взрослый

Чжунхон не ребенок и объяснять ему, что и как в этом мире делается не надо. Что-то он знает сам, о чем-то, вероятно, догадывается, а о некоторых вещах знать и не надо. Как например, ему совершенно не надо было знать в семь лет о том, что происходит ночью за закрытой дверью родительской спальни. Вот на тот момент это была совершенно не нужная информация, но ведь один единственный раз дверь осталась открыта. И вот тогда Чжунхон кончается как маленький ребенок, и начинается как уже кто-то по-старше. Не сказать, что подросток - рановато. Пятнадцать лет. Чжунхон уже перерос в стадию "молокосос" и имеет полное право устраивать истерики, ссылая все на бушующие гормоны. И опять же, он узнает что-то из того, чего не следовало. Например то, что его девушку - первую любовь, заметьте - в библиотеке, между стеллажей, зажимает его лучший, до того момента, друг. Чжунхон разочаровывается в своей девушке, а заодно и во всех представительницах прекрасного пола. Он впервые в своей жизни познает боль сбитых в кровь кулаков, и ломает своему другу нос. Разумеется, в долгу тот не остается. Что такого не нужного Чжунхон узнает, становясь участником группы B.A.P? Наверное, только нужное. То, что у него может быть вторая семья. Что теперь у него есть люди, которым можно рассказать то, чего не станешь говорить даже родителям. Рассказывать ему пока нечего. Но это только пока, в этом он почему-то уверен. Примерно через полгода, или чуть больше, Чжунхон из стадии "импульсивный подросток" переходит в стадию "безнадежно влюбленный подросток". Эта стадия, надо сказать, протекает у него не сказать, что легко. И, вот она - неутешительная - или нет - новость: Чжунхон открывает в себе нездоровое, навязчивое, ему на от момент совершенно ненужное, влечение. Влечение к человеку, к отцу - можно сказать -, к другу, к лидеру, что немаловажно - к мужчине. К Банг Ёнгуку. И с этого начинается весь пиздец. Уже совершенно нормальными со временем становятся косые, заинтересованно-голодные взгляды. Уже совершенно нормально безнадежная ловля случайных касаний и безнадежные попытки привлечь внимания к себе больше, чем к остальным. Но Чжунхону это объяснить? Что все это - все его попытки быть ближе, чем ему положено. Быть не "одним из", а "одним единственным". Но все стает на неугодные самому Чжунхоны места в один, не сказать прекрасный, вечер. - Куда он? - Чжунхон отрывает взгляд от телефона, чтобы проводить взглядом уходящего Ёнгука. - На свидание, - усмешка Хмчана должна была казаться совершенно доброй, но только не для Чжунхона. "На свидание" означает "вернуться черт знает когда, с сытой кошачьей улыбкой и вонять на все общежитие отвратными женскими духами". Но этого сладкого, тошнотворного запала не чувствует никто, за исключением, конечно же, Чжунхона. Осознание "занятости" Ёнгука не избавляет. Нет, совсем нет. В Чжунхоне просыпается тот самый маленький голос подростковой озабоченности, что дремал в нем так долго. Недосягаемость сейчас Ёнгука делает его еще более привлекательным, еще более завораживающим, еще более желанным и много чего "еще более". Чжухон не знает, убивать ему стилистов или целовать в приступах благодарности. Потому как напяленные на лидера кожаные штаны делают его ноги еще бесконечнее, и раскрывают миру до селе невиданную "ту самую" часть его тела. И это еще больший пиздец. Чжунхон не сдается ни на минуту. Он свято верит в то, что его лидер будет лишь его совсем-совсем скоро. Да рукой до этого самого момента подать. И это тот самый момент, когда все портят необдуманные действия. Необдуманным было зажимать Ёнгука - благо рост позволяет - в гримерке, когда до выхода считанные минуты. Когда уже его собственная спина больно ударяется о холодную стену, а удаляющиеся шаги звучат красноречивее любых слов, Чжунхон кончатся, как эгоистичный подросток, и не начинается вообще. Потому что взрослыми не начинаются, ими становятся против воли. Чжунхон теперь взрослый. Чжунхону вообще ничего не надо объяснять. Он на личном опыте знает, что не всегда получаешь то, что хочешь.