Его вокалист

Запись вокала – самое муторное занятие. В этом успевают убедиться и жизнерадостный Сато, и нетерпеливо ёрзающий на стуле Юккэ. И, конечно же, Татсуро. Запись голоса касается его непосредственным образом. - У тебя пять минут, - обращается к вокалисту Мия, даже не оторвав взгляд от микшерского пульта. Татсуро, с ногами взгромоздившийся на маленький (не по его росту) диван, согласно мычит в ответ. Бутылка минеральной воды, похоже, интересует его куда больше чем деловой тон Лидера. - А ведь всё было идеально, - Тем Самым Тоном делится басист с сидящим напротив барабанщиком. Оба косятся на Мию, корчат одинаковые понимающие лица и... ничего не говорят. Да, к записи голоса гитарист всегда подходит с нереальным занудством и парни, глядя, как высоченный (по сравнению с Мией) вокалист, послушно топчется от микрофона к диванчику, поглощает минералку, шмыгает носом и мычит, понимают, что они явно лишние в этом клубе садомазохистов. А всё ведь неплохо начиналось. Бас удалось записать в рекордные сроки. То ли Юккэ был в ударе, то ли Лидер в хорошем настроении, но тут проблем не возникло. Ударные со скрипом и прибаутками легли рядышком. Уютно так легли, как там и были. Гитара, само собой, была на высоте. А могло быть иначе? С уверенностью, которой хватило бы на небольшой парад Гринписа, Мия нацепил наушники, вооружился гитарой и подгрёб поближе пепельницу, наполненную разноцветными медиаторами. И не вылезал из студии, пока его не вдохновила собственная работа. Вдохновила, видимо, чересчур сильно. Потому что теперь Татсуро всё не мог удовлетворить требования Лидера. Если бы тот мог выразить желаемое словами! Вокалист же всё время провёл в студии, без особого воодушевления наблюдая за записью. Так казалось со стороны. Пытался ли он понять настроение той или иной песни или попросту не знал, чем себя занять, тут Юккэ с уверенностью сказать не мог. Когда он спросил самого Татсуро, тот только фыркнул и обозвал Лидера «маленьким настырным пингвином». Тексты, которые писал Мия, были очередным поводом для непонимания. «Не так» - сообщал Лидер сжимающему губы вокалисту и щурился, ожидая вопросов, возмущения, ругани. Чего-нибудь. Всегда дожидался. Эти двое... Будь они разного пола, Юккэ бы поставил на то, что у них бурный роман. Но оба любили девушек. А домогательства Татсуро к своей скромной би-сёнен персоне басист всерьёз не воспринимал никогда. Равно как и шутливые намёки между ними. Помнится, одну журналистку они все здорово смутили, рассказывая о своих самых странных снах. Только Сато заявил, что во сне он ушёл из группы. Остальные же (даже Мия!) друг за другом описывали наскоро сочинённые сексуальные фантазии с участием членов собственной группы. Понимайте в меру своей извращённости... - Будешь? – Сато исподтишка тыкает басиста бананом и ржёт как конь когда тот нервно подскакивает, а затем в ответ бросает в наглеца грушей. Мия поворачивает голову, с поистине нечеловеческим спокойствием на лице. Зато глаза выражают многое – заткнитесь, демон вас задери, не мешайте работать и... - Шли бы вы... погуляли, - привычно с ленцой тянет Татсуро и, расплетя свои ходули, слезает с диванчика. Босиком шлёпает к микрофону. – Мы тут надолго. Юккэ замечает, как гитарист провожает спину долговязого фронтмена странным взглядом. Да, эти двое никогда не могли спокойно сосуществовать. И как до сих пор не поубивали друг друга - оставалось загадкой, ответ на которую басисту вряд ли хотелось бы узнать. Да чтобы Мия похвалил запыхавшегося после записи Татсуро!.. Да чтобы Татсуро не позубоскалил за спиной Лидера и не изобразил фирменный каменный взгляд, пока тот не видит... Оставить одних или немного потомиться вместе с соратниками в четырёх стенах? Татсуро за стеклянной перегородкой надевающий наушники ловит его задумчивый взгляд и ободряюще скалится. Странно, но на ум немедленно приходит только одна мысль – их пытаются выгнать. Сейчас. Неизвестно зачем. Юккэ качает головой в ответ. Придурки. Определённо, у этих двоих всегда была своя атмосфера, вредная всем остальным представителям рода человеческого. Сато подбирает с пола грушу и с хрустом впивается в неё зубами. Этот звук служит сигналом. - Пойдём, - зовёт барабанщика Юккэ. Конечно, в ответ обязательно будут вопросы. Зачем? Куда? Юккэ, ты не видел мою толстовку? Юккэ просто мотает головой: пошли. Обе толстовки – собственная и Сато - уже висят на сгибе его руки. Второй он хватает зачехлённую гитару. Мия медленно поворачивает голову, глядя, как парочка с шумом топает к дверям. - Купите чего-нибудь попить. Вместо прощания. - Мы вряд ли вернёмся. - Басист легонько подгоняет барабанщика коленом. А тот целился недоеденным фруктом в корчащего рожицы Татсуро. – Развлекайтесь. - Развлекаться некогда, - предсказуемо бурчит Лидер, снова переключая внимание на пульт. Когда за парнями хлопает дверь, он поднимает голову и смотрит на вокалиста. Мешки под глазами – Татсуро устал. Не высыпался и слишком напрягал горло. Мия знает это. И откровенно этим наслаждается. Взгляд смещается ниже. Плоский нос. На носу – очки в толстой чёрной оправе. Шапка низко надвинута на лоб. Длинные как у девицы волосы свисают блестящими сосульками, практически касаясь живота. Мия никогда не понимал, почему волосы Татсуро такие... ухоженные. Он не знал человека, которому бы настолько не подходила длинная поистине девчачья шевелюра. В Татсуро сроду не было женственности или грации. Ломанный, слишком высокий, непонятный... уже несколько секунд вопросительно изгибающий брови под его взглядом. - Чего? – вопрос, за который хочется бросить в вокалиста чем-нибудь тяжёлым. Слово читается по губам. Микрофон пока ещё нем, так что голос звучит лишь в голове Мии. Голос. Его, Мии, Голос. Голос его песен, его вдохновения и драйва. Живущий в ничерта не понимающем Ивагами. Гитарист раздражённо мотает головой и нажимает средним пальцем на одну из кнопок. - С самого начала, - «чегоканье» остаётся без ответа. Чему Татсуро, впрочем, не удивляется. Просто облизывает губы и поплотнее надвигает шапку на лоб. При этом он становится ещё менее привлекательным, но Мия не может отвернуться. Вокалист корчит рожицу и закатывает глаза: включай уже. «Начинается утро в Ибараки». Именно так думает Татсуро, созерцая мрачную физиономию Мии. Когда ребята уходили, становилось совсем непонятно, что за дьявольщина происходит и почему гитарист не пытается его убить ближайшей микрофонной стойкой. Взгляд Лидера не предвещает ничего хорошего, но и плохого ничего не происходит. Если не считать многократные провальные попытки понять что мелкому злобному гению от него надо. Наедине это ощущается сильнее. Более остро. «Я мазохист» - вздыхает Ивагами про себя. С уходом ребят вокруг Мии словно сгущаются тучи. Или может тучи сгущаются вокруг них обоих, чтобы не пропустить в святую звукозаписывающую обитель ни единой живой души. Пока не... Да, пока у него не получится угадать, что нужно Лидеру на сей раз. Окей, кивает вокалист. И закрывает глаза. И почему именно он? Мия понятия не имеет, почему обладателем Голоса является именно Ивагами Татсуро. Нескладный, высокий, тощий, со своими тонкими руками, босыми пятками и наглой лягушачьей физиономией. Почему Голос принадлежит самому вредному, неопрятному и придурочному человеку из всех, что он знает? Мия бесится, когда вокалист начинает свои обычные мелкие пакости. Как дитя малое, пф. Не ответить ему просто невозможно. Половинка груши, подсунутая вчера в кроссовок пока оставалась неотомщённой, а поэтому каланча улыбается совершенно умиротворённо. Да, пока он ведёт в счёте. И пусть думает об этом, в пятый раз начиная композицию с самого начала. Пусть разозлится. Пусть. Мие нужно, чтобы в Голосе зазвенела страсть. Это давняя, привычная обоим игра. Без свидетелей она приобретает особый смысл. Улыбка на лице вокалиста кажется даже приятной, когда он слушает вступление. Глаза закрыты, одна рука придерживает наушник, губы беззвучно шевелятся, словно во рту у него послевкусие чего-то сладкого и он пытается собрать остатки кончиком языка... Смотреть на Татсуро, пока он не видит - плохое хобби. Мия ничего не может с собой поделать. Никто ведь не видит, как он прожигает взглядом губы вокалиста, предвкушая, как они раскроются и первые слова песни резко, отрывисто, как гитарные рифы, вплетутся в негромкий проигрыш. Если бы Ивагами открыл глаза и увидел его в тот момент... Татсуро никогда не открывал глаза. Ни разу за всё время их парной записи в студии. За все годы. Он открывает глаза именно сегодня. Взгляд становится слегка растерянным. Удивление, отразившееся на физиономии, сменяется едва заметной усмешкой, а после и вовсе непроницаемой миной. Татсуро закрывает глаза И Мия может выдохнуть и разжать судорожно стиснутые в кулак пальцы. Не сбился. Чёртов вокалист не сбился, не смотря на то, что секунду назад вскрыл ему череп своим взглядом и разворошил мысли как осенние листья. Татсуро начинает петь. Отрывистые фразы. Слова, написанные рукой Мии на оборотной стороне листка с каким-то старым недописанным текстом. Вчера Татсуро понятия не имел, с каким настроением он должен подойти к исполнению этой композиции. Надрыв в его Голосе сегодня разом выбивает из Мии дыхание. Каждое слово – как удар под дых. Татсуро поёт, покачивая головой, хмуря брови, облизывая пересыхающие губы. Он вопит как резанный, отчего на переносице появляются морщины и в такие моменты напоминает Мие дикаря. Какого-нибудь туземца, из тех, что пожирают своих врагов живьём. Его тонкие пальцы с покрытыми чёрным лаком ногтями порхают в воздухе, рисуя непонятные узоры. Песню. Мию. Гитарист не устаёт сходить с ума, каждый раз когда у Ивагами получается поймать его настроение, вложить в очередную песню то, что делает её живой. Почему так получилось? Почему семнадцатилетний Татсуро, к которому он когда-то обратился с просьбой петь в его группе, сейчас как никто другой умеет вызывать в нём эту чёртову бурю эмоций? Влечение, скажете? Пф, чёрта с два. Мия терпеть не может этого болвана. В иные дни соглашается, что они приятели, они близки, но чтобы их связывало нечто большее... Ему нравится Голос Татсуро. Его закрытые глаза и напряжённое лицо, на котором читаются эмоции. Ему нравится, когда Татсуро не может видеть его взгляд. Когда горланит рядом на сцене. Когда скачет как потерпевший, размахивая своими неприлично длинными для японца ногами. Стоит Татсуро заговорить с ним, он готов прибить эту мартышку на месте. Потому что они катастрофически разные. Только... чувствуют музыку одинаково. Татсуро за перегородкой наклоняет голову, вслушивается в очередной проигрыш, кивая головой и почти прислоняясь лбом к микрофону. Мие кажется, он слышит неспокойное дыхание. Пульс. Практически чувствует чужое напряжение, впитывает его кожей. Ноги становятся ватными и непослушными, когда гитарист поднимается со стула. Стоит, опираясь на пульт обеими руками, и, щурясь, смотрит на вновь поющего Ивагами. Будто впервые его видит и пытается охарактеризовать двумя словами. «Болван неотёсанный»? Не то. «Древесная лягушка»? Опять не то. «Поющее недоразумение»? Уже ближе. «Самый ненормальный вокалист»? Это три слова. «Мой вокалист». Два простых слова, имеющих больший смысл, чем кажется на первый взгляд. Не «вокалист MUCC». Его персональный исполнитель. Другой Мие не нужен, пусть даже поёт лучше во стократ. Позже гитарист спишет всё на влияние странных мыслей. Это по их воле ему срочно занадобилось наделать глупостей. Открыть дверь. Пройти восемь чётких, самых неуверенных, но быстрых шагов в его жизни. Остановиться напротив Татсуро. Смотреть сверху-вниз на подвижное лицо. Закрытые глаза за стёклами очков, нос задевает микрофон. Губы постоянно искажаются словами. Рука у наушника неподвижна как камень. Ивагами не чувствует его приближения, не ощущает пристального взгляда. Татсуро понимает. И текст и музыку. Сейчас незримая нить соединяет их двоих. Творца и его вдохновение. Мия не может поверить, что Голос способен на это. Выхватить его сердце прямо через глотку и пить душу. Жадно, напористо, до конца. Голос Татсуро – это то, ради чего он пишет свои песни. Голос Татсуро – это его Голос. И Татсуро, чёрт возьми, его, только его вокалист. Мия не соображает, что делает, когда преодолевает последний шаг. Когда отталкивает нависающий над стулом микрофон, когда склоняется и хватает вокалиста за шею. Когда ртом ловит с его губ надрывную ноту, переходящую в удивлённый, заглушенный возглас. - М-м-м, - неопределённо тянет Татсуро ему в губы. Не отвечая. И не отталкивая. Глубокое «м-м-м» как глоток хмельного напитка. Мия упрямо сжимает пальцы, чувствуя, как под подушечкой указательного бьётся жилка за ухом вокалиста. Неистово. Быстро. - М-и.. гхм! Охре...л... Чт...-л-ешь? – обрывки слов между агрессивными поцелуями раздражают гитариста. От фальши в попытках Татсуро возмутиться, сводит скулы. - Пой, - велит он, не открывая глаз. Ему нужно снова почувствовать, как Голос растворяется на языке. - М... пр-ду... - Чёрт тебя... Татсуро не поёт. Он задумчиво мычит в чужие губы, потом хмыкает, сам тянется за поцелуем, позволяет мозолистым пальцам ощупывать горло. Его дыхание шумное. Он снимает очки и роняет их на пол, возмущённо вскрикивает, и ухмыляется, когда гитарист замирает и с какой-то несвойственной ему нежностью утыкается носом в гладко выбритую щёку. Татсуро хватает Мию за шею, притягивая ближе. Его голос рождается где-то там, внутри, в самой душе. Мие плевать, что Татсуро не мыл руки целый день. Татсуро можно вплетать пальцы во взлохмаченную шевелюру гитариста и до боли сжимать короткие прядки в кулаках. Ему можно простить неуместный, какой-то глупый смешок. Даже этот звук рождает в душе Лидера не глухое раздражение, а нечто непонятное, слишком ему несвойственное. И это сбивает с толку. Поцелуй сам по себе сбивает с толку. Мия чувствует слабый привкус груши. Он готов поклясться, что и минеральной воды, которой Ивагами выдул добрых пять бутылочек. Татсуро целует его лениво, словно нехотя. Негромко, низко мычит в ответ на ощутимые укусы. Приятная вибрация Голоса стекает по горлу гитариста, устремляясь к паху. И это неправильно. Даже более неправильно, чем целовать этого двухметрового болвана посреди студии. Верх идиотизма. Ещё одно очко в пользу вокалиста. Потому что вовсе не Татсуро тут теряет голову и терпит неудачи в попытках мыслить рационально. Прижимая раскрытые губы к пахнущей травяным одеколоном шее, Лидер медленно приходит в себя. Широко открытыми глазами наблюдает, как шевелится кадык, когда вокалист сглатывает и негромко, издевательски насмешливо произносит: - Я не знал, что ты в меня попросту влюблён. Осознание, что это всё происходит на самом деле, а не в каком-то кошмарном, извращённом выверте сознания, приходит быстро и ошеломляет Мию. Он поспешно отшатывается от Татсуро, выпрямляясь во весь рост. Хмурит брови, глядя на его улыбающуюся физиономию, припухшие от поцелуя губы, смеющиеся карие глаза. Чёрт. Чёрт-чёрт, какого же хрена? - Перебьёшься, - бормочет он, облизывая губы. Спохватывается и быстро вытирает рот тыльной стороной ладони. Татсуро смеётся. Издаёт негромкое провокационное фырканье и слегка запрокидывает голову. - Сбежишь? – спрашивает он почти серьёзно. Словно ожидает положительного ответа. - Записываем с самого начала, - говорит Мия упрямо. И сжимает зубы, когда вокалист медленно поднимается со стула. Хочет уйти, но остаётся на месте. Отступать не в его правилах. Татсуро подходит ближе, теперь глядя на него с высоты своего роста. Улыбается как-то чересчур паскудно. - Давай сделаем перерыв, - говорит он. - Мы только начали. - Я устал. - Было бы от чего. - Ты укусил меня за язык. - Нечего было совать его мне в рот! - Ты серьёзно? Мия всегда казался вокалисту опасным типом, даже учитывая разницу в их росте. Его упрямство, высокая самооценка и профессиональные качества и стали причиной приобретения прозвища. Лидер. Даже целоваться первый полез. - Это ничего не значит, - вот так, спокойно и почти злобно. – У нас работа. - О, ты вспомнил, - усмехается Ивагами и, склонившись, легонько целует его в нос. Взгляд снизу-вверх становится откровенно злобным. В следующую секунду оба оказываются на полу. Гитарист негромко пыхтит, стараясь подмять под себя высоченного фронтмена, пока тот цепко хватается за его рубашку и пытается удержать позицию. Пара пуговиц резво скачет по полу. Татсуро громко ругается, поваленный на лопатки. Мия сильнее. Ниже, злее и, чёрт его дери, лучше дерётся. Мия не говорит ни слова, придавливая его к полу и прожигая взглядом. - Эй, а ну завязывайте! Всё же нормально было! – откуда-то из другого мира вопит Сато. Парни всё же вернулись. Они берут гитариста под руки и оттаскивают от лежащего на спине вокалиста. Взаимный взгляд, вопреки мыслям посторонних, совсем не тянет на враждебный. В нём – новый уровень извечного соревнования. Шаткое сотрудничество обретает новые грани. - Оставить на пару часов нельзя, - продолжает возмущаться барабанщик, пока Юккэ суёт Лидеру бутылку с чаем, а Татсуро неловко усаживается и ощупывает ушибленный затылок. – Сначала мы допишем альбом, а потом можете друг друга убивать. Или что вы там делать собрались. Эй, чего? Сато не понять, отчего Ивагами вдруг начинает смеяться. Юккэ же, наблюдая за методично высасывающим содержимое бутылки Мией, пытается сложить два и два. - Не доставай Мию, всё нормально, - толкая коленом ногу басиста, говорит Татсуро. Они сидят на диване. Рядом. Мия и Сато вышли покурить. - Ты перепутал, это Сато носится вокруг вас, - отвечает Юккэ, отмахиваясь стопкой исписанных иероглифами листов бумаги. - Я серьёзно. - Не получается как надо? - Получается, - вокалист морщит нос, усмехается и качает головой. Он не выглядит расстроенным недавней потасовкой. Он выглядит... коварным? Строящим планы? Юккэ старается не думать почему. Позже, когда уже все разъедутся по домам, басист вернётся за забытой толстовкой. Он пройдётся по непривычно пустой и тихой студии, пиная перед собой пустую бутылку от холодного чая. Вздохнёт, подбирая её и отправляя в мусорную корзину. Внимательно осмотрит маленький диванчик. Поищет вокруг стола и под ним. Отыщет-таки лежащей на стуле у самого пульта. Задумавшись, присядет там же, разглядывая ровные ряды кнопок на аппаратуре. Если они не допишут оставшиеся трэки за два дня, Мия точно прибьёт Татсуро. Сколько осталось?.. Это не простое любопытство, это заинтересованность в работе. Они с Сато, не сговариваясь, будут завтра тут. Вовремя. С запасом вкусняшек и напитков. Чтобы проследить за процессом записи и не позволить ему перерасти в драку. Не простое любопытство, а заинтересованность в работе станет причиной открытия. Не особенно шокирующего, если задуматься. Юккэ покачает головой, дослушав компрометирующий трэк до конца. Подивится безалаберности обычно педантичного Лидера. Без особого сожаления уничтожит улики, готовясь завтра при надобности сделать большие и честные глаза. И отправится домой. Бурча про себя что-то об «идиотах, которые сами не знают, чего хотят».