Это Баки

Приказы нужно исполнять всегда. Безоговорочно. От и до. И неважно при этом, какие средства и силы необходимо будет задействовать в выполнении плана. Важнее реализации только идеальная подготовка — вплоть до миллисекунды, потому что время — дорогая штука, и на войне оно измеряется жизнями. Половину лица закрывает маска, отросшие волосы — «нужно отрезать их» — едва не лезут в глаза от ветра. Палец на курке, приклад упирается в плечо, дыхание ровное и абсолютно спокойное. Правильная ситуация. Все так, как и должно быть. Война — его стихия, а он в ней — альфа-хищник. Снайперская винтовка заряжена и направлена ровно в сторону цели. Цель же беспрестанно движется по главной улице, оттесняя наемников, укрываясь от пуль и помогая перевести гражданских в безопасное место. И он ни на секунду не останавливается, потому что тоже знает, что это может стоить жизни — его собственной. Черная форма, серые полосы на рукавах и заметная звезда ровно на груди, светлые волосы, отточенные движения бойца и на лице выражение если не спасителя вселенной, то хотя бы человечества. «Раньше форма была ярче», — абсолютно неконтролируемая мысль, но она тут же заставляет палец приподняться с курка, а глаза — распахнуться. Сердцебиение учащается, вместе с ним — и дыхание. Зимний солдат кривит губы, едва не скалится и снова ищет через оптику цель. Находит — тот, прикрываясь от пуль щитом, раскрашенным в цвет флага США, подходит к наемникам. Рука — та, что человеческая — дрожит, прицел сбивается и трясется. Солдат сжимает челюсти, не понимая, почему у него не получается ликвидировать одну из достаточно простых целей. Он не должен анализировать. Его задача — выполнить приказ. Но все уже пошло не так. Откидывает винтовку в сторону и, ухватившись за выступ, спрыгивает с крыши здания, удачно приземляясь на платформу пожарной лестницы. Конструкция дребезжит, но держит. Значит, действовать нужно по плану «Б». Хоть изначально этого плана «Б» и не было. Стив приходит в себя и тут же морщится от звенящей колкой боли в виске. Хочет приложить ладонь, чтобы успокоить ее, но тут понимает, что его руки вывернуты за спину и связаны, а сам он стоит вплотную к узкой колонне спиной. Руки связаны чем-то прочным, потому что Стив тут же пытается разорвать путы, но у него не получается. Он быстро оглядывается в поисках того, кто мог его пленить. Вот только угадывать не приходится. Это явно был тот, кто решил его увести подальше от сражения на главной улице. И Стив готов поклясться, что, когда враг снял маску, он увидел лицо Джеймса. Баки. Того самого, который был ему единственным другом, и кого не смог уберечь. У Стива перед глазами все еще стоит та красная звезда на металлическом плече, отблески солнца на гладкой поверхности всего механизма и ледяные безэмоциональные глаза Баки прямо перед его лицом. И он, Роджерс, смотрит на до боли знакомое лицо и шепчет скорее от шока, чем осознанно: «Баки?..» «Потому что это Баки». «Это галлюцинации». Еще одна попытка освободить руки не приносит результатов. Зато глаза, привыкнув к темноте, различают мусор и щебень с осколками бетона и кусками арматуры, голые стены, раскуроченные оконные рамы с разбитым стеклом, поваленные друг на друга стулья и парты — черные либо от старости, либо от копоти. Через разбитые окна едва-едва струится лунный свет и доносится — раз в пару минут — шелест шин по асфальту. Заброшенное здание школы. Спальный район. Если вообще жилой. «Эй, Баки, выходи, хватит валять дурака». — Эй, — зовет Роджерс и тут же сглатывает — голос хриплый, сдавленный. Испуганный? — Эй! — повторяет громче, не прекращая оглядывать все помещение. Враг выходит из темноты коридора, встает перед ним. Металл руки ловит отблески бледного света, а лицо привычно закрывает маска. Под ребрами начинает неприятно посасывать опаска и странное чувство, что... Стив не может его объяснить, но именно оно заставляет с силой прикусить нижнюю губу, чтобы привести мысли в порядок. Да, Роджерс не ошибся — это тот самый Зимний солдат. При нем нет оружия, но достаточно и одной его металлической руки: Стив помнит, с какой мощью он ударил по щиту кулаком — больше демонстраций для доказательства силы не требуется. А теперь он стоит ровно напротив и молча смотрит на связанного Стива. Совершенно неясно, что он собирается делать, и в чем заключается его план. — Для чего я здесь? — прямо спрашивает Роджерс, потому что юлить не имеет смысла. Солдат молчит. Даже не меняет положения — как стоял, так и стоит, за статую можно принять. За смертельно опасную статую. Стив не дурак, чтобы так же торчать тут без дела: пытается понять, как можно либо ослабить, либо избавиться от пут на руках. И одновременно с этими движениями стараясь сосредоточиться и не думать о ноющей противной боли под ребрами. — Не молчи, — говорит грубее, чем необходимо, заглушая копошащиеся мысли в голове. — Ты оставил меня в живых для каких-то целей. Хочешь узнать информацию? Пытать? Спрашивай или делай, — Стив не питает иллюзий, что все закончится хорошо. Тем более, если он так и будет связан. — Ты меня одним своим видом не запугаешь. Вот на этом моменте противное сосущее чувство пропадает, и сам Роджерс неожиданно верит в свои собственные слова. Но когда в глазах Зимнего солдата проскальзывает странное выражение, Стив только стискивает зубы, а чувство возвращается с удвоенной силой. «Покажись мне снова, Баки. Это ведь ты». «Баки погиб. Баки нет». — Сними свою чертову маску, — цедит сквозь зубы Стив, подаваясь вперед. И он тут же хочет забрать свои слова назад, сказать, что не нужно этого делать. Он по-настоящему боится, что лицо Джеймса ему только привиделось. Или что это в самом деле он. Дыхание пропадает, когда солдат поднимает руку — правую, живую — к своему лицу и одним движением опускает маску до шеи. Луна безразлично освещает ровный нос, подбородок с ямкой, поджатые губы и оставляет тени на едва впалых щеках с недельной щетиной. «Баки...» Стив едва держится на ногах, упершись в колонну спиной. К такому, кажется, не готовят. Сердце бьется все быстрее и быстрее, дыхание учащается, в горле пересыхает. В ушах нарастает шум, а в глазах темнеет, оставляя одну лишь точку, через которую Стив все еще видит лицо. Паническая атака, вроде так это называется. «Где ваша чудодейственная сыворотка, мистер Старк? Я бы хотел еще одну порцию. Потому что я, кажется, снова стал тем мелким и слабым ипохондриком». К такому действительно не готовят. — Баки... — едва слышно проговаривает Стив, не веря. «Это он». «Все из-за недостатка освещения». «Это Баки». «Шутка. Игра разума». «Это мой Баки». — Баки, — повторяет Стив уже чуть громче, приходя в себя. С ужасом-ожиданием наблюдает за тем, как Джеймс подходит ближе и смотрит прямо в глаза. В свете луны радужка кажется серой — стальной. И в его взгляде сквозит ледяное любопытство на словах: — Кто такой, мать его, Баки? Стив думает, что ему послышалось. А тягучая боль с левой стороны груди разрастается, грозя превратиться в черную дыру. — Это ты... — хрипло и безнадежно говорит Роджерс, не в силах смотреть на родное лицо, но и не в силах отвернуться — все может исчезнуть, стоит только отвести взгляд. — Баки — это ты. В ледяных глазах появляется что-то вроде понимания, но на какую-то — ничтожную! — долю секунды. Может быть, всего лишь показалось. «Подобрали, вернули к жизни и прочистили мозги, сделав своим оружием. Это еще можно объяснить. Но как объяснить то, что прошло уже больше семидесяти лет, а Джеймс все такой же... такой же, как и я?» Стив хочет дотянуться ближе, прикоснуться, почувствовать, что это не иллюзия. Хочет схватить, прижать и держать до тех пор, пока сердце не успокоится. И он по-настоящему пугается, когда Баки отходит от него куда-то в сторону. — Стой! — вслед. Тот только едва-едва оборачивается, но не сбавляет шаг. Стив чувствует, что сейчас все закончится, и с силой сжимает зубами внутреннюю сторону щеки, чтобы не потерять самообладание. В рот брызжет кровь, а яркая вспышка боли заставляет смотреть на вещи более-менее трезво и помогает не раскиснуть. Баки же всего лишь подхватывает с кучи мусора щит — его, Капитана Америки, щит — и возвращается обратно. Может быть, даже чуть быстрее, чем уходил. Стив едва сдерживается, чтобы не выдохнуть облегченно и, возможно, радостно. Уже потом приходит мысль, что Зимнему солдату ничего не будет стоить совместить силу руки и твердость щита, чтобы без проблем отделить голову Роджерса от его же тела. Хотя, можно сделать это и одной лишь рукой, но так ведь уже не будет не столь пафосно. — Баки, что ты... — Твой щит, — отрезает тот, не давая договорить. Потом проводит металлическими пальцами по краю щита — будто бы он может ими что-то ощущать. А вдруг? Стив следит за его движениями и кивает, не понимая, спрашивали его или это было всего лишь утверждение. Они долго смотрят друг другу в глаза, не говоря ни слова. И первым нарушает тишину Баки: — Я его помню, — говорит ровно и холодно. — И тебя я тоже помню. Только... — Стив! Стив Роджерс! — выпаливает, словно его имя — это разгадка к головоломке. А потом понимает, что если Зимнего солдата отправили его убить, то наверняка предоставили ему все данные о Капитане. По крайней мере, вид у Баки такой, будто и без этой информации он все прекрасно знал. — Знаю, — отставляет щит в сторону, прислонив к одной из парт — тот скрипит вибраниумно-стальным краем по пыльному полу, а затем замирает. Баки подходит ближе, и Стив не успевает подумать о том, что же он хочет сделать, потому что... потому что Баки делает: подавшись вперед и сжав форму на груди Роджерса в кулак, он прижимается губами — горячими! — к губам Стива. И единственная мысль, которая бьется в голове бравого Капитана — это: «Почему у него такие горячие губы? Он ведь Зимний солдат». Они целуются — неловко, остро, больно. И ни один из них не пытается отстраниться первым, сказать, что это неправильно, не нужно. Стиву кажется, что если все это будет просто сном или всего лишь выдумкой больного разума, он не выдержит. Баки слишком долго был в его памяти — заключенный в отдельный кокон из воспоминаний. С появлением настоящего, живого Джеймса Барнса, хоть и под личиной Зимнего солдата — врага — кокон крошится, и Стив осознает, что он пытался убрать, затолкать в дальний ящик и не трогать: глупые постыдные подростковые мысли, которые в итоге переросли в упрямое и уверенное «люблю». «Люблю» — невысказанное, немое, но все такое же сильное. Сильное и после осознания того, что Баки больше нет, и впоследствии замурованное и почти забытое. А сейчас... Стив ощущает, как его наполняет это чувство, высвобожденное на свободу, до краев, скрывая собой ту паршивую боль под ребрами. И он обещает себе сделать все, чтобы Баки вспомнил. Баки отстраняется, с силой толкнув Роджерса в грудь и припечатав его спиной к колонне. Стив видит, как он проводит языком по покрасневшим губам, и автоматически повторяет это действие. — Баки, — зовет чуть хрипло. Тот смотрит на него — никакого узнавания, привычный холод во взгляде. Стив едва не стонет от разочарования, поняв все без слов. — Ты вспомнишь, — говорит с отчаянной злостью в голосе. — Хочешь ты того или нет. Баки ему не отвечает. Только разжимает металлический кулак, отпуская форму Стива, и отступает на шаг. — Скажи ты хоть что-нибудь, Баки, — просит Роджерс, с двойной силой пытаясь разорвать путы на руках. Солдат отступает назад все дальше, потом натягивает на лицо маску и глухо отвечает: — Повторим. Стив ошарашенно смотрит ему вслед, когда тот бесшумно исчезает, выпрыгнув из разбитого окна. А потом прижимается затылком к колонне, как-то беспомощно всхлипнув, и секунду спустя он уже смеется — хрипло, тихо, с долей истерики, но смеется. Успокоившись, он только через несколько минут освобождает руки, сбросив на пол цепь, подхватывает щит и бежит по темному коридору до того самого окна. Конечно же, снаружи уже никого нет. Стив проводит ладонью по лицу, останавливает ее на губах, задумчиво проводит большим пальцем по нижней. И тихо, но уверенно проговаривает в темноту: — Повторим, уж не сомневайся.