Трудно быть Локи

Я не знал, кто я и откуда. Мне казалось, я всегда был здесь, среди ледяных ветров, обжигающей металлом воды, снега; бесконечных снежных полей; и я всегда был один. Я видел огромные раскалённые шары в небе. Два или три. Они двигались сами собой, не обращая внимания на то, наблюдаю ли я за ними… Хотя я не знаю, оставались ли они на месте, когда я не наблюдал. Я не знаю, существовал ли мир тогда, когда я закрывал глаза. Вполне можно быть, что нет. Мира не было, пока я на него не смотрел. Я не знал, как долго я есть, как и то, почему мои глаза кажутся мне чужими. Меня никогда не оставляло ощущение того, что со мной что-то не так. Изо дня в день я был собой и кем-то ещё. Этого второго я никогда не знал, но он был во мне и я его боялся. Изо дня в день я приходил к белому берегу, изломанному большой чёрной водой, границы которой уходили вдаль, упираясь в дно и стены мира. Изо дня в день я ловил в воде существ, чтобы питаться их мясом, чтобы пить их пресную кровь. У меня были тонкие сети, которые я изготовил сам, у меня был огонь, подвластный моим тёмно-голубым пальцам, у меня была одежда, согревающая во мне того, второго, который не был потомком льда и ветра. Я смотрел, как раскалённые шары движутся над моей головой, отмеряя равные доли моего существования. Их братья отражались в большой чёрной воде, переплетаясь и смешивая свои цвета, и я любовался этим смешением изо дня в день. Когда я спал, то видел сны; просыпаясь, я их не помнил. Но каждый раз просыпаясь, я чувствовал тягостное ощущение, которое недвижимо, словно затаившийся около жертвы зверь, нависает над моей головой, принося боль и пустую надежду на то, что я вспомню нечто настолько важное, что сам себя готов буду возненавидеть за это. Боль обманывала, боль ничего не показывала мне; я мог знать, благодаря ей, что я о чём-то забыл, но больше я об этом не спрашивал. Боль уходила, я чувствовал облегчение. Я почти никогда не спрашивал. Мне было достаточно того, что я есть. Но в один из дней стоя на берегу чёрной воды я увидел что-то такое, что заставило моё сердце забиться сильнее. Что-то приближалось к моему берегу по воде, и, хотя это меня пугало, я оставался стоять и смотрел на это. Я понял, что там есть существа. Странные, облачённые во множество одежд, но живые. Они были в доме на воде и отталкивались от воды длинными руками. Дом был тёмный, почти как чёрная вода. В доме были скамьи и под ними хранились вещи. Когда существа достигли берега, я почувствовал, что должен остаться и быть с ними, пока они не придут ко мне. Существа ступили на мой берег. Их было один, ещё один, и меньшие: их было так же, как больших. Маленькие смотрели на меня со страхом, пока я их разглядывал. Самый крупный из них протянул мне руку, словно боясь, что я могу уйти. Я смерил его взглядом. Самый крупный тогда снял одежду со своей головы и я увидел, что его лицо такое же, как моё. Его кожа такая же синяя, как и моя. Его глаза такие же чужие, как мои. Я захотел подойти ближе. Существа чуть отпрянули, но выстояли. Я хотел посмотреть на меньших из них, но большой остановил меня и встал на колени. — Кто вы? — спросил я, прямо взглянув на крупное существо. — Мы дети твои, — сказал большой, выдыхая белое. — Что вам нужно? — спросил я тогда. — Благословение. Я повернулся к чёрной воде, чтобы посмотреть на неё: там был водяной дом. Я повернулся к существам, чтобы посмотреть на них. Я прошёл мимо большого, стоящего на коленях в моём снегу, чтобы увидеть меньших. Я протянул к ним руку. За ними стояла их мать. Она велела им коснуться моей руки — Кто я? — спросил я у детёнышей. — Великий Бог, — ответила за них мать. — Что такое Бог? — я рассматривал свою руку, которой коснулись меньшие существа. — Не понимаю… Я — сила, создающая жизнь. Я — суть вещей. Я — всё. Я — бог? — Да, Великий, — сказал самый крупный. — Вы можете быть здесь, — позволил я. — Вы можете есть мою пищу, пить кровь моих существ из чёрной воды. — Это будет нашим благословением? — подобострастно спросили существа. — Это будет… — я приостановился, размышляя. — Моя пища и кровь моих существ из чёрной воды. Сказав это, я тут же забыл о присутствии существ. Я подошёл к самому краю льда и посмотрел в глубину: чёрная вода показала мне моё лицо. Мои дети похожи на меня, но на их головах не было костяной боли, вьющейся в небо. Их лбы были гладкими. Я их такими создал. Мне хотелось видеть детей счастливыми. Если они мне не лгут о том, кто я. Кто я? Металлический привкус во рту? Существо из чёрной воды? Боль? Холод? Ледяной огонь? Кончики моих пальцев? Кто я? Я смотрел на тёмный дом. Он был как сложенные ладони с водой. Внезапно дом вспыхнул. Вода стала синей. В доме лежал мёртвый. Он держал в руках белый металл. Мёртвый на дне дома. Горячий. Кровавый. Дикий. В ужасе, я вздрогнул. Я забыл, как дышать. Сделал неверный шаг назад, оступился. Я упал в снег. Я смотрел и смотрел на тёмный пустой дом на чёрное воде. Я боялся того, что видел. Существа давно покинули меня. Я был один в снегу, я пытался согреться у ледяного огня и не мог. Мне казалось, мои руки становятся мягче — от чего? Я не понимал. Я потирал их одна о другую, пытаясь согреться. Я ощупывал лицо, и мне казалось, я чувствую новую боль от металла в моём лице, словно моя кожа, край моего носа, мои резные пластины, мои камни, все мои украшения обжигают меня. Мои глаза источали неведомую мне влагу. Мне было страшно. Я не знал, чем это способно закончиться. Я не мог надышаться. Я не мог согреться. Боль на моей голове сжала всё внутри тугими петлями. Когда я опустился на колени, боль заставила меня уронить голову, а из моего рта сочилась кровь моих существ. Чёрная, как вода. Я стоял так, пока мог себя помнить. Потом я упал и перестал быть. Может быть, я спал, может быть, умер. Может быть, поцелуи существ были отравлены. Однажды я появился. Надо мной были шары из огня. Я поднял над собой руки: холодные, синие, жёсткие, мои. Я глубоко вздохнул, протягивая руки к костяной боли. Я с благодарностью коснулся её ладонями. Я чувствовал себя вновь спасшимся. Я слушал себя и услышал что-то извне. Что-то звучало из снежной пустыни, давая о себе знать. Мне пришлось подняться. Прячась за камнями, я направился в глубину пустыни. Там было большое животное, каких я не видел. Я не боялся его, я знал, что с животным я мог договориться. Но оно вдруг упало. Вдруг умерло. Я не понимал, что я вижу. Почему? Из-за снежных гор появились существа, которых я никогда раньше не видел. У них были палки, у них был металл. От них пахло выстоянным питьём. Я замер, стараясь не выдать себя, но существа всё равно стали смотреть в мою сторону. «Боль, » — догадался я. Они заметили то, что над моей головой. Боль предала меня. Забыв о том, чтобы спрятаться, я опрометью бросился бежать. Моё сердце колотилось, как ледяной пожар на ветру. Я бежал по снегу, не разбирая дороги. Они поймали меня за шею. Я сопротивлялся, я не хотел идти с ними, но мне было трудно дышать. Я хотел сказать им, но они не понимали. Они не были злыми, просто не понимали, что забирать других нельзя. Они меня забрали. Мне было страшно. В их мире не было снега, льда, воды и огненных шаров. В их мире было много существ и было очень ярко. Слишком много для глаз. Они не были злыми, но не снимали верёвки с моей шеи. Они кормили меня своей едой. Они хотели меня касаться — я давал им руки, но не больше. Они поили меня выстоянным питьём. Они хотели, чтобы я был одет, как они, чтобы я иногда облекал водой своё тело и чтобы приподнимал краешки губ, не показывая того, что под ними. Я делал, как они хотели. Ещё я делал живыми их умерших животных, и им это нравилось. Я видел радость на их лицах. Пребывая в этом новом мире, я стал понемногу забывать тот, ледяной, в котором я видел странные сны. Боль странным образом утихла и, глядя на себя в отражение, я видел лишь, как красиво она изгибается над моим лбом, и как сам я себе нравлюсь в этой нелепой одежде, подражая своим новым хозяевам. Моим новым хозяевам нравилось со мной играть, и они приносили мне для этого игрушки. Я не знал, что это было. Что такое они мне приносили. Эти… камни? Эти существа? Но я брал их из рук хозяев и пытался разобраться сам, что это. Хозяева смеялись, они показывали мне, как пользоваться камнями или существами, что это и зачем. Я не всё понимал, но всё равно делал. Мне просто нравилось, что они смеялись. Один был молодой и смеялся громко. Если бы во мне изменить всё — то был бы он. В нём не было синего, а был красный или жёлтый, как горячий огонь, который я видел в их очагах. На его лице было тоже. Красное, жёлтое. Это было внутри его лица: я касался его лица руками, я точно это знал. Даже его глаза были горячий огонь. Я любил смотреть на него, пока он со мной играл. Я позволял ему трогать костяную боль, и он гладил её изгибы пальцами. Я покорно это терпел. Я появился в один из дней в их мире, и тогда Огонь был там же. Я захотел его рук, и он отдал их мне. Я пришёл, и он подпустил меня. Я держал Огонь в своих руках. Он был горячим, не таким, как я и мои дети, другим. Я был богом, я был всем, и всё было мной, но до сих пор я не держал такого огня в руках. — Кто ты? — проговорил я, не надеясь на разумный ответ. Он засмеялся, ничего мне не ответив. Он по-прежнему меня не понимал, но он сделал что-то. Он прижался губами к моим губам. Потом он прекратил это и я взглянул на него своими ярко-алыми глазами. Он становился всё меньше жёлтым и всё больше красным, стоя рядом. Я должен был попытаться повторить, и сделал то же, что он. Это было то, что ему понравилось. Он странно смотрел на меня, словно очень сильно хотел мне что-то сказать, но не знал, как это сделать. Я приподнял уголки губ для него, и он стал похож на сонного детёныша. Потом он ушёл. Больше ничего такого со мной не случалось и со временем я забыл о произошедшем. Я оставался в клетке. Верёвка на моей шее из гибкой стала жёсткой и металлической и мне самому стала казаться моим новым украшением. Металл не был тяжёлым, он не имел запаха или вкуса, он был красивым. Цепочка, держащая меня в клетке, была искусной. Она напоминала мне костяное сплетение и не казалась условием моего заточения. Она тоже была красивой. Окружённый подобными вещами, я чувствовал себя особенным. Я мог видеть их мир сквозь камень, я смотрел на него из своей полутьмы и изучал его. За камнем я видел, что есть очень много других, похожих на моих хозяев, существ. Может быть, у кого-то из них был такой же как я бог в клетке. Если бы я только знал, кто я такой. Почему я бог? Для чего я нужен? Если бы я знал, я смог бы найти других. В одну ночь я вернулся в себя, когда услышал множество существ. Они кричали по-своему и приближались к моей клетке. Я сбросил мягкие шкуры, которыми мне позволяли укрывать себя. Я встал и подошёл к самой решётке. Свет ослепил меня. Я слышал шум существ. Почуяв запахи выстоянного питья, я подумал, что знаю, зачем они здесь. Хозяева иногда позволяли смотреть на меня другим, если я выходил к ним. Кто-то ударил по прутьям моей клетки. Кто-то смеялся, но мне такой смех совсем не нравился. Это был вязкий смех. Мне всё не нравилось, но я стоял у решётки, презрительно глядя, и готов был начать обтачивать боль о стену, когда я вдруг осознал, что вижу нечто знакомое. Я фыркнул, как водяная лошадь. Передо мной лишь несколько неприятных мне существ. Что же мне показалось в этом? Где было то знакомое, почему оно рассеялось? Вспышка возникла перед моими внутренними глазами. Водяной дом на чёрноё воде... Асгард. Зал. Мёртвый. Вальхалла. — Вальхалла, — прошептал я вслух, вдруг что-то припомнив. Я бешеным взглядом осматривался вокруг себя, силой удерживая ускользающее воспоминание. Я снова фыркнул, я поднял взгляд. На меня в дрожащем свете нескольких свечей точно так же, как и я, пристально вглядываясь, смотрел мужчина, стоявший по ту сторону решётки. Судя по его лицу, он был поражён. Едва сумев совладать с собой, он подошёл ближе. — Локи?.. — произнёс он в повисшем молчании. — Тор? — спросил я, в высшей степени удивляя себя знанием его языка. — Дядя? — испуганно вскрикнул Огонь, в ужасе уставившись на меня. — Торсон? — метнув в него взгляд, изумился я не меньше, чем он. Я хотел сказать ещё что-то, но почувствовал, как моё горло сжалось, как звякнули все мои украшения, я услышал скрежет собственных ногтей о прутья решётки и — я в который раз перестал существовать.