Казус "Перестрелки"

      В палате военного госпиталя сильно пахло ни с чем несравнимым запахом медикаментов и почему-то сиренью, наверное, под окном росли кусты. Но Грегор не мог вспомнить, видел ли он около госпиталя, приземистого неказистого одноэтажного здания, хоть какие-то деревья. Клумба с пышными пионами точно была, а вот росла ли сирень… Он лежал на спине, не имея возможности ни встать, ни перевернуться, ни даже удобнее устроиться, и смотрел в потолок, противно белый, бесконечно далекий и с неизвестно откуда взявшейся одинокой ниточкой паутинки, которая от дуновения ветерка с окна раскачивалась из стороны в сторону.       Время текло медленно, сознание от обезболивающих и антибиотиков дурманилось, но нормально заснуть у Грегора не получалось. Он закрывал глаза, и будто заново переживал взрыв снаряда в считанных метрах от себя, вспышку, дождь из земли и камней и звенящую тишину. И на пару мгновений, показавшихся вечностью, внезапное чистое, без единого облачка небо, будто говорящее, что все хорошо. Боли тогда не было, только неприятное ощущение, будто что-то текло по лицу, постепенно заливая глаза. Грегор, проведя рукой по щеке, с удивлением смотрел на окровавленную ладонь. Потом небо исчезло за рыхлой землей.       Боль пришла гораздо позже, когда ему сказали, что это настоящее чудо, что он отделался относительно легко, когда все, с кем он находился в окопе, погибли. Вместе с нею проснулись страх и стыд. За то, что он мог, как и его товарищи, с кем он за несколько секунд до взрыва снаряда смеялся над какой-то шуткой, погибнуть, но выжил. И, несмотря на это, все его мысли все равно занимали только слова врачей, что осколок пропахал его лицо, и, возможно, останется уродливый шрам.       Сейчас лицо его стягивали бинты, и не было до конца ясно, какой ущерб нанесен «миловидной мордашке», как любил выражаться Эндрю. Грегор боялся, что у того пропадет любое желание быть с ним. Потому что Саймонс каждый раз шутливо замечал, что у него временами не хватает ума, и только внешность помогает лейтенанту Эвансу выживать в этом суровом мире… И то, что Эндрю за пару дней, что Грегор бессмысленно пялился в потолок, так его и не навестил, кормило монстра по имени Сомнение. Он понимал, что у полковника Саймонса хватало и без него забот, и что, скорее всего, ему доносили о состоянии лейтенанта, этого было более чем достаточно. Он себе все выдумывает, но никак не мог избавиться от этой противной мыслишки: он больше Эндрю не нужен.       — Неважно выглядишь, — голос Проныры раздался очень неожиданно. Энтони Фокс присел на краешек узкой больничной кровати. — Привет, вашество.       — Не смешно, — буркнул Грегор, все еще не привыкший к тому, что его настоящее имя ни для кого не секрет. Хотя по официальным бумагам он по-прежнему был Эванс. — Привет. Тут отвратительно скучно.       — Тебе, считай, повезло.       В отличие от остальных пятерых парней, с которыми он был.       — Кто меня вынес? — спросил Грегор. Лицо у Проныры сделалось задумчивым, будто он сомневался в ответе.       — Официально — санитары. Нам повезло, что рядом был полевой пункт скорой помощи.       — Это «официально» несколько смущает, — поделился Грегор.       — Правильно, но никто не видел, как полковник, отобрав саперную лопатку у ближайшего рядового, лично откапывал своего адъютанта. А кто если и видел, тот счел нужным подумать, что это обман зрения.       — Вот как… — Грегор попытался улыбнуться, но мышцы лица плохо слушались. — Действительно, версия про санитаров более правдоподобна, тем более, что полковника не должно было быть на поле боя.       Саймонс должен быть в штабе. Какое-то очередное совещание, на котором старые пеньки из столицы говорили, что и как им, солдатам, нужно было делать. Конечно, из столицы было куда лучше видно, что происходит на западной границе. По представлениям военного правления, они воевали за несуществующий населенный пункт с несуществующими силами противника, которые, в свою очередь, стреляли из несуществующих орудий.       Так, по крайней мере, сообщалось в новостях.       Удивительно, что в таких условиях несуществующий лейтенант Эванс выжил.       — Не было, — с готовностью согласился Проныра. — Выздоравливай, Грегор.       Полковник нагрузил твоими обязанностями Уилла и Хиллари, отказав им в увольнительной.       Грегор не знал ничего насчет капитана Хопса, но Хиллари ждал своей увольнительной с таким упоением и напланировал на эту неделю кучу всякого интересного, что Грегор даже не сомневался, что товарищи на него… злятся. Несмотря на то, что, по сути, он ни в чем не виноват.       — Я пойду, — Фокс похлопал его по руке и ушел.       А Грегор остался один в палате. Он прикрыл глаза, размышляя, что, наверное, нужно будет написать родителям. Когда конфликт обострился, и стало ясно, что военных действий не избежать, а на пятый стрелковый уповают как на основные силы, ему от них пришло короткое сообщение. В письме, конечно, не было сказано ничего личного и не упоминалось ни одной фамилии или даже имени, но явно предполагалось, что граф и графиня Гизи весьма надеются, что Грегор будет осторожен. Еще сообщали, что у него появился младший брат, и было бы неплохо, если бы он навестил родной дом, когда такое станет возможно. По этому посланию Грегор понял, что пребывание на границе затянется, несмотря на все уверения генерального штаба, что конфликт быстро разрешится, и пятому стрелковому разрешат вернуться в столицу.       Да, написать родителям нужно было. Хотя, подозревал Грегор, папенька и так все уже знает — донесли в лучшем виде.       Бинты сняли на пятый день, когда Грегор уже был готов лезть от скуки и вынужденного безделья на стенку. И от отчаянья, потому что Эндрю так его и не проведал. Забегал Хиллари, спросил пару деталей насчет ведения дел, и даже не вспомнил, что из-за Грегора его увольнительная пропала. Еще пару раз заходил Проныра, через которого Грегор и направил весточку родным.       Врач, пока проделывал нужные процедуры, хохмил и не затыкался ни на секунду. Нес он откровенный бред, что половину Грегор пропустил мимо ушей. А потом, убрав ненужные теперь тряпки, врач протянул ему зеркало и какие-то бумаги. Грегор недоверчиво глянул в свое отражение и поморщился: багровый воспаленный рубец, пересекающий скулу и уходящий к виску, был ужасен, но он, честно говоря, боялся, что будет хуже. И только потом просмотрел бумаги.       В них сообщалось, что Грегор Эванс комиссован по ранению с последующим присвоением звания капитана. Изуродованное лицо Грегора перекосило то ли от удивления, то ли от возмущения.       — Они еще орден прислали, у командира твоего лежит, — хмыкнул врач, от которого реакция пациента не осталась незамеченная.       — К черту орден! Это ошибка! — Грегор не мог поверить своим глазам.       — Радуйся, парень, видимо кому-то сверху ты сильно люб. И я рад этому. Чертовски надоело отправлять хороших парнишек обратно на фронт, чтобы они там умирали, — заявил врач, и этим явно давал понять, что Грегор просто дурак, раз думает иначе.       Госпиталь располагался на самой окраине небольшого городка, в котором был расквартирован пятый стрелковый. Грегор, покинув ненавистные белые больничные стены, пахнущие лекарствами и сиренью, которой, кстати, не было ни одного куста вокруг, бодро, не обращая внимания на то, что голова все еще кружилась, зашагал в сторону небольшого особнячка в центре городка, в котором расположился штаб части. Злополучную бумагу Грегор сжал так, что она безнадежно измялась. Судя по тому, что на лицах встреченных солдат было написано удивление и даже неприятие, он понял, что все уже в курсе о том, что его комиссовали. Некоторых солдат отправляли на фронт с куда более серьезными ранениями, а он получил билет домой за испорченную «миловидную мордашку». Наверняка, накручивал себя Грегор, все справедливо решили, что это родители его так «обезопасили»…       Зато теперь ему было понятно, почему Эндрю так к нему и не заглянул. Он ненавидел подобный разгул вседозволенности власть предержащих в армии. Грегору повезло, полковник Саймонс находился в штабе. Он разговаривал с капитаном Хопсом, но стоило Грегору войти в кабинет, Уилл Хопс хмыкнул, сказал, что его вопрос может подождать, и быстро ретировался.       — Доброе утро, Грегор, я рад снова тебя видеть, — поздоровался Эндрю. Он скользнул взглядом по рубцу, но никаких эмоций по этому поводу Грегор не увидел. Будто ему… было все равно. Это было больно.       — Доброе, сэр, — язвительно отозвался Грегор. И протянул злополучную бумагу. — Не соизволите объяснить?       — Могу сказать, что штаб работает очень оперативно, когда надо, — пожал плечами Эндрю, — обычно любой приказ теряется в бюроктическом лабиринте от месяца до пары лет. Видимо, имя графа Гизи работает очень мощным катализатором.       Грегор скрипнул зубами. И это жест отозвался острой болью, парню даже показалось, что рубец разошелся. Он еле удержался, чтобы проверить, так ли это, и взглянуть в зеркало, что висело около входа.       — Я не просил об этом, — переждав, когда приступ боли пройдет, как можно спокойнее сказал он.       — Вы поверите, лейтенант, точнее… капитан Эванс, что я тоже об этом не просил? — Эндрю встал из-за своего стола и подошел к окну, поворачиваясь к Грегору спиной.       Бывший лейтенант судорожно вздохнул.       — Но, впрочем, моего мнения особо не спрашивали, и сразу прислали офицера на замену, — безжалостно продолжил полковник. Грегор, будто не слыша слов, думал, что такое можно сказать, смотря в глаза, это было бы честнее. Наверное, Эндрю противно смотреть на свежее ранение… или стыдно. Врал Проныра насчет саперной лопатки, точно врал.       — Они действительно сделали все быстро, — нашел в себе силы Грегор. — Как полагаю, после выздоровления мне нужно будет покинуть часть.       — Нужный приказ и обходной лист на столе, — бросил через плечо Саймонс. Грегор вдруг понял, что Эндрю на что-то или на кого-то злился, возможно, ему не хотелось отпускать от себя Грегора, но ничего с этим не мог поделать. В определенной мере это успокоило молодого теперь уже отставного капитана. — Перед тем, как вы покинете часть, не забудьте передать ваши дела новому офицеру, вашей замене.       — Приказ понял, сэр.       Нужные бумаги действительно лежали на столе. Свежая папка, она еще даже пахла особенным канцелярским бумажным ароматом, тонкая, листы в ней были еще чисто-белыми без легкого желтого оттенка, присущим всем военным документам, которые хоть немного да побродили по всей бюрократической лестнице регулярной армии. Грегор с некоторой опаской раскрыл папку, вчитался в приказ и усмехнулся. Он чувствовал, будто камень свалился с его души.       — Мне остается сказать, полковник, что капитан Гизи тоже этого не просил.       — Но, тем не менее, меня вынуждают принять офицера в стройные ряды пятого стрелкового только потому, что этот офицер — знатный избалованный мальчик.       — Я уверен, что он очень быстро докажет, что это не так, — Грегор решился на безумный в некоторой мере поступок. Он подошел к Саймонсу ближе и уткнулся лбом в широкое плечо, чувствуя, что все же не стоило подрываться и вот так сломя голову бежать из госпиталя в попытке выяснить правду и добиться справедливости. — Сложнее будет объяснить кое-что другое.       Эндрю наконец-то повернулся к нему. Если Грегор правильно научился разбираться в оттенках настроения своего командира и любовника, то сейчас Саймонс его… жалел и понимал. Он отступил на шаг назад, думая, что неплохо было бы сесть. Голова кружилась просто немилосердно, а ноги были будто ватные. Врач предупреждал, что лекарства, щедро ему прописанные, могут вызвать такой эффект. И что после выписки неплохо было бы пару дней не напрягаться.       — Подозреваю, большей части личного состава и объяснять ничего не надо будет. Эвансом вас, капитан, все равно никто не зовет.       — Честно говоря, — признал правду, какой бы она горькой не была, Грегор. — Я даже думаю, что, наверное, это довольно правильный шаг, но самостоятельно я бы его никогда не сделал. И если плата за это — изуродованное лицо, что ж…       Он хотел еще добавить, что отцу все же стоило хоть намекнуть, что он планирует покончить с выдумкой нерадивого сына раз и навсегда, как Эндрю внезапно прильнул к нему и прошептал на ухо знакомые с детства строки, касаясь пальцами воспаленной кожи около рубца:       — Подумай о своих заслугах ратных. Припомни, что на теле у тебя не меньше шрамов, чем камней надгробных на кладбище священном.       Грегор снова отстранился, и хотя совершенно не был согласен с тем единственным ответом, который от него ждал Эндрю, цитируя пьесу, но на душе все пело, и решил подыграть, поэтому с ехидной улыбкой на губах закончил отрывок:       — Пустяки! Царапины ничтожные.       И, помолчав, добавил:       — Переврал все строки.       — Зато поднял тебе настроение и, надеюсь, убрал ненужные мысли, — заметил Саймонс. — Гордишься славой, титулом и властью, а я судьбой скромнее награжден, но нет угрозы титулам моим.       Грегор вздохнул, понимая, что не готов спрашивать, почему именно эти строки и почему именно сейчас. Как назло в голову лез полный вариант известного сонета, и Грегор не мог избавиться от ощущения, что ему только что признались в любви. Но это было настолько глупо и слащаво, и никак не вязалось с совершенно серьезным выражением лица полковника. Но он все же оказался прав, и тщательно выпестованные дурные мыслишки расползлись по уголкам.       — Не ожидал, что вы любитель поэзии, сэр, — буркнул, отворачиваясь, парень.       Саймонс наградил его снисходительной улыбкой, положил руку на плечо, чуть сжимая пальцы, заставляя Грегора повернуться, и скользнул губами по щеке, несмотря на то, что стояли они около открытого окна, и любой человек с улицы мог их увидеть.       — Выздоравливайте, капитан, чтобы быть в строю в скором времени. И я вижу, что сейчас вам надо отдохнуть.