Трудно быть Локи

Мой брат ворвался в залу, в которой я в тот момент находился, буквально пылая от гнева, и с порога громогласно заявил: — Это твоих рук дело?! Я в ту же секунду поднялся, собираясь ответить, но он перебил меня: — Молчи, я знаю, что твоих! Больше никому бы в голову не пришло! — Прошу прощения, — сдержанно, не ведясь на провокации, пробурчал я, поджимая губы, — Я могу узнать… — Нет, ты не можешь узнать! — вновь перебил Тор, — Молчи! Не говори ничего! Иначе… я разнесу тут всё… по камешкам! — он остановился, напряжённо выдыхая, — Ты ведь притащил эту свору в замок?! Ты? — он махнул рукой на окно. На самом деле, всё это означало лишь то, что в замок прибыли приглашённые мною гости — представители дружественных народов, и отказать им значило бы посеять семя сомнения в крепости нашего союза. Брат мой, как мне казалось, понимал это, но принимать их не желал, возможно, у него были на то причины. Однако я не мог этого позволить, поэтому от его лица, но без его согласия, устроил всё сам. И, честно говоря, я не предполагал, что произошедшее так его взбесит. Скорее всего, подумалось мне, он недоволен не самим решением, а тем, что его принял я, к тому же слишком открыто пойдя против его мнения. Впрочем, я был уверен, что ничего ужасного не произошло. Он непременно пошумит ещё какое-то время, может быть, даже погрозится наказанием, но рано или поздно успокоится. Поворчит, подёргается, но смирится и успокоится. Тем не менее, что бы там ни было впоследствии, пока его ярость не знала границ. Мне оставалось только глотать его грозные оскорбления, стараться не слишком вздрагивать от резких движений и пытаться хоть немного успокоить и убедить в своей правоте. Я зажмурился, осознанно нарушая его запрет, и произнёс, ожидая новой вспышки агрессии в любую секунду: — Я… — мне почти физически больно было говорить с ним, но, сделав над собой усилие, я продолжил, — Я решил, так будет лучше, — быстро окончил я. — Ты решил? — обернулся он от окна, — Напомни мне, что Я по этому поводу сказал? Каков был МОЙ приказ?! — Никого не… — я старался говорить ровно, не реагировать на его бешеный ор в свой адрес, — Никого ни в коем случае… Но… Тор рывком снёс с подставки вазу с цветами, обрушивая и вазу, и подставку на пол. — НЕТ! — заревел он, как разъяренный медведь, — Никаких приёмов не будет! Я приказал никого не пускать! — Но мой господин… — робко начал я. — Прекрати это! — рявкнул он, — Мы здесь одни! — Но вы сами приказали вас так… — попытался напомнить я. — Ты пойдёшь и разберёшься с этим, ты выпроводишь их отсюда! И впредь все мои приказы должны выполняться безоговорочно! Все отчётливо слышали, ты стоял рядом и тоже прекрасно слышал, что я сказал! Думаешь, это смешно?! Честно говоря, я действительно думал, что его бурный гнев по поводу моего самоуправства некоторым образом выглядел забавно, но у меня и в мыслях не было это демонстрировать. Я стоял перед ним с абсолютно серьёзным и даже немного испуганным лицом, поскольку даже мне было неведомо, на что он способен в таком скверном расположении духа. — Нет, я не так думаю, мой господин… — заверил я. — Я вижу, что ты не думаешь! — уцепился он за мои слова, — Вообще ни о чём не думаешь! Заявляя всем о моей неспособности принимать решения самостоятельно! Я — король! Ты знаешь, чего мне это стоило! Это был не мой выбор! Но никто не имеет права спорить с моими решениями! Ни ты, ни кто другой! — Я не… — Да замолчи уже! — он всё ещё кричал, но было ясно, что понемногу он начинает сдавать позиции, — Отправляйся! Сделай то, что должен. — При всём уважении, мой господин… Я не могу. Он оживился, медленно поворачиваясь ко мне. — Я сказал: пойди и разберись с этим, — произнёс он, и в его размеренной интонации угадывалась подступающая к его горлу новая волна ярости, — Согласно тому, что я велел. Я помолчал несколько мгновений, облизывая сухие губы. Я ждал от него чего-то вроде «Быстро!», но он ничего не сказал, замерев в напряжённом ожидании, и я смог продолжить. — Вам виднее, господин, — проговорил я, — Но позвольте оставить, как есть; это совершенно не стоит вашего внимания, вас это не затронет и вам ничего не потребуется делать. Просто позвольте им остаться на пару дней, выразив тем самым признательность за верность, и всё будет в порядке. Я никогда не стану больше вам перечить. Прилюдно. Прошу меня простить, я поступил опрометчиво. Больше это не повторится. Даю слово. Я поднял на него взгляд: что теперь, смягчится и уступит или оглушит бранью? Вид у него был по-прежнему пугающий; что бы он ни решил, мне не оставалось ничего, кроме ожидания. — Не повторится? — спросил он, оглядывая меня. — Нет, — мотнул я головой, опуская глаза к столу. Подействовало? — Который раз я это слышу? — слегка нахмурился он. И я понял — плохо моё дело, он всё ещё злится. Прикрыв глаза и признав небольшое поражение, я приготовился к гневной тираде в свой адрес. — И ты будешь продолжать решать за меня? — спросил он. — Нет, — буркнул я. — Я что, должен вывести тебя на площадь и выпороть розгами, чтобы ты, наконец, понял? — Если угодно, — пожал я плечами. — Или приковать тебя к стене в зловонном подземелье, оставить там по колено в гниющем месиве, не в асгардской тюрьме, а в таком месте, куда не отваживаются соваться даже крысы, жрущие падаль? И держать там, пока ты не поймёшь, что можно делать, а чего не следует? — Мой господин, — подал я голос, — Я всего лишь хотел поправить ваше решение. — Наплевав на него? — Ни в коем… — Исправь то, что сделал и мы об этом забудем. — Мой господин, Тор, это моя ошибка, но ваше решение могло бы… — Уходи, — бросил он, отвернулся и направился к окну. — Как вам угодно, — согласился я, поднимая со стола свои свитки. — Оставь, — искоса глянув на меня, сказал он, — Это тебе не понадобится, — и, заметив моё небольшое недоумение, он уточнил, — Вон из замка. Убирайся. — Куда же я… — вырвалось у меня, — Куда же я пойду? — не столько меня интересовал ответ на вопрос, сколько я хотел этим удивить брата. — Куда угодно, — не очень-то удивился он, — Просто убирайся. Они останутся, а ты убирайся вон, уходи, куда хочешь, и не смей больше попадаться мне на глаза никогда. Я замешкался. Всё-таки не каждый день тебя прогоняют с глаз долой с уточнением «никогда». — Ещё здесь? — спросил он, не слыша моих шагов, — Поторапливайся. Иначе я велю, чтобы тебя проводили. Он оглянулся. — Ну?! — он повысил голос, и я невольно отшатнулся, — Вон отсюда! Я вышел из-за стола, прошёл через залу за его спиной и вышел. Кажется, он ещё что-то крикнул мне вслед, но что именно — я не разобрал. Первые несколько мгновений я честно подумывал о том, чтобы действительно выполнить то, чего он хочет. Уйти, куда глаза глядят. И тогда… Я вздохнул. Разумеется, никуда я не уйду. Разве могу я оставить его? Конечно, нет. Без меня он не справится. Уверен. К тому же, даже если и был приказ, никто, кроме меня, его не слышал. Да он бы и не позволил, чтобы такое услышал кто-нибудь, кроме меня. Он мог сказать это только наедине, будучи полностью уверенным, что никто не узнает об этом. Что мне оставалось делать? Я отправился в дальние, почти необитаемые комнаты и залы, чтобы переждать там грозу. Своих покоев в замке у меня давно уже не было. Была наша с ним комната, проще говоря — спальня, где обычно спал я и, если он приходил к ночи, то спал и он. Всё остальное было его. Он мог войти куда угодно, если считал нужным. Так и случилось однажды, когда я, не желая никого видеть, закрылся в своих бывших комнатах. Ему это не понравилось. С тех пор никаких «своих комнат» у меня не было. Была лишь возможность уйти подальше, туда, где ему было бы слишком обременительно меня искать. *** Я был поблизости. Если быть точным, я прятался за выступом стены, пользуясь тем, что край гобелена удачно скрывает мою тень, и слушал назойливую ругань своего брата. Он снова был чем-то недоволен и не стеснялся высказывать это в исключительно прямой форме кому-то из военачальников, находящихся с ним за одним столом. Я ждал, пока все уберутся и Тор останется один. Почти два дня я бродил по замку, словно призрак, таясь от знакомых, и узнавал новости, общаясь исключительно с прислугой. Весть о том, что король якобы отослал меня… куда подальше на неопределённый срок распространилась чрезвычайно быстро. Но, что бы там ни было, никаких приказов на этот счёт король не давал. Это были только слухи. Впрочем, они ясно давали понять всем, кто обладал хоть какой-то смекалкой, что случилось и почему. Тем не менее, я старался всегда быть рядом с ним. Не показываясь, но и не оставляя его надолго в одиночестве. Кто знает, что могло с ним случиться? Вот и сейчас, не сказать, что я находился в очень удобном положении, однако присматривать за ним из-за угла было куда лучше, чем пускать дело на самотёк. Кончилась трапеза тем, что мой дорогой король изрядно напился. Честно слово, когда-то я даже и не подозревал, что мой брат, прекрасный златовласый принц, может так напиваться. Нельзя сказать, что с той поры он как-то особенно изменился внешне. Но вино даже его, такого гордого и прекрасного, подчас превращало в абсолютнейшую свинью. Так случилось и на этот раз. Выпив, он принялся спорить, а начав спорить, ударился в ругань. В конце концов, поборогозив как следует с сидящими за столом мужчинами, он выдворил их из залы. Так у них с некоторых пор повелось. Ужин, выпивка, споры едва ли не до рукоприкладства, возможно, небольшая драка, в после — вновь братья и друзья. Меня по обыкновению они в свои распри не втягивали. Шутка ли, сам… я. Брат короля. Хотя, если честно, тот факт, что я прихожусь ему братом, играл наименьшую роль. Стоило этому дураку Тору пару раз окрыситься на рыпнувшегося на меня смельчака, как всё встало на свои места. Брат. Если бы! Все всё знали, просто помалкивали. Да если бы и не помалкивали — ничего страшного в этом я не видел. Они всё равно относились бы ко мне ровно с тем же уважением. Разве что звали бы меня не «господин брат короля», а «господин любовник короля». Может быть, они и подразумевали второе, говоря первое? Когда все покинули Тора и угомонились, я замер, прислушиваясь. Брат поднялся на ноги — видимо, он был не настолько пьян, насколько хотел казаться — и прошёл в сторону балкона. Туда, где прятался я. Вряд ли он догадался о моём присутствии, просто хотел вдохнуть свежего воздуха. Он остановился в паре шагов от меня, но, как я и подумал, ничего не заметил. Я слышал, как он топчется рядом и шумно дышит, и хотел выйти к нему. Сказать: «Вот я, мой король». Но я молчал и продолжал бесшумно сидеть в своём укромном уголке. — Где этот… — проговорил он, судя по всему оборачиваясь к кому-то из вошедших слуг. Тор вернулся в залу, шагая большими шагами. — Где Локи? — спросил он у слуг. Те, выказав своё справедливое недоумение, попытались напомнить королю, что, вероятно, я по его же желанию покинул замок. Бессильно рыкнув, Тор оставил слуг в покое, позволил им заняться уборкой, а сам отправился вон. Я, тем временем, выбрался из укрытия, проходя мимо слуг, жестом велел им молчать, и выскользнул за дверь следом за братом, успевшим уже убрести куда-то по витиеватым коридорам замка. Посчитав, что он, скорее всего, отправился в спальню, я пошёл туда же, надеясь найти его там. Дверь была не заперта. Я вошёл — в комнате никого не было, однако, заметив на полу брошенные братом вещи, я сделал вывод, что он был здесь только что и лишь ненадолго вышел. Я прошёл вглубь спальни, к окну, сел на прохладный подоконник, утыкаясь виском в край окна, и, втянув край портьеры на колени, стал бесцельно теребить узелки на её бахроме. Брат не заставил себя долго ждать. Он появился в спальне, прошёл к постели и, кажется, даже меня не заметил. Он наклонился к лампе, погасил её, и упал на простыни на спину. Я посидел некоторое время, молча взирая на него, облитого ночным светом. Насмотревшись, я спрыгнул со своего пьедестала, откидывая портьеру, и подошёл ближе к кровати. Он перевёл на меня взгляд. Что он мог увидеть в темноте, когда единственный свет — из окна — находился у меня за спиной? Я потянулся к плечу и принялся расстёгивать пряжки на своём сложного кроя воротнике. Тор, по прежнему не говоря ни слова, показательно подвинулся к своему краю кровати. Я ласково улыбнулся, заметив это. Тор, какой бы свиньёй он ни был, угрюмо, едва заметно, но всё же улыбнулся мне в ответ. Сняв одежду, я опёрся коленом на кровать, скользя по ткани, опустился поверх своего короля и лёг, удобно устроившись на его груди. — Я специально подвинулся, — сказал он тихо, — Чтобы освободить тебе место. — Здесь, — я погладил его по груди, имея в первую очередь в виду то, что буду продолжать лежать на нём, сколько вздумается, — Моё место. Он, оценив сказанное, довольно погладил меня по волосам. Я приподнялся и поцеловал его. Как всё-таки от него тянет вином… Следовало мне тоже выпить, чтобы не чувствовать разницы. Ответив на мой поцелуй, и осознавая, что всё возвращается на круги своя, Тор обхватил меня за шею, за плечи и, в итоге, уложил на спину. Кажется, это была его любимая поза. Поза моего смирения с его превосходством. Если в жизни он никак не мог избавиться от назойливой мысли, что ему так и не удастся меня превзойти, то в постели он доказывал обратное с завидным постоянством. Он говорил, ему нравится мой взгляд в этой позе. Когда я смотрю снизу вверх. На него, короля, благосклонно дарящего мне свою любовь. Мой взгляд, брата и любовника, благосклонно принимающего его не самую простую любовь. Он развёл мои колени, позволил обнять, и после вошёл в меня. Я помнил то странное время, когда он был неуверенным в себе принцем, даже растерянным, робким, пугливым. Он любил женщин, а после и женщины полюбили его. Как долго это продолжалось? Теперь он — ни больше, ни меньше — король, его сложно чем-то испугать, если ему предлагают — берёт сразу, если хочет — его ничего не остановит. И теперь под ним я. И внутри него — тоже я. У него в голове. Даже если он пытается обмануть себя, изо всех сил отрицая это. — Мой гос… Тор! — В чём дело?.. — он приостанавливается, он обеспокоен, значит, и вовсе не пьян? — Подожди, — прошу я единственно затем, чтобы почувствовать собственную власть над ним. — Что-то не так? — спрашивает он, наклоняясь к моему лицу. Я слегка вздрагиваю, и он замирает. — Локи? — Ничего… — я расслабляюсь, выдыхая, вновь позволяя ему двигаться. Подумать только, два дня меня не было, а он уже так присмирел! Неужели, чувствует себя виноватым? Хотя да, конечно, конечно, чувствует себя виноватым. Всё то была его вина, из-за которой ему пришлось сорваться на меня, хотя я и не был ни в чём толком виноват. Это сердило его ещё больше. Что я получил выговор, не сделав ничего дурного. Но он может сколько угодно на меня злиться за свои промахи… Его мечу по-прежнему нужны хорошие ножны. И он это явно демонстрирует, терроризируя мои несчастные внутренности своими нападками. А когда он закончит, вытечет в меня весь, рухнет рядом, отлежится, тогда он мне скажет, кто я для него на самом деле. Ему просто нужно для этого немного успокоиться. Моему беспокойному нервному брату. Я ощущаю, как содрогаются его мышцы, как ему нравится то, что он чувствует. Он доставит мне удовольствие, а после станет нежным и трогательным, как котёнок. Я смогу тогда делать с ним всё, что угодно. Хотя, думать так, значило бы не признавать очевидного, того, что и он со мной может много чего сделать, и я ему это позволю, не смотря на его испорченный нынче характер. Он, кажется, ждал два дня. Неужели, ни с кем? За всё время, пока меня не было? Боги, брат… Ты действительно никого не успел захотеть? Мне ведь тоже это нравится. Я шумно дышу. Глажу его влажную спину, подставляюсь, дразню его, даже улыбаюсь, сам распаляясь, срываясь на стоны. Или не срываясь, а выдавая их осознанно, ему в удовольствие. И ещё затем, чтобы слышали, чем он тут со мной занимается и как долго он этим занимается. И как мне наплевать, что об этом могут подумать. Представляю, как завтра я буду стоять рядом и чуть позади него, гордо восседающего во главе стола… Он будет делать вид, будто я для него ничего не значу. Кое-кто станет загадочно улыбаться, глядя на меня. Мне льстят эти взгляды, и я отвечаю на них такой же улыбкой. Скрывать мне нечего. Иногда я даже киваю, сообщая, что этим утром король удовлетворён, всё в порядке, можете не беспокоиться, я его успокоил. Интересно, знает ли Тор об этом? Он чрезвычайно напрягается. Вспоминая о своей способности превращаться в грязных животных, он стискивает зубы. Я предпочитаю не смотреть на него, когда он такой, просто чувствовать, получать своё удовольствие, предвкушать то, каким мягким и беспомощным он скоро станет. Если бы он вздумал в это время прокряхтеть моё имя, я бы, наверное, крепко влепил ему по лицу. Но он, слава богам, лишь добивается удовлетворения, выплёвывает что-то среднее между стонами и предсмертными хрипами петуха с переломанной шеей… И кончает. И, как только это происходит, я получаю негласное право развалиться по нашей постели. Она безраздельно моя, до тех пор, пока он не оклемается и не придёт в себя. Он понемногу отходит, начинает дышать ровнее, и, выпустив меня из хватки, опускается рядом со мной. В самом деле, ложится так, будто кровать в мгновение ока стала моей собственностью, а его я в неё пускаю истинно по доброте душевной. Единственное, что он себе позволяет в такие моменты — это использовать мою руку или плечо в качестве подушки. — Тебе не холодно? — шепчет он, съёживаясь и поджимая свои королевские ножки. — Немного, — отвечаю я снисходительно. Он послушно ныряет за одеялом и укрывает нас, ужасно вымотанных, мокрых и грязных, одеялом. И снова занимает позицию на моём плече. Остыв, замёрзнув и вновь согревшись под одеялом, он отваживается обнять меня. — Где ты был?.. — спросил он. — Когда? — не открывая глаз, поинтересовался я. — Когда пропадал в последние дни. — О-о… — протянул я, — Я старался не попадаться тебе на глаза никогда… — Ты знаешь, почему я это сказал, — в его голосе почувствовалось недовольство, но оно тут же невероятным образом превратилось в обыкновенную мелкую обиду. — А что мне было делать? — я глянул на него из-под ресниц, — Перечить я тебе не мог. Согласиться с тобой — тоже. Что было делать? — Так ли важно это было, Локи?.. — Поверь мне, да. — Думаешь, важно? — Стал бы я иначе спорить? Он, убеждённый в том, что сам во всем виноват, наконец-то, замолчал. — В другой раз, — начал он, тем не менее. — …прислушивайся ко мне. — Нет. Смолчи. Даже если я не прав, просто смолчи. — В другой раз, мой господин, слушайте, что вам говорят, — настоял я, имел на это право, да и он выглядел таким виноватым, что едва ли стал бы оспаривать, — Я всегда тебе советую. Я твой советник, если ты забыл. — Официально я запретил своему советнику вмешиваться… — Хорошо, — согласился я, прижимаясь к нему и поднимая его ладонь, обхватив её своей, — Допустим, я бы не вмешался… — Ло-оки, — сжав мою руку, умоляющим голосом проныл он. — Знаешь, что ты должен был сделать? — спросил я. — Ну.? — недоверчиво спросил он. — Во всеуслышание заявить, что принял другое решение. И всё. И ничего иного не требовалось. — Было слишком поздно для этого. — Ты король. Для тебя не может быть поздно. Он недовольно фыркнул. — Я не собирался принимать другое решение. Всё. Хватит. — Хочешь сказать, я был не прав?.. — спросил я. Он помолчал, борясь с желанием активно выплеснуть своё раздражение, но в последний момент удержался от порыва. — Я поднимусь с кровати, возьму кочергу от камина и мы продолжим прошлый спор, если ты не уймёшься, — многообещающим тоном сказал он. — Меня это не пугает, — сообщил я, отворачиваясь от него и ложась на бок, отбирая у него своё плечо и лишая любимой подушки. То, что я сказал, было правдой — угрозы на меня действовали плохо. У меня была одна слабость, надавив на которую можно было заставить меня что-то делать, но, поскольку этой слабостью был сам король, то у него не оставалось на руках козырей. Заставлять меня, угрожая самому себе, было бы непрактично. Поэтому он изменил тактику. Он осторожно обнял меня за талию, прижался к моей спине и сказал: — Пусть это было вызвано необходимостью, — и мне стало ясно, что он признал поражение, что было для меня приятным знанием, — Но понимаешь, в какое положение ты меня поставил? — Да. В этом смысле поступок скверный, — согласился и я, — Вышел боком нам обоим. Я обещаю больше не совершать подобных. Но, можешь мне не верить, я не знал, во что это выльется. — Я отстраню тебя от службы, — сказал он и поцеловал меня в плечо, — Такой недальновидный советник мне не нужен. — Нужен, — оспорил я, — Надеюсь, что ещё нужен… — Не на службе, — прижимаясь щекой к моей шее, проговорил он. *** Однажды напившись пьяным, он спрашивал меня, почему я до сих пор остаюсь при нём. Он никогда этого не понимал, но спросить отваживался лишь порядочно захмелев. Это было давно. Но уже тогда он был не подарок. Он спрашивал, как я могу по-прежнему быть с ним — неоправданно воинственным, с каждым днём всё более диким и грубым, отвратительным иногда в своей гордыне и тщеславии. Он недоумевал и злился, просил оставить его, забрать с собой всё, что посчитаю нужным и уйти, куда пожелаю. Он настаивал на том, что я живу в замке, как пленник, что он, король, лишает меня личной свободы, а я не достоин такого обращения. Он продолжал пить, не позволяя остановить его, и с каждой минутой жалость ко мне и злость на самого себя охватывала его всё сильнее, тем больше от того, что я, несмотря на его стенания, просьбы и даже угрозы, всё ещё находился рядом, боясь оставлять его одного. Тор допился до того, что, ощутив абсолютную безысходность, разрыдался на моих коленях от вопиющей жалости и несправедливости собственных действий по отношению ко мне, я же пытался его утешить, нашёптывая ему обо всём том хорошем, что даровал мне наш союз… Разумеется, не обо всём. Более всего в первую очередь я сосредоточился на восхвалении его великолепного королевского члена, плавно перейдя на абстрактные и оттого куда более сложные для понимания в его текущем положении, чем член, понятия. Я рассказывал ему о том, как он бывает со мной нежен, о том, как он заботится обо мне, не всегда осознавая это сам, как соглашается с моими советами, выдавая их за свои, как стремится мне угодить… Я смог немного успокоить его своей болтовнёй, и это уже было неплохо. Вид сильного мужчины, короля и моего брата, цепляющегося за мои ноги и желающего непременно целовать их в своём приступе самобичевания, заставлял меня чувствовать неловкость, в большей степени за него. Я передёргивал плечами, заставляя себя думать, что и так тоже бывает, и гладил его по голове, шепча свои глупости. Разговаривал с ним, как с маленьким мальчиком, по десять раз переспрашивая у него самые простые вопросы, бормотал ему на ушко о том, что он самый-самый, целовал его волосы и тихо вздыхал. Пока он вновь не принимался за свой прерванный монолог. От него пахло остро — вином, жареным мясом и ещё какой-то гадостью, напоминающей аромат железа, соприкасающегося с тёплой кожей. Он был горячим, как сам огонь, и тяжёлым. Пока лежал на моих коленях неразумной башкой — приятно тяжёлым. А вот если приходилось тащить его на себе — тогда уже не слишком приятно тяжёлым… Мне нравилось обхватывать ладонями его светлую голову, прижимая пальцы к его коже над скулами, ближе к вискам. Тогда я чувствовал бег его крови, хрупкость его черепа, рельеф его кожи, его будущих морщин. Каким он будет, спустя тысячи тысяч лет? Я это знал. Он будет великолепен. И, что кажется мне вполне возможным, будет так же убиваться с горя на моих коленях, будучи таким же беспробудно пьяным… Он говорил мне, что это я, а не он должен был стать королём… Я не стал объяснять ему, что так оно, по сути, и есть. Все мы умнеем рано или поздно. Если, конечно, успеваем до этого дожить. Я сказал ему только то, что я останусь с ним. Что он должен продолжать обо мне заботиться, защищать меня и позволять помогать ему с его… бременем правления. И, если он пообещает мне делать это, я буду с ним. И, даже если не пообещает, — тоже. Я сказал ему, что, независимо от его желания и, невзирая на его приказы, я был и всегда буду свободен в своих решениях. Он не понял, что я имею в виду. Я помянул Хель, и он сейчас же разозлился, запретив мне говорить об этом. Я обнял его и позволил ему продолжать злиться и страдать дальше, пока не протрезвеет. *** Существовал ещё один аспект наших с ним отношений, о котором мы оба старались не распространяться. Но когда кто-то пытался недвусмысленно намекнуть мне о новом возможном увлечении моего брата, я лишь только пожимал плечами, допуская подобное, но едва ли веря в это. Я кивал, отшучивался, но не принимал слов о его неверности всерьёз. Даже если он и развлекался с кем-то ещё, это определённо были случайные и единичные происшествия. Почему я был так уверен? Потому что он неизменно приходил ко мне и требовал. Стал бы он с таким постоянством эксплуатировать первого советника, появись у него кто-то ещё, настолько же занимательный, как я? Если кто-то такой у него действительно был, то я готов подняться и стоя поаплодировать коварству и, главное, выдержке своего короля, так искусно обставляющего свою безукоризненную ложь. Обдумав это однажды, я более никогда не возвращался к этим мыслям, мне попросту было не слишком удобно думать о таком с его членом во рту. Да. Я отсасывал ему. Постоянно. Сначала только в постели, потом не только в постели, а потом — везде и всегда, когда бы он ни пожелал. Мы могли просто идти по коридору, обсуждая что-то невероятно далёкое от наших отношений, и вдруг он затаскивал меня куда-нибудь за очередную дверь и ставил на колени. Он дожидался, когда нас оставят одних, и, когда дверь за последним из присутствующих закрывалась, ждал несколько мгновений, обхватывал меня за шею, другой рукой приспускал брюки. Я наклонялся к нему за столом и, не говоря ни слова, принимался за дело. Когда ему хотелось отвлечься, когда он был возбуждён, когда его охватывало внезапное нежное чувство ко мне — я сосал ему, безропотно признавая это одной из своих обязанностей. Правы будут те, кто посчитает, что некоторые из своих привилегий я получил за свой умелый язык. В точности так оно и было. Но так, разумеется, было не всегда. Я прекрасно помню первый его приказ подобного рода. Стоило ему осознать, что он сделал, как он тут же кинулся извиняться и обещать, что этого ни в коем случае больше не повторится. А я осторожно признался ему, что это было неплохо. Он мне не поверил, но, по прошествии времени, не удержался и снова заставил в приказном порядке доставить ему удовольствие, а после, как водится, рассердился на себя за малодушие и вновь потратил массу времени на извинения. Так или иначе, подобная практика укоренилась. Временами он начинал ругать себя за то, что позволяет себе так со мной поступать, но чаще, он просто пользовался мной, а с некоторых пор, в качестве извинений стал использовать заманчивые обещания. Честно говоря, моим членом он также не брезговал, но позволял себе непосредственный контакт с ним только ночью, в нашей спальне, так что можно было сказать, что сосали-то мы оба, а вот выгоду из этого научился извлекать только я. В том, что он пил время от времени были свои плюсы. Но тот момент, когда он, находясь в моём обществе, начинал трезветь, мне неизменно не нравился. Я определял его безошибочно, впрочем, не нужно было обладать особой гениальностью, чтобы это выяснить. Почти каждый раз это начиналось с одного и того же вопроса, иногда завуалированного под что-нибудь отстранённое, иногда прямого. — Локи… Ты любишь меня? — спрашивал он. И я начинал показательно шуршать постельным бельём, звенеть посудой, ёрзать на стуле… Он видел, что я не хочу отвечать, но не отставал. — Ты любишь меня? Локи, любишь? Чего я только ему на это не отвечал. Отвечал «нет». Он спрашивал «почему?» — Потому что ты свинья, — говорил я иногда прямо. — Я больше не буду так вести себя, Локи… Локи, почему? Почему нет? Что мне сделать, скажи? Чего ты хочешь? — Чтобы ты заткнулся, — бурчал я. Иногда я отвечал по-другому. Обычно после занятий любовью, утомившись и почти засыпая в его объятьях. — Ты любишь меня?.. — Да, — бросал я. — Скажи. — Да, да. — Скажи, что любишь. — Я люблю вас, мой господин… — мямлил я. — Нет, не так. Ты знаешь, как я прошу. — Не знаю… — в полусне отвечал я. — Скажи «я люблю тебя». — Я люблю тебя. Он понимал, что, как будто, добился своего, но почему-то от моих слов он не получал ожидаемого удовлетворения. После этого он или печально вздыхал или, если у него ещё оставались на это силы, продолжать донимать меня. Было так, что он смешил меня. Тогда ответы звучали в разы искреннее. — Скажи мне честно, как есть, — настаивал он. — Отпусти мой член, будь добр, — просил я, не открывая глаз. — Я лишу тебя его, если мне не понравится ответ. — Ты этого не сделаешь, — начинал посмеиваться я, — От него одного в твоей руке мало пользы. — А мне плевать. — Мой король сегодня так безнадёжно груб… — Отвечай, первый советник, иначе… — Мне больно. Перестань. — А так? — Так лучше… — Хочешь, чтобы я продолжил делать так — говори. — Нет, ты продолжай, а я, быть может, скажу… — Немедленно. Сию секунду. Говори мне, что ты меня… — Я тебя… — улыбаясь, повторял я. — Любишь. — Люблю, — на выдохе оканчивал я. — И ещё… — он слушал моё молчание и добавлял, — Я всё ещё готов отрезать его! — угрожал он. — Люблю! — спешил сообщить я. — Я хочу, чтобы ты продолжал говорить это. Пока я его не отпущу. Говори, что любишь меня! — Я люблю тебя, — бормотал я между вздохами, не вкладывая в слова особого смысла, — Люблю тебя. Я люблю тебя. Люблю… Я тебя… люблю… С этими словами на губах я испытывал удовольствие. Они действовали на него, как заклинание. Но, всё же, услышав даже сотню признаний, он поворачивал к себе моё лицо и, недоверчиво глядя мне в глаза, говорил: — Посмотри на меня и скажи это ещё раз. Я не колебался, делал, как он велел и, как говорящая птица, снова повторял: — Я люблю тебя. Иногда он внезапно этому верил. Тогда он менялся в лице, лез обниматься, целовал мою шею и шептал: — Локи… Мой хороший… Мой ласковый. Мой Локи… Часто в такие моменты он просил прощения. За что именно, он не уточнял, просто повторял «прости меня, прости» и сжимал меня в объятьях так сильно, что я еле мог вздохнуть. *** Отпустив слуг, которые помогали ему одеться, Тор возился, собственноручно завершая процесс облачения, сидя на неубранной постели. Я вошёл в спальню и, видя, что король испытывает затруднения, пытаясь застегнуть застёжки около шеи, подошёл и, опустившись на колено и убрав его руки, решил застегнуть их за него. Он, качнув бровями, уложил руки на колени и позволил мне сделать это. Справившись со своей задачей, я почувствовал, как брат поглаживает пряди моих волос, касаясь края моего уха. Я сложил руки в замок, опираясь на колено, и поднял на него взгляд. Мне показалось, он хочет, чтобы я взял в рот. — Нет, нет, — остановил он, приподнимая моё лицо пальцами. Я сдержанно усмехнулся — с кем не бывает, мог и не угадать. Он обхватил мой подбородок, подтягивая к себе. Я приподнялся с колен, следуя за движением его руки, и подставил губы под его поцелуй. Пока он целовал меня, я опёрся рукой на его колено. Он почти сразу отстранился от меня, взглянул на меня, мягко отвёл в сторону, поднялся с кровати, поправил одежду, подёрнув плечами, и царственно пройдя по спальне, вышел. Я выпрямился, поднимаясь на ноги, и направился за ним.