щеках становился все гуще и гуще; он сердито схватил одежду и начал поспешно одеваться. - Что, мой хороший… – охрипшим голосом спросил я, - ну что опять? Сколько еще ты будешь меня стесняться? Ты так красив… ну что тебе скрывать? - Я знаю, что красивый, - тихо сказал Дэн, - даже слишком, одни проблемы. А ты… - Что я? - Ты всегда смотришь так, как будто видишь меня впервые или хочешь съесть. - А вот это верно – хочу. Очень хочу… - я прижал его к стене, но Дэн вырвался, подхватил оставшуюся одежду и исчез. А мне самому понадобился душ похолоднее… Потом Елена Владимировна поила нас на кухне крепчайшим кофе, и это было совсем, как раньше. Мне вдруг стало хорошо-хорошо... А Дэн был очень смущен. - Извини, мамочка, - виновато повторял он. - Да что ты, Дэн. На свадьбе сестры можно. А когда ты едешь обратно? - Сегодня вечером, - ответил я. Елена Владимировна огорчилась, вздохнула тихонько. - Ну надо, так надо… Я уехал сразу после кофе, оставив их вдвоем. Я был уверен – Дэн не скажет ничего лишнего. Поздно вечером он приехал на такси. Я увидел, как он входит в ворота, и облегченно вздохнул. Не то, чтобы я сомневался, но… Я встретил его на пороге. Вопросы так и вертелись у меня на языке, но я лишь молча притянул его к себе. Внезапно он порывисто обнял меня. Сам! Мы долго стояли, крепко прижавшись друг к другу. Потом Дэн пытался что-то мне сказать, но я не позволил. Потом, все потом. Я боялся любых объяснений. С этого дня что-то стало меняться. Наши отношения потеплели, почти неуловимо, но мои надежды укрепились. *** … Настал день, когда он сам обнял меня, за ним день, когда Дэн ответил на мой поцелуй, потом день, когда он впервые не отстранился и уснул в моих объятиях. Потом я уже и сам не отпускал его, впрочем, спали мы тогда так мало… Ссоры между нами совсем прекратились. Я был счастлив, как никогда в жизни, и начал думать, что был прав во всем. Не всегда человек понимает, что именно ему нужно, и необходимо объяснить, доказать… показать. Мы часто ездили теперь вместе – на фирму, на концерты, в магазины, на рыбалку, просто покататься. В феврале мы снова побывали на море, и Дэну понравилось еще больше… Повторяю, я был счастлив. Дороже Дэна у меня никого не было, никого и ничего. А несчастье было уже близко, и предотвратить его я никак не мог, ибо причины его заключались во мне самом. Бешеный нрав, давний мой враг, таящийся под внешней воспитанностью и светским лоском… но я даже предположить не мог, что натворю. …В самом лучшем расположении духа я направлялся в кабинет. Мы заключили выгоднейший контракт, и теперь я мог уехать с Дэном в Европу. Внезапно до меня донесся его голос: - Нет, Жека, нет. Не сейчас. Я вошел в кабинет. Дэн сидел в моем кресле с трубкой в руке. Увидев меня, он густо покраснел, торопливо сказал в трубку: - Ладно, Жека. Я перезвоню, - и нажал на рычаг. Я молчал, пытаясь как-то обуздать поднимающиеся во мне панику и гнев. Жека – это имя было в его мобильном. И в который же раз он звонит ей? - Идем, - наконец выдавил я. Дэн поднялся и пошел за мной. Я привел его в спальню. Все труднее мне было держать себя в руках. Дэн не оправдывается, да он даже и не считает нужным что-то объяснить мне! Я плотно закрыл дверь. *** - Я, кажется, не разрешал тебе подходить к телефону, - как мог хладнокровно сказал я. Дэн как-то странно посмотрел, будто не ожидая подобных слов от меня – уже не ожидая. - Кому ты звонил? Молчание. - Лучше ответь, Дэн. Дэн молчал и на меня больше не смотрел. - Отвечай!!! - Это мое дело. - Нет, не твое. Я все равно узнаю. Лучше сам скажи. Жека – это твоя девушка? Снова молчание. Вне себя я схватил его за ворот, тряхнул: - Говори!!! - Да, это моя девушка, - спокойно ответил Дэн. Что-то взорвалось у меня в голове. Не помня себя, я надавал ему пощечин. Я бил сильно, Дэн едва удержался на ногах. - И давно ты с ней? - Давно, - усмехнулся Дэн разбитыми губами, - очень давно. Кровь капала на его белую рубашку, но взгляд был спокоен и тверд. Я ударил его снова, еще сильнее. - А она знает, кто ты есть… что ты всего лишь моя подстилка? Ты не забыл ей сказать? Дэн побелел и отвернулся. Ага, проняло! Я продолжил: - Кстати, раздевайся. Давай. Ты ведь помнишь свои основные обязанности здесь? - А не пошел бы ты… - Дэн направился к выходу. Он не договорил - я сбил его с ног. Не давая ему подняться, я нанес несколько сильных ударов куда попало. Потом схватил его за руку, рывком оторвал от пола, что-то хрустнуло, швырнул через всю комнату на кровать… Когда я опомнился и снова начал что-то соображать, Дэн лежал вниз лицом, неподвижный, правая рука неестественно вывернута. Кровь струилась по его ногам, кровь была на простыне, кровь была повсюду. Я осторожно перевернул его. Дэн был в глубоком обмороке. Так и есть, рука сломана. Бледное до синевы лицо неузнаваемо распухло от побоев, все тело в кровоподтеках, им еще предстояло почернеть. Самый большой синяк – на спине, там, куда я его пнул. Дэн был совершенно неподвижен. Я не слышал его дыхания. Умер?! Рука метнулась – послушать сердце. Жив, слава богу, он жив… Что я натворил? Срочно нужен врач. Игорь. Он единственный не будет болтать. Я как мог прибрал все кругом, набрал номер. Пока Игорь работал, я жадно прислушивался из соседней комнаты, пытаясь понять, что там происходит. Дважды Дэн простонал – тихо, жалобно. Тишина, потом он громко вскрикнул. Я вскочил и распахнул двери: - Как он? - Все нормально, - Игорь накладывал гипс. В его глазах было что-то… что-то, похожее на презрение. Я вышел. Как долго! Наконец Игорь вернулся. - Ну что я могу сказать? Ребра заживут недели через две, с рукой немного серьезнее. Швы… снимать не надо, это через неделю. Я пришлю сиделку. Полный покой – у него небольшое сотрясение. Сиделке я дам все указания. - Хорошо, - я протянул ему деньги. Снова это выражение в его глазах… Игорь кивнул и молча вышел. Сиделка, Татьяна Львовна, женщина лет пятидесяти, стройная, строгая, приехала через час. Весь этот час я просидел у постели Дэна, гладя его спутанные темные волосы и пытаясь хоть как-то осмыслить ситуацию. Мне уже доложили, сразу после ухода Игоря, что Жека – друг детства, одноклассник. Дэн успел спросить его о своей семье, и только. Я понял теперь, как все вышло. На днях ему показалось, что мама что-то скрывает, что голос у нее какой-то грустный. Вот и кинулся проверять… И еще: в докладе говорилось, что за все предыдущие месяцы он никуда не звонил. Ну почему, почему упрямый мальчишка не рассказал мне обо всем сам? Зачем провоцировал меня? Да, я запретил ему пользоваться телефоном, но я все же не зверь… Это ты-то не зверь, сказал внутренний голос. Это ты-то не зверь… Теперь все кончено. Такого не прощают. Я потерял его - как раз тогда, когда мне стало казаться, что Дэн смотрит на меня как-то иначе. Вошла сиделка, и я вынужден был уйти. На другой день к вечеру я зашел к нему. Дэн еще не приходил в себя. Парамон был здесь же, сидел в ногах кровати. Вид у него был упрямый. - Гоню, гоню его, а он все не уходит, - виновато сказала сиделка. - Я посижу с ним немного. Мы остались одни. Я сидел и смотрел. Лицо сегодня выглядело еще хуже. Мыслей в голове никаких не было. Кроме одной: я его потерял. Вдруг он открыл глаза. - Дэн! Дэн… - я бросился к нему, забыв обо всем. Он узнал меня, в глазах промелькнул ужас; он сделал странное движение, словно пытался вжаться в стену, и снова потерял сознание. - Дэн!! - Что случилось? – вбежала Татьяна Львовна. - Не знаю. Он пришел в себя ненадолго, а потом опять потерял сознание… - Ничего, хорошо уже то, что он пришел в себя. Пережить такое потрясение… Он узнал вас? - Я не успел понять, - солгал я. Несколько дней я не заходил к Дэну. Игорь приезжал еще дважды. Дэн понемногу поправлялся. Мне докладывали обо всем. Спал он мало. И подолгу лежал, повернувшись лицом к стене. Мне было страшно встретиться с ним. В несколько минут я разрушил все. Все то дружеское, нежное, доверительное, едва зародившееся… Как объяснить, что в тот момент я безумно, до дурноты испугался – вот сейчас он уйдет навсегда? А хуже всего – я обозвал его таким словом... Кто после этого поверит в мою любовь? Тем более – Дэн. Ему не понять, что такое ревность, он ведь еще не любил… но и ревность не оправдывает меня – всему есть предел, который я перешел. Все кончено. Я никогда не осмелюсь прикоснуться к нему. Я должен, должен его отпустить. И как он уйдет от меня – сломленный, с ненавистью в сердце! Господи! Как же мог я сделать такое с тем, кого я так любил? При встрече со мной подчиненные отводили глаза. Забегая вперед, скажу, что Мария Ивановна уволилась, как только Дэну стало лучше. Ее примеру последовали еще несколько человек. Я не спрашивал, почему они оставляют хорошую работу – причину я знал. *** В тот день, проходя по коридору, я услышал плач. Дэн! Это же Дэн! Господи, я не видел его слез с тех пор, как… да после того случая с котенком. Вне себя я распахнул дверь. В спальне пусто. Вот опять, тот же звук из ванной. Я рванулся туда. Дэн, скривившись от боли, как раз поправлял пижаму. Все его лицо было залито слезами. - Дэн, что?! Тебе больно? – глупее я ничего не мог сказать. Увидев меня, он побагровел и метнулся к выходу. Я не дал ему уйти, встав в дверях. Он бросил на меня яростный взгляд: - Ах, какая забота! Да, мне больно!!! Дай пройти!!! - заорал Дэн и попытался меня отодвинуть. Я крепко, но осторожно прижал его к себе. Дэн вырывался изо всех сил, отбиваясь, как мог, одной рукой. Вот они, эмоции, которых я столько ждал, которых я столько добивался… и что мне с ними делать? Что-то сломалось у меня в душе. - Мальчик мой, прости, прости... Я не знал, что делаю, я с ума сошел от ревности… я не хотел… Дэн… Я люблю тебя. Я и не надеялся, что он услышит меня сейчас. Но он услышал и от удивления перестал вырываться. - От… ревности? Ты… ты же все знал, ты же следишь за мной, даже здесь… Любит он… Бред… Пусти меня. Пусти… Он снова начал бороться со мной. Через несколько минут, уяснив, что это бесполезно, Дэн замер в моих объятиях. - Добренький старший брат… Ненавижу тебя. Ненавижу… Потом ноги его подкосились. Я подхватил его и внес в спальню. - Дэн, пожалуйста… Ты должен лежать. Я позвоню врачу. - Не надо. Все в порядке, - слабым голосом сказал Дэн. Синеватая бледность разливалась по его лицу. - Надо, Дэн. Я вызвал Игоря. Он долго сидел у Дэна. Я слышал, как они говорили, говорили о чем-то – без конца. И о чем могут они столько болтать! Несколько раз до меня донеслось: - Игорь, а ты… - Игорь, как… Ничего себе, Дэн его по имени называет, да еще на «ты»! Так-так… Когда это они успели подружиться? Что все это значит? Я уже готов был ворваться и нарушить их тет-а-тет, но Игорь вышел сам. Лицо у него было озабоченное. У меня в кабинете он сказал: - Все идет хорошо. Но… Константин Георгиевич, вы меня простите, но вам сейчас лучше реже видеться с… моим пациентом. И это было все – без комментариев. С удовольствием врезал бы ему за такой совет, но пришлось пообещать. Конечно, Игорь все понимал. Но я не беспокоился, я знал, что он будет молчать. Проводив Игоря, я тихонько подкрался к комнате, где лежал Дэн. Дверь, к счастью, была приоткрыта. Дэн полусидел на кровати, устало откинувшись на подушки. Я не видел его лица в полумраке. Вдруг он порывисто закрыл лицо руками, и в этом жесте было столько отчаяния, что я похолодел. Так же тихо я вернулся в кабинет – видеть, что будет дальше, не было сил. Руки дрожали. Бедный мой мальчик, виноватый только в том, что слишком красив… Неужели опять плачет? Быть не может. Он же такой сильный, он же никогда… Да, именно так: я трусливо надеялся, что моей жертве хватит сил перенести все, что я сделал. Я почти не видел Дэна во время его болезни. Телом он был здоров через месяц. А душой… Я принял решение и теперь набирался сил, чтобы сделать этот единственно верный шаг. Я должен отпустить его. Мне страшно было даже думать, что будет со мной, но я должен отпустить его. Через неделю после того, как сняли гипс, я вызвал Дэна в кабинет. - Садись. Мы сели: я за стол, он на диван. - Надо поговорить, - сказал я и замолчал надолго, забыв все подготовленные слова, не в силах собраться с мыслями. Наконец я выговорил: - Ты свободен, Дэн, ты ничего мне не должен. Ты можешь вернуться домой. Я не смотрел на него, не желая видеть радость на его лице. И еще: я боялся – если буду смотреть на него, не отпущу никогда. Потом я достал из сейфа паспорт и пачку денег. - Вот. Отдай маме. Она болеет в последнее время, я знаю. Дэн не ответил. Я наконец-то посмотрел на него – заставил себя посмотреть. Никакой радости я не увидел, только удивление. Не ожидал от меня? Дэн поднялся с дивана, постоял немного, потом взял паспорт. - Ну… я пойду. Если и теплилась во мне дурацкая надежда, что он останется, то теперь она исчезла. - Деньги, Дэн. Возьми их, пожалуйста. Гнев заставил засверкать его глаза: - Мне не нужны эти деньги. - Это не для тебя, а для твоей мамы. - Моей маме не нужны деньги, которые ее сын заработал задницей. - Дэн… Дэн… ну зачем ты так? Я не поэтому… - Но это правда. Дэн был уже у двери. Я поднял голову, чтобы взглянуть на него в последний раз. Не знаю, что там было у меня в глазах, но тонкое лицо Дэна дрогнуло. Он неожиданно сделал шаг ко мне, тихо сказал: - Костя… Все будет хорошо. И ушел – как я думал, навсегда. *** Я остался один. Прошло два года. Дэн не захотел жить в квартире, за которую было заплачено так дорого, и уехал куда-то за Урал; родным писал нечасто. Там он все начал с нуля. Его семья так ничего и не узнала, во всяком случае, Елена Владимировна принимала меня, как самого дорогого гостя. Я не мог хотя бы изредка не заезжать к ней – ведь она показывала мне письма Дэна. Я жадно прочитывал их и два даже унес тайком, два письма и одну фотографию… Обо мне он никогда не упоминал. Ну что сказать? Я не сошел с ума, не пустил себе пулю в лоб и даже не запил. Просто жизнь разом потеряла все краски. Прежней неотвязной боли уже не было, просто все стало безразлично. По инерции я что-то делал, с кем-то встречался, хлопотал, выбивал… Как ни странно, дела компании шли все лучше и лучше. Мы расширялись, открывали иногородние филиалы, набирали новых сотрудников. Обо мне изредка писали газеты. Так и шло до тех пор, пока мой компаньон не решил избавиться от меня. Его ненависти я обязан жизнью. Поясню. Он так ненавидел меня, что непременно хотел расправиться со мной лично. Найми он профессионалов – и мне бы конец. А так он всего лишь ранил меня, правда, довольно тяжело. Прежнее здоровье уже не вернется, счастье еще, что я вообще могу ходить. Почему он ненавидел меня, я так и не узнал, не успел. Подоспевшая охрана застрелила его. Потом мне рассказали – последними его словами были: «Будь ты проклят…» Я долго не мог прийти в себя. Где, когда, в чем я перешел ему дорогу? Ответ на этот вопрос я отчасти получил, когда в больницу ко мне стала приходить Марина, жена Николая. Она призналась, что давно любит меня, и предложила союз – во всех смыслах этого слова. Мой отказ поразил и прямо-таки взбесил ее. Последовала очень неприятная сцена. Угрозы, оскорбления… Дурочка. Знала бы она, до какой степени мне все равно. Тот дом я продал и купил другой. Невыносимо находиться там, где больше не было Дэна. Новый дом был одноэтажный, окруженный соснами. Не было ни беседок, ни фонтанов – никакого пафоса. Злая ирония судьбы – денег все больше, желаний все меньше. Родители мои ни в чем не нуждались, на себя я тратил ровно столько, сколько требовалось, чтобы поддержать свое реноме. Парамон умер вскоре после его ухода, и нового кота я не завел. Мать звала меня в нашу старую квартиру, но там все напоминало… напоминало о счастье, которому уже не бывать. Матери я признался во всем. Я должен был кому-то об этом рассказать… Господи, она все знала. Не успел я начать: - Мама, я не женюсь, прости. Я люблю одного человека. Это… - Дэн, да? – перебила она со вздохом. - Господи, откуда… кто тебе сказал? - Никто. Я давно это знаю. Видела по твоим глазам. Я замолк, потрясенный. Потом испуганно спросил: - А Елена Владимировна? - Нет, я уверена в этом. Она так наивна… И я рассказал ей все – не щадя себя, не скрывая самых позорных подробностей. Закончив, я боялся посмотреть ей в глаза. Мама молчала, пока я говорил, а потом обняла меня: - Сколько же ты перестрадал, бедный мой. Не расстраивайся так. Может, он еще вернется… И – ни слова о том, как я поступил с Дэном. - И ты… не презираешь меня? Не осуждаешь? - Ты мой сын. Как я могу презирать тебя? – и повторила слова Светы: - Дэн, он такой… я понимаю тебя. - А папа? Не говори ему. - Будь спокоен. Никто не узнает… Любовь и благодарность затопили мое сердце. Все-таки она удивительная женщина. Я вспомнил теперь – когда я объявил родителям о разводе, она ничего не сказала, только посмотрела долгим, печальным взглядом. Не то, что отец – он впервые неумело кричал на меня, крутил пальцем у виска, требовал объяснений… …Я много думал обо всем происшедшем, благо свободного времени – хоть отбавляй. Первый год целиком прошел в глупых размышлениях на тему «если». Если бы я сделал тогда вид, что ничего не заметил…. или нет, еще лучше – улыбнулся и небрежно заметил: «Давно хотел тебе сказать, Дэн – звони кому и когда хочешь». Если бы я смог сдержаться и прежде выяснить все… Мне долго казалось, что главная моя ошибка – это то, как сильно я вышел из себя в тот роковой день. Это потом я понял, что ошибкой было все. Сначала я пытался купить Дэна, потом подлым образом заставил… Долгие годы я загонял его в ловушку, как зверя, уничтожил все, чего он достиг тяжким трудом, превратил в наложника… Как долго я полагался на силу своих денег, а ведь кому, как не мне, было понять, что Дэн… ведь я знал его лучше всех. Я предал его, предал нашу дружбу. И что получил? Только боль. Если бы можно было вернуть все назад, я никогда… Подумать только, у меня было такое счастье – он был рядом со мной, любил меня, доверял мне. Зачем было пытаться получить больше? И еще. Себе я могу сказать правду: Дэн лучше, чище, сильнее меня. Не это ли превосходство, я не мог его не чувствовать, так бесило меня, заставляло идти на крайности? За Дэна я спокоен. Уверен, все у него будет хорошо. А я… что ж, мне остаются воспоминания… мучительные, сладкие, постыдные, бесконечно дорогие. *** Наступила весна; я почти выздоровел и иногда ездил в офис. Впрочем, работать я и не переставал, даже в больнице. Было воскресенье, я не спеша просматривал документы в кабинете, когда зазвонил внутренний телефон. - Константин Георгиевич, вы извините, что беспокою, но вас тут спрашивают. Какой-то парень, по виду – из простых. - Тебе прекрасно известно – я никого не принимаю. И что? Ты не знаешь, что надо делать в таких случаях? - Я выгонял его, но он настаивает. Говорит, ему обязательно надо вас видеть. - А зачем? - Не говорит. Сказал только – передай, что пришел Дэн. - ЧТО?! …Дэн? Дэн?!! Как, господи, как... Дэн? Не может быть, это ошибка, это, наверное, совпадение, этого просто не может быть. Я вылетел из кабинета, не дослушав охранника. Боль в раненой правой ноге отрезвила меня; хромая, я вернулся в кабинет, снова взял трубку. - Константин Георгиевич, что с вами? Почему вы не отвечаете? - Все хорошо, Боря. Этот парень… он все еще здесь? - Да. - Немедленно пропустите. Я в кабинете, - тихо сказал я. - Хорошо, Константин Георгиевич. Я заметался по комнате, сшибая бумаги, они разлетелись в разные стороны. А вдруг не он? Может такое быть или нет? Может или нет? Как я выгляжу? Постарел, поседел… Вон какие морщины на лбу. И виски совсем седые. Стоп. Я же продал тот дом, Дэн не знает, где кабинет, он меня не найдет! Надо сказать, чтобы проводили… как же я забыл! Я снова бросился к телефону. Стук в дверь заставил меня замереть. Нетвердой походкой я подошел к двери, открыл ее, глядя куда-то вниз. - Здравствуй, Костя. Он. Это все-таки он… Я наконец взглянул на него. Дэн совсем не изменился, только чуть поправился и немного загорел. Так же вились на концах волосы, так же сияли глаза… Он улыбался. - Входи, - с трудом сказал я. Дэн вошел и запер за собой дверь. Мы долго молчали, глядя друг на друга, а потом я протянул к нему руки: - Дэн… Я не думал уже ни о чем, не задавал себе вопросов – может, он пришел, чтобы отомстить мне или просто посмеяться надо мной… Я просто протянул руки. Дэн подошел близко-близко, и они сомкнулись у него на спине. Обнимая меня, он прошептал: - Похудел… Я крепко прижал его к себе. Слезы вдруг потекли по моему лицу; я смахнул их. Когда я снова смог говорить, то начал с главного: - Почему ты здесь, Дэн? Откуда ты узнал? - Из газет. А адрес дала твоя мама. Он был по-прежнему немногословен, мой Дэн. Я отстранил его, посмотрел прямо в глаза: - Почему ты вернулся? И… ты вернулся? Дэн слегка покраснел и ничего не сказал. - Ответь мне, Дэн. - Ну, я же должен тебе полгода, - непонятно улыбнувшись, сказал он, - ты помнишь? Все-таки никогда я, наверное, не пойму его. Как можно шутить на подобную тему... Растерянно я пробормотал: - А… потом? - Узнаешь. Костя… ну не смотри на меня так, с таким ужасом. Лучше покажи мне, где можно отдохнуть, я жутко устал и умираю от голода. - Да, да… сейчас, подожди минуту, - заторопился я. Я повел его в одну из гостевых комнат. - Погода была нелетная, и я два дня просидел в аэропорту, - объяснил Дэн. Я заметил, что он несколько раз зябко передернул плечами. - Тебе холодно? Что ты будешь сначала – примешь горячую ванну или поешь? - Лучше душ. Дэн ушел. Я разобрал постель, положил пижаму и отправился на кухню. Торопясь, побросал на поднос все, что можно есть холодным, отмахнулся от прислуги – некогда греть – захватил коньяк и чайник. И опоздал. …Дэн спал, закутавшись в купальный халат, да еще укрывшись двумя одеялами. Он всегда любил тепло. Я осторожно поставил поднос задрожавшими руками, взгляд мой упал на часы – сорок минут назад мне позвонил Борис. Всего сорок минут… Сорок минут назад я и копейки не дал бы за свою жизнь, так она мне опостылела. Переход был слишком резким. Страх, радость, надежда переполнили мое сердце. Я подошел к Дэну. Ноги внезапно ослабели; я упал на колени, наклонился, поцеловал где-то возле уха, вдохнул знакомый запах волос и опять заплакал. Давясь слезами, добрел до кабинета, кое-как взял себя в руки… Набрал номер матери – узнать, как все было, и отключил телефон. Не сейчас. Сейчас я просто не могу ни с кем говорить, тем более о Дэне. Несколько раз за этот длинный, нескончаемый день я заглядывал к нему – убедиться, а ближе к вечеру занял позицию в дальнем углу комнаты. Здесь, и только здесь было мое место – рядом с уставшим, непостижимым моим сокровищем. Каким добрым, милосердным ветром занесло его ко мне? Что же стряслось? Я перебирал всевозможные варианты, и только одно не приходило мне в голову: Дэн пришел, чтобы поддержать меня. Наверно, работа у меня такая – сидеть над ним и думать. Ясно одно - случилось что-то серьезное. Своим не захотел сообщать и вспомнил, слава тебе, Господи, обо мне. Ты не пожалеешь, Дэн. Задействую все свои связи, в лепешку разобьюсь, а тебя вытащу. Все сделаю для тебя, докажу – не так уж я плох. Мне бы хоть подобие прежней дружбы восстановить, о большем я и не мечтал. О, каким я теперь стану осторожным, как стану взвешивать каждое свое слово… Тихий голос прервал мои благочестивые размышления: - Костя… что ты там делаешь, в углу? Иди сюда. Я вздрогнул. Дэн проснулся. О боже… Какой он румяный и мило растрепанный после сна, какие ясные у него глаза, какие воспоминания пробудились во мне… Я подошел на негнущихся ногах, стараясь не смотреть, не понимая, зачем меня позвали и как теперь вести себя. - Э-э… Как ты? Тебе принести чего-нибудь? Вместо ответа Дэн приглашающим жестом откинул край одеяла. Это могло означать только одно. Но я колебался. Это не могло быть так просто, просто не могло. Сердце вдруг упало. Неужели все так серьезно, и он это делает ради своего спасения… Нет, так я не хочу. Я хотел было сказать что-то вроде «ты не должен», но заглянул ему в глаза и осекся. Этот взгляд… я о нем столько мечтал. - Ты у-уверен, Дэн? – все же пробормотал я. – Я ведь не железный… - Надеюсь, что нет, - тихо засмеялся Дэн. И я шагнул к нему… Следующие несколько часов показали мне, что до сих пор я и понятия не имел о том, что такое счастье. …А утром Дэн вышел на кухню полностью одетый, умытый, причесанный, чинный – как будто и не было ничего. Я давно в тревоге поджидал его – вдруг передумает? И вот он вошел, невозмутимый как обычно, взял газету, придвинул к себе кофе – вид у него был такой, словно на этой кухне он вырос. - Что ты будешь есть? - Ничего. Я еще не успел проголодаться, - тень улыбки осветила его лицо. О да… мы же часа в три ночи опустошили тот поднос, он стоял между нами на кровати, и это было так… Внезапно Дэн протянул руку и растрепал мне волосы, не переставая читать. Радость, тихая, глубокая, наполнила мое сердце. Пусть я умру завтра – эту ночь у меня никто не отнимет. Она была. Я молчал и все смотрел на Дэна… Нескоро вспомнил я о проблемах, что привели его сюда. - Все-таки давай поговорим. Скажи честно – с тобой все в порядке? Откуда ты – так внезапно, без вещей, без денег? - Деньги у меня есть. Вещи заберу завтра. А приехал я на очередную сессию, я ведь снова учусь. Приехал, позвонил твоей маме, поговорил со своей – и к тебе. Ну, достаточно объяснений? Мне было совершенно не достаточно, я по-прежнему мало что понимал, но что поделаешь. - А… что ты сказал своей маме? Дэн наконец-то оторвался от своей газеты и поднял на меня глаза: - Сказал, что люблю тебя. И спокойно продолжил пить кофе, точно и не случилось ничего, точно и не прозвучали эти невероятные слова. А на меня будто грузовик наехал. Судорожно я все пытался вдохнуть и не мог. Господи. Господи, да как же это… - Имей в виду, больше я тебя не отпущу, - хрипло выговорил я наконец. Дэн только улыбнулся. Я понял – это все, больше ничего он не скажет. Я не стал настаивать. Когда случается чудо, надо принять все, как есть. Почему Дэн простил меня, почему решил вернуться, чем я заслужил все это – не все ли равно, если он улыбается? Он со мной, и, надеюсь, никогда не узнает, кто подстроил ту ситуацию с квартирой.