Зарубки на память (еще один сборник драбблов)

По заявке: "Канда, Лави. Тропинка в лавандовых полях"       О творящем чудеса и помнящем всю историю этого мира мудром отшельнике говорили по всей Западной Европе, однако только после долгих расспросов и поисков, в самом, казалось бы, не располагающем к тому французском захолустье, путешественнику наконец улыбнулась удача.       Из деревни надо было выходить на закате. И всю ночь идти через благоухающие поля, вдыхая ненавязчивый, но тягучий, обволакивающий изнутри аромат лаванды, от которого чуть кружится голова, и, порой, не разобрать: идешь ты по земле или уже шагнул за грань реального мира и теперь плывешь в бесконечном мистическом потоке цветов и тумана. Местные утверждали, что если только в пути не застанет гроза, а ночные тени не собьют с утопающей в цветочных зарослях тропинки, к полудню следующего дня можно выйти наконец к притаившемуся среди цветущих кущ дому.       Как встретит незваного гостя хозяин, который, по словам одних, был стар как сами холмы, а по словам других - вечно юн, как цветок, предположить не брался никто, из чего можно было сделать только один неутешительный вывод: существует ли он вообще, или это – лишь легенда, так и оставалось загадкой. Впрочем, на месте путешественника не попытать счастье было бы глупо. Слишком близка была цель. Впервые за много лет.       Незапертая дверь, – а кого опасаться в такой глуши? – забитые книгами тяжелые, грубо отесанные полки, травянисто-зеленый плед в кресле и старый, выцветший, но все еще отдающий рыжиной, шарф на крюке. Есть привычки, которые не меняются.       Еще теплый котелок над потушенным очагом. Немного разминулись. Впрочем, хозяин ушел не на долго. А гость готов еще чуть-чуть подождать, присев на ступени крыльца и прислонив к виску потертые ножны в неприметном тряпичном чехле. Искать и ждать. Он теперь это умеет лучше всего. По заявке: "Аллен, Лави. "Эти листья похожи на тебя". "Хочется верить, что мне еще можно на что-то надеяться".".       - Эти листья похожи на тебя, - сказал когда-то Аллен.       - Да, пожалуй, - рассмеялся тогда Лави и подумал, до чего банальное сравнение. Ольховые листья… Зеленые, желтые, рыжие, красные, бордовые… Они не такие, как остальные, которые по осени приобретают свой постоянный цвет: кленовые – красный, березовые – желтый, рябиновые – темно-бурый… Цвет не важен, важна суть. Прямо как книжники…       Тот, кого когда-то называли «Лави» смотрит на опускающиеся в мутную лужу разноцветные ольховые листья и думает, что будь то осенний лист, прекрасный цветок, изящная снежинка или легкая бабочка – не важно. Все, что является в этот мир сделать его прекрасным и чистым, рано или поздно погибает и погружается в грязь. Не важно что было их сутью, обличьем, назначением. Всех ждет небытие.       - Хочется верить, что мне еще можно на что-то надеяться, - тихо шепчет он в шарф, провожая взглядом ярко-оранжевый лист, который, медленно покружив над поверхностью лужи, приземляется у самой кромки грязной воды, едва-едва удержавшись на твердой сухой тропе.