Солнце уже высоко

«- Так, - мрачно сказал Мелькор, сидящий на троне с самым своим дивным видом: бледное лицо, на котором выделялись огромные, глубокие, переменчивого цвета глаза с длинными ресницами, было опущено, и прямые черные волосы наполовину скрывали его, отбрасывая тень. На голове покоился грубый железный венец. Владыка Тьмы был облачен в длинную черную тунику какой-то тяжелой, отливающей серебром ткани, широкие черные же брюки и тяжелый плащ с капюшоном – из той же ткани. На ногах его были высокие сапоги; руки были скованы кажущимися невыносимо тяжелыми железными оковами, прекрасное и печальное лицо было пересечено тремя глубокими свежими шрамами. Гортхауэр сидел по левую руку от Мелькора, время от времени посматривая на него с приличествующей долей благоговения и сострадания. - Так, - повторил Мелькор, поднимая голову и внимательно оглядывая тронный зал. Лишь постреляв глазами по углам и убедившись, что они с Хэннером одни, он повернулся к своему Ученику и буркнул: - Ну, чего ты ждешь? Тебе отдельного приказания требуется? Ортхэннер молча помотал головой. Он знал, что когда учитель в таком состоянии, с ним лучше не спорить. Он поспешно вскочил со своего трона – уменьшенной копии Мелькорова – подскочил к своему патрону и, вытащив из внутреннего кармана плаща небольшой ключ, отпер наручники. Мелькор невольно залюбовался своим Учеником – сколько тысячелетий они вместе, а он все никак не может привыкнуть к своему творению. Какой Гортхауэр всегда был сияющий, солнечный, со своими золотыми волосами, собранными в «конский хвост», со своими наивными карими глазами – он был таким в первые моменты своей жизни, он оставался таким и по сей день. Когда Хэннер легко соскочил с трона и метнулся к Учителю, чтобы отомкнуть наручники, Тано обдало едва уловимой волной одеколона Хеннера («Эру подери, я же приказал ему хоть сегодня быть поскромнее! Спалимся ведь! Хотя он, наверно, и не пользовался сегодня одеколоном – все-таки, он не меняет его уже второй век – наверное, даже если искупать его в вулкане, запах не выветрится!»). Гортхауэр, отперев наручники, бережно снял их с запястий учителя и теперь крутил на пальце. Наручники оказались алюминиевыми. Мелькор мрачно поглядел на забавляющегося Майя и мрачно осведомился: - Ну? Наигрался? Неси зеркало! – Гортхауэр поспешно скрылся. «Нет, порой мне положительно хочется прибить этого маленького наглого!..» - лениво подумалось Темному Вале. Мелькор проводил взглядом Ученика, скрывшегося в боковой комнате. За спиной Хэннера метнулся плащ – по традиции, Учитель и Ученик одевались одинаково. Когда они, скромно потупив очи, стояли рядом, их легко можно было приять за братьев. Возможно, даже за братьев-близнецов, один из которых решил покрасить волосы, чтобы отличаться. Через минуту в комнату вошло огромное зеркало в человеческий рост в раме черненого серебра. Зеркало, пошатываясь, подошло к трону Мелькора, опустилось на пол отражающей стороной к Владыке и оперлось о подставку. Из-за зеркала вышел задыхающийся Гортхауэр и, отдуваясь, просипел: - Я, конечно, Майя, но знаешь, еще пару таких марш-бросков с зеркалом – и я отброшу ботфорты. Что это за пережиток прошлого – неужели нельзя купить нормальное зеркало? А еще лучше – повесить его прямо здесь, в зале, а? Мелькор даже не удостоил Хэннера взглядом. Учитель всегда был чуточку слишком строг с Учеником, но тому это было даже полезно. Высшие Майя частенько болеют звездной болезнью: взять того же Йонве – после шоу «Кузница звезд» он дико зазнался… Даже не просек, что Варда ему подсуживала… Владыка, внимательно глядя в зеркало, принялся с шипением сдирать накладные шрамы. Когда с экзекуцией было покончено, он пробормотал: - Ну вот, с Ниенной вроде проканало, да? В следующий раз делай еще более убитый вид и не ухмыляйся, когда она начнет трогать мои шрамы и приговаривать, какой я бедненький… Конечно, кроме меня этого никто не видит, но все равно... Гортхауэр ухмыльнулся той самой ухмылкой, о которой только что говорил Учитель. Мелькор тем временем продолжал: - Хорошо, что она хоть приезжает раз в месяц. Даже я уже видеть ее не могу, хотя она столько для меня сделала… Мелькор, чуть не уткнувшись носом в зеркало, осмотрел свое безупречное лицо и, оставшись удовлетворенным, стал вынимать линзы. Без линз его глаза перестали быть печальными и задумчивыми, и стали холодноватыми, озорными и страстными. Теперь в них поселился жидкий хищнический блеск. Хэннер еле уловимо вздохнул. - Что ты вздыхаешь? – осведомился Мелькор, уже не мрачно, а скорее игриво. - С линзами тебе лучше, - откровенно ответил ученик. – А то у тебя глаза порно-звезды. - Ну… - протянул Мел, - в каком-то смысле я и есть порно-звезда… По долгу службы, знаешь ли… И, кстати, переодевайся, сейчас опять слэшеры придут интервью брать. На секунду в глазах владыки мелькнула смертная тоска. Впрочем, она тут же пропала, вытесненная все тем же сдержанно-развратным взглядом, но Ортхэннеру хватило и мгновения. «“По долгу службы”, говоришь…» - подумал Гортхауэр, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал учителя и ни в чем не винил: ни в излишней жесткости, ни в развязности манер, ни в чем. Мелькор тем временем расстегнул фибулу и отбросил плащ в угол. Волосы рассыпались по спине черной волной, совершенно прямые, они струились дождем, достигая пояса. Мелькор сорвал ненавистный алюминиевый венчик, шмякнул об пол и раздавил. На лице его заиграла торжествующая улыбка: - Вот так-то! Скажи Гэлеону – пусть сделает новый и еще поработает над имитацией тяжести и железного блеска. - Слушаюсь… - пробормотал Гортхауэр, воевавший с немного заржавленной фибулой. Мелькор, давно одержавший победу в войне с застежкой, уже через голову сдирал тунику, затем последовавшую за плащом. Потом в угол проследовали сапоги и широкие штаны. Мелькор уже давно перестал стесняться своего ученика. К тому же, под верхними штанами оказались другие - кожаные - брюки со шнуровкой по бокам. Брюки плотно обтягивали сильные ноги Валы, слегка расклешаясь от колена. Мелькор резким жестом откинул волосы и пару раз прошелся взад-вперед перед зеркалом. - Как ты думаешь, Ортхеннер… - раздумчиво проговорил Мелькор, наслаждаясь видом себя, любимого, в отражении. – Как вот ты думаешь, что мне больше пойдет: остаться босиком или снова надеть сапоги? М? - Во всех ты, душечка, нарядах хороша… - пропел Гортхауэр, так же избавляясь от груза лишней одежды. - Нет, ну серьезно? - Серьезно – слэшерам плевать. Но мне больше нравится, когда ты в сапогах. - Ну, сапоги так сапоги. Я их далековато зашвырнул, - заозирался вала. - Принеси. - Вот еще! Сам и сходишь! Нашел себе слугу! Мелькор вытаращил глаза. Он даже не рассердился, в такой шок его повергли слова Ученика. Гортхауэр сглотнул всухую, вытянулся в струнку, рявкнул: «Слушаюсь!» и бросился в угол к куче одежды. По дороге, то есть за две секунды, он успел подумать, что не написал завещание и что, возможно, Майю не получится убить слишком быстро - значит, придется мучиться… И главное, что его интересовало: какого хрена он вообще наехал на Мелькора?! Он вернулся почти мгновенно, держа в руках эти обалденные, тяжелые черные сапожищи и поставил их справа от трона, на который владыка успел сесть за пятисекундное время его отсутствия. Потом Ученик встал на колени перед Мелькором, склонил голову и тихо проговорил: - Прости меня, Учитель, я не знаю, что на меня нашло… Наверное, просто устал. Гортхауэр ожидал всего, но не этого. Он стоял с опущенной головой и закрытыми глазами, поэтому не увидел, а почувствовал, как Мелькор встал с трона, подошел к нему и опустился на колени напротив своего Ученика. Затем Ортхэннер почувствовал, что рука Учителя мягко взяла его за подбородок и подняла его лицо так, чтобы их глаза очутились на одном уровне. Гортхауэр позволил себе приоткрыть зажмуренные веки и услышал тихий шепот Учителя: - Я понимаю, фаэрни… Я понимаю… Я тоже устал. Они достали меня ужасно – но что можно поделать?.. Гортхауэр знал, что можно поделать, и сделал бы это немедленно и с удовольствием, но сейчас должны были прийти слэшеры, а давать им повод для тысячи новых текстов рейтинга NC-17 очень не хотелось. Они условились с Мелом, что будут лишь поддерживать свой имидж, не давая повода для новых сюжетов… …Однажды Ниенна помогла им: вытащила обоих из-за грани мира, когда наплела ужасную историю о том, что сердце Мелькора разрывается между Элхэ и Гортхауэром, при этом они, вышеназванные Элхэ и Гортхауэр – лучшие друзья… История была длинная, запутанная, Ниенна сама не смогла разобраться в сложностях валаро-майаро-эльфийских отношений, и история не была закончена, но это было уже не важно: все Валиэр, а так же Намо, Ирмо, Ауле, Ульмо и Манве, обливаясь слезами, проголосовали за то, что «черненьких» (как изволила выразиться Варда) надо вернуть. Тогда Вала и Майя были несказанно счастливы, что возвращаются, но в были в шоке, каким способом. Правда, подумав, они поняли, что история не так и далека от истины… Напророчила Ниенна: сердце Мелькора скоро действительно стало разрываться между любимым Учеником (переставшим быть только – учеником) и Элхэ, которая была просто Элхэ – и этим все сказано. Потом уже, когда все утряслось, лет через триста, Ниенна тайно договорилась с СОЮСом (Свободным Обществом Юных Слэшеров) о том, что время от времени они будут поставлять лично ей материалы о Меле и Горти, а она будет их просматривать и лучшие представлять на рассмотрение Валар в качестве подлинных жалостных и прекрасных историй из жизни «черненьких». Сколько же макулатуры – а впоследствии вордовских и блокнотовских документов и ссылок на сайты – ей пришлось просмотреть! Таким образом, Учитель и Ученик (а позже, на тех же условиях, и все Ахэрэ, Эллери Ахэ и другие сподвижники Мелькора) оставались в Арте уже третью тысячу лет… Валар - жуткие сплетники. Скучающие, утомленные, циничные сплетники, которым так нужна пища для разговоров. Время шло, а Мелькор и Гортхауэр не менялись: они были все те же, что и во времена юности Арты. Они по-прежнему любили друг друга, но уже на ином уровне… …Они стояли на коленях, неотрывно глядя друг на друга и читая друг друга, как читают книги. Через бесконечно долгую секунду Мелькор наклонился и коснулся губами губ Гортхауэра, но тот, пересилив себя, отстранился и с сожалением сказал: - Не сейчас. Слэшеры. Словно в ответ на его слова по внутренней связи раздался усталый голос Оннелле Къеллы: - Учитель, Горти… К вам эти… Гортхауэр вскочил на ноги, подбежал к неприметной кнопке связи, находившейся слева от огромных, обитых железом, ворот, нажал ее и сообщил деланно веселым голосом: - Оннелле, милая, спокойно. Все хорошо. Запускай этих извращенцев через три минуты. Хором вздохнув, Мелькор и Гортхауэр поднялись на возвышение, на котором стояли два трона. Мелькор опустился на свой, приняв вальяжную позу: он сел нога на ногу, откинулся на спинку; левая его рука свободно лежала на бедре, а правая покоилась на спинке его каменного кресла. Ортхэннер, подумав, встал за спинкой трона Учителя, опершись на нее обеими руками. Ему очень хотелось наклониться и коснуться губами волос Мелькора, но пришлось сдержаться. Конечно, они были прекрасны. Они застыли, как изваяния, в последних лучах закатного солнца, падавших в узкие щели бойниц. Царственно-развратное лицо Мелькора и наивно-развязное – Гортхауэра казались красивейшими восковыми масками. У Мелькора на левом плече был виртуозно вытатуирован Анкалагон, обвивавший плечо тремя кольцами. У Гортхауэра же – на правом – красовалось раза в четыре увеличенное изображение кольца со странной гравировкой, о происхождении которой по странному стечению обстоятельств не знал Мелькор, но были осведомлены все до последнего слэшеры (Впрочем, это уже совсем другая история!). Мелькор впечатлял. Его кожаные брюки, которые обозначали весь рельеф мускулов, были заправлены в сапоги, уместные на солисте блэк-метал группы. «Наверное, ходить в них довольно трудно», - подумалось Саурону. Сам он был босиком, а брюки, совершенно такие же, как у учителя, были Гортхауэру нарочито велики и держались на бедрах. Волосы майя, расплескавшиеся по плечам и спине, были даже длиннее, чем у Мелькора. Они достигали середины бедра и отливали золотом. Вообще, Саурон был как-то легче, воздушнее монолитно-массивного Тано. У ученика плечи и бедра были ýже, лицо чуть мягче и изящнее, руки и ноги немного тоньше, а движения более бесшумные и плавные. У него была грация пантеры. Мелькор же прилагал все усилия, чтобы достичь совершенства в своем готическом жестковатом стиле. Тяжелый ремень с пряжкой в виде оскаленной головы волка обхватывал бедра. В мочку уха была вдета серьга с анкхом (подарок одного из более-менее талантливых слэшеров), на шее висела целая связка серебряных, железных и мифрилльных кулонов: языческие маски, драконы, черепа и волки… Гортхауэр же надел только одну простую серебряную цепочку, на которой было надето такое же простое серебряное кольцо. Ортхеннер иногда судорожно хватался за него, а потом, морщась, отпускал, будто ожидал нащупать вместо него нечто другое. Слэшеры подзадержались на минутку, и Гортхауэр начал чувствовать, что у него затекает шея. - Не надо было наручники снимать, - углом губ пробормотал Мелькор. – С ними еще сексуальнее… Наконец в зал, с грохотом распахнув огромные ворота, ввалилась галдящая толпа, размахивающая ноутбуками, блокнотами, ручками, микрофонами и диктофонами. Сколько раз они приходили – Ортхэннер никак не мог привыкнуть к этой разнузданной, орущей, жаждущей подробностей многоголовой гидре. На лице его играла резковатая и нагловатая ухмылочка, однако внутренне он зажмурился и забился в уголок. - «Ночи Средиземья»! А правда, что с вашим братом Манве у вас были отношения до начала времен?! Мелькор, ответьте! Мелькор! - «Гипотезы и предположения»! Как сейчас поживает Элхэ? А правда, что она ждет ребенка? - Саурон, прокомментируйте последний слэш о вас и Нээрэ! - «Валинорская правда». А правда, что… «Скажи мне, мой Ученик, - мысленно вопросил Мелькор, - когда же я от тебя добьюсь ответа, почему тебя все называют Сауроном?» «О, М-мелькор… давай не сейчас… да это и не важно!» «Как хочешь», - немного обижено ответил Мелькор. - О, Гортхауэр! Все наши читатели хотят знать… «О Эру, - тоскливо подумал Гортхауэр. – Они сами себе придумывают слухи, а потом переспрашивают нас, правильно ли они придумали!» «Когда же это кончится… - тоскливо подумал Мелькор. – Послать их, что ли, на хер?» «И вот что интересно, - размышлял Гортхауэр. – Ведь они все записались корреспондентами в разные Средиземские газеты. В основном бездарности. Кто поталантливее, те пишут для себя, и не приходят такими толпами, а появляются вечером, в одиночестве, просят у Оннелле разрешение войти и потом пьют с нами чай, добросовестно выспрашивая – что можно писать, а что нет… Сейчас таких все меньше и меньше». Но они продолжали улыбаться, оказывать друг другу незначительные знаки внимания и строить глазки попеременно корреспонденткам и корреспондентам. Это было очень не ново, но привыкнуть к этому безумию было невозможно. Когда, наконец, два оговоренных часа прошли, появилась парочка молчаливых балрогов и ничтоже сумняшеся вытолкала слэшеров взашей. Затем так же молчаливо удалилась вслед за шумной толпой, предусмотрительно заперев двери. - Ну, - со вздохом облегчения выговорил Гортхауэр, - бывают же имбе… - Заткнись, - заявил Мелькор. - Что?! – удивился Гортхауэр, впрочем, не очень. - Заткнись, - пояснил Мелькор. – Закрой рот. Помолчи. Он подошел вплотную к своему ученику и повалил на пол с самыми ясными намерениями. - А вдруг кто зайдет? – немного даже кокетливо спросил Ортхэннер, закатывая глаза от удовольствия: Мелькор начал нежно целовать его в шею, опускаясь все ниже. - Да похер! – прорычал дорвавшийся Мел, впрочем, задвижка захлопнулась сама собой, оба огромных замка защелкнулись, а давешнее зеркало подперло двери. Еще бы – Темный Вала, не хрен собачий! Мелькор все-таки догадался наколдовать кровать, но она уже, в общем-то, не особенно была нужна. Они просто перебрались на нее и теперь лежали и отдыхали. Саурон склонил голову на плечо Мелькора и тихо млел. После секса их обоих тянуло обычно на философию (А не покурить, как нас, смертных!). - Какая все-таки жизнь сложная штука! Какая все-таки Ниенна падла! – медленно, торжественно и с чувством вымолвил Гортхауэр. - Тебе-то она что такого уж плохого сделала? - Из-за нее я стал педиком, - убитым голосом сообщил Гортхауэр и делано всхлипнул. - Пф-ф! Тоже мне… Беда великая. И вообще, я так понял, что тебе не нравится быть, как ты изволишь говорить, педиком, а это значит, тебе не нравлюсь я? Не нравится то, что мы уже столько веков вместе? Ты наивно полагаешь, что мне радостно и весело живется?! – Мелькор приподнялся на локте, гневно сверкая глазами в сторону Ученика. Он мог бы сказать Гортхауэру столь многое, но знал, что Ортхэннер и так знает все: все несчастья и невеселые мысли Мела, все несбывшиеся надежды и сбывшиеся мечты. - Да нет же! – Ортхэннер немного стушевался, потому что он всего лишь хотел развести Мелькора на жалость, а получалось, что он ни за что ни про что обидел своего Учителя. – Я совсем не то имел в виду! - Дурак ты, - искренне сказал Мелькор, мгновенно успокаиваясь. – Вечно ты думаешь одно, а говоришь другое… Они полежали молча, размышляя каждый о своем… А может быть, об одном и том же. - Знаешь, - нарушил молчание Ортхэннер, - это настоящее безумие. Я имею в виду нашу жизнь. Какая-то валинорская семья. Мелькор хмыкнул. - Зря смеешься. Меня вчера в коридоре поймала Элхэ, прижала к стене, поцеловала взасос, сплюнула, крикнула: «И что только Мелькор в тебе находит!», заплакала и убежала… Я только стоял как пень и лупал глазами. Минут пять стоял, приходил в себя. Потом услышал шаги, смотрю: возвращается Элхэ. Снова поцеловала меня, пробормотала «извини» и убежала окончательно. Только не говори ей, что я тебе это рассказал. Я ее весь день сегодня не видел. Как тебе это нравится? Мелькор глядел в потолок и кусал губы. - Мне это никак не нравится, - наконец признался он. – Я не хочу, чтобы она страдала… но я не хочу, чтобы и ты страдал. Снова все из-за меня. Вот уж воистину – валинорская семья! Сообразили, понимаешь ли, на троих… Они рассмеялись. Потом Гортхауэр прикрыл глаза и проговорил, улыбаясь уголками губ: - Даже на четверых! - В смысле – четверых? - Ну, знаешь… Сегодня Къелла так на меня смотрела! - Знаешь, Ученик, смотрела – это еще ничего не значит. - Это-то конечно да… Но потом она отозвала меня в сторонку и пригласила завтра вечером в гости. - Но это вообще-то тоже ничего особенного не значит… - в глазах Мелькора забегали веселые искорки. – А не собираешься ли ты, любимый мой Ученик, развести меня на ревность? А? Гортхауэр, все это время еле сдерживающий улыбку, расхохотался. Мелькор, глядя на него, тоже не смог удержаться от смеха. Они отсмеялись, и Ортхэннер снова склонил голову на плечо Учителя. Тот обнял Ученика и тихонько прошептал: - Как же я все-таки тебя люблю, Ортхэннер… Ты даже себе не представляешь. - Почему, - улыбнулся тот, - очень даже представляю. Я люблю тебя так же, как ты любишь меня… и Элхэ. Мелькор прикрыл глаза. - Может, да… а может и нет. Знаешь, Ортхэннер, ты не только мой ученик, не только моя любовь. Ты еще и мое творение, а я – твой создатель, и мои чувства к тебе не сможет описать никто. Они выше всего, они выше меня, они выше даже Тьмы. Гортхауэр ничего не говорил. Он был согласен с каждым словом Учителя, только потому, что он был Учитель. - И еще, Ортхэннер, прости меня, что я подчас бываю резок с тобой. Мне так легче, потому что иначе я бы умер от любви к тебе, которую я просто не в состоянии выразить. Не в состоянии описать словами. - И не надо, - тихо приговорил Гортхауэр. – Не надо. Пусть между нами останется хоть какая-то… недосказанность. Гортхауэр ушел покурить (рановато я его похвалила), и Мелькор остался один. Он лежал с открытыми глазам поперек кровати и ни о чем не думал, наслаждаясь тем, что даже в его жизни есть хоть что-то хорошее. Мягко колыхнулись портьеры. За троном была дверь, скрытая занавесями, в точности повторяющими узор и по виду – текстуру стен. Эти портьеры были куплены у Лориэнских эльфов, а вернее, выменяны на пакет Windows 8, в разработке которой Мелькор сам принимал участие. Мелькор знал, что это зашла Элхэ, хотя еще не видел ее. Он ощутил прикосновение холодных пальцев к своей щеке и закрыл глаза. - Опять развлекался с Ортхэннером? – спросила Элхэ, впрочем, в ее голосе угадывалась смешинка. Мелькор открыл глаза и пристально поглядел на нее. Она села на край кровати, не сводя с Крылатого глаз. - Гортхауэр тебе, конечно, все рассказал? - Конечно. - И, кончено, просил не говорить мне, что он тебе все рассказал? - Конечно. - Какой он еще маленький. Совсем ребенок. Когда же он подрастет? - Никогда. Я его таким создал. Мелькор сел и погладил Элхэ по серебряным волосам. - Милая, сегодня кое-кто из СОЮСовцев спросил меня, не беременна ли ты. Представляешь себе. Чего только не придумают. - Да, чего только не придумают… Хотелось бы мне знать, откуда они это узнали. Мелькор впал в ступор на минуту. Элхэ глядела на его прифигевшую физиономию и улыбалась. - Элхэ… Ты сейчас что – намекаешь на то, что… что я скоро стану… отцом?! Она просто кивнула. - УРРРРАА!!! – заорал Мелькор не своим голосом, сгреб Элхэ в охапку и принялся ее целовать. Потом отпустил, строго оглядел и заявил: - Элхэ. Я тебя люблю. Элхэ просто смотрела на него так, никто не может смотреть… кроме, может, Ортхэннера. - Теперь ты, Элхэ, будешь у меня носить только белое. Или зеленое. Или голубое. Не вздумай больше при мне появляться в черном, хотя это мой любимый цвет. У нас праздник! Она наклонила голову и не больно щелкнула его по носу. Мелькор счастливо вздохнул и осторожно дотронулся до ее животика, который пока был совершенно плоским и даже подумать было боязно, что сейчас там развивается новая жизнь. Жизнь, которая будет принадлежать только ему, ему и Элхэ, и больше никому. - А как ты думаешь… у нас будет мальчик или девочка? Элхэ смущенно прошептала: - Мне кажется – девочка. - Девочка, - повторил Мелькор и счастливо зажмурился. – Девочка. Она будет такая же красивая, как ты… А как мы ее назовем? - Я еще не знаю. Я много думала, но так ничего и не пришло в голову, - призналась Элхэ. - Ну ничего! У нас еще много времени, и мы выберем самое-самое лучшее имя! А большой у тебя срок? - Всего три недели. - Ну, тогда у нас точно куча времени! Мелькор обнял Элхэ и подумал, что ради вот этого момента стоило пережить все, что он пережил. А потом он подумал – сколько времени прошло с момента их с Элхэ свадьбы, а ребенок, как благословение, был ниспослан им только сейчас. Затем он подумал – что на это скажет Гортхауэр? А потом ему вдруг, совершенно не в тему, неожиданно стукнуло в голову – какого хрена ему никто не говорит, почему Гортхауэра называют Сауроном?! - Элхэ, почему моего Ортхэннера все зовут Сауроном?!! – выпалил он на одном дыхании. – Что это значит? Как переводится? Элхэ только покачала головой. - Я не могу тебе сказать. Однажды он откроется тебе сам. Пока просто не пришло время. - Слушай, - жалобно проныл Мелькор, - ну почему все, все это знают, даже распоследний орк, а я – нет? Я что, хуже других? Он мне не доверяет? - Да нет, он просто стыдится этого момента истории. Я обещаю тебе, скоро ты все узнаешь. - Ну, раз ты обещаешь, то я верю. Мелькор сразу успокоился и с новой волной умиротворения и непривычного счастья стал думать о событии, меняющем его жизнь: о предстоящем рождении ребенка. Его ребенка. - Эл, а твои родители уже знают? Она покачала головой. - Я хотела, чтобы ты был первый, кто об этом узнает… Но вот видишь – не получилось. Слэшеры пронюхали – ума не приложу, как. - Ну и Эру с ними, какая разница – как, главное, что теперь мы с тобой знаем об этом чуде. Мелькор поцеловал ее со всей нежностью, на которую был способен и провел рукой по ее щеке. Она глядела на него и ее глаза говорили лучше стихов и прозы. Она поцеловала его и вышла. Мелькор откинулся на подушку и тихо заплакал, а сердце его стучало так радостно, как стучало только в момент обретения имени. И глаза его без всяких линз были грустными, задумчивыми и прекрасными. Ортхэннер докуривал седьмую сигарету и бездумно глядел на луну. Ему было хорошо и грустно. Он вдруг почувствовал чье-то присутствие, улыбнулся самому себе и, не оборачиваясь, тихо и уверено вымолвил: - Элхэ. - Как ты узнал? - Тебя я узнаю всегда. Он обнял ее за талию левой рукой, а правой продолжал держать сигарету. - Выброси, - попросила эльфийка. Он удивленно посмотрел на нее, но вдруг его лицо прояснилось, он швырнул сигарету вниз, во внутренний двор замка. - Нет, - медленно, улыбаясь, сказал он, - не говори мне, что… неужели это правда? У вас с Мелом скоро будет ребенок?! Она, сияя, кивнула. Он, также сияя, прижал ее к себе, потом отпустил, отдалился на шаг, держа Элхэ за плечи, и оглядел с ног до головы. - Ага, ты в белом! Я впервые вижу тебя в белом! Мел, что ли, заявил, что у вас теперь праздник и предписал носить светлое? - Гортхауэр, откуда ты все знаешь о нем? - Ну… я же его Ученик, а он – мой Учитель. Я его творение. Я чувствую его так, как не чувствует никто… Ну ладно, как чувствуешь только ты. Она покачала головой, со светлой грустью глядя в лицо тому, кого она всегда называла лучшим другом. Ортхэннер еще раз ее оглядел и с некоторым знанием дела определил: - Небось, неделя где-нибудь третья? Живот даже намечаться еще не начал! - Именно третья, - подтвердила Элхэ. - Ну вот. Ничего от меня не скроешь. Он снова обнял ее за талию, она склонила голову ему на плечо и прикрыла глаза (Он мгновенно вспомнил, как час назад точно так же склонил голову на плечо Тано.), и они вместе стали смотреть на полную, необычно ярко светящую Луну над Аст Ахэ. - Мелькор, конечно, все тебе рассказал, - неожиданно сказал Ортхэннер. - Кончено, - ответила Элхэ. - И ты, конечно, первая спросила его, все ли я рассказал ему? - Конечно. Они помолчали. Холодный ветер гулял над зубчатой стеной замка. Гортхауэр снял свой плащ, который предусмотрительно захватил из зала, и опустил его на плечи замерзшей Элхэ. Она благодарно кивнула. - Знаешь, Ортхэннер, он очень тебя любит. Он снова отправится за грань мира, только чтобы ты был счастлив. Элхэ думала, что майя не ответит, но он ответил: - Я хотел сказать тебе дословно то же самое. - Просто его сердце разорвано на две части. На две равные части. - Элхэ, сделай мне одолжение… Никогда не ревнуй его ко мне. - У меня никогда и не возникало такого желания. Но и ты постарайся платить мне тем же. - Идет! Они еще постояли молча. Лунный луч скользнул по лицу Элхэ, Гортхауэра, и продолжил свой путь через крепостную стену. - Знаешь, Элхэ, мне кажется, у вас будет девочка. - Мне тоже так кажется! – обрадовано сказала она. – Только никак не могу подобрать имя… - Знаешь, главное, чтобы она не повторила вашу с Мелом судьбу. Я не хочу, чтобы ребенок перенес столько страданий, сколько выпало вам. У тебя имя горькое – «полынь», а у Мела безнадежное – «возлюбивший мир». Мир, который никогда не ответит взаимностью. Назови дитя так, чтобы ее судьба была прекрасной одинаково в понимании светлых и темных. - Как же? – она уже знала, но хотела услышать это от самого Ортхэннера. - Саэрэ. «Солнце». Это самое лучшее имя, которое я могу придумать. - Ты как всегда прав, Ортхэннер. - Учти, - с шутливой строгостью заявил Гортхауэр, - дочери скажешь, что я – ее дядя! Так они и стояли, обнявшись, растворяясь в свете Луны, зная, что счастье – бывает. Только надо очень-очень долго ждать его и надеяться всем сердцем. Луна все еще стояла в самой вышине и проливала серебряные лучи на притихшую Арту. Элхэ всегда любила ночь, но сейчас она верила, она знала: там, за мягкой Тьмой, за одинокой Луной своей очереди ждет Солнце, чтобы выкатиться из-за горизонта и расплескать счастье надо всем миром». Я поднялась из-за стола и выглянула в окно. Сквозь прозрачный пластик в комнату уже пробрались первые робкие лучики вечно юного Солнца. Мелькор отвернулся к стене и сейчас спал, как ребенок, тихонько посапывая. На его лице застыли слезинки, а на губах играла улыбка. Я подошла к зеркалу. Из зеркала на меня смотрела все та же Элхэ, что смотрела на меня в день моего шестнадцатилетия. Я бросила взгляд на ноутбук, стоящий на столе и призывно светящий экраном. «Самое страшное, что все, до последнего слова, здесь – правда. Кристально чистая и ясная. Бедный Мелькор, как же ему тяжело управляться с нами – мы же оба как дети, да еще и дети, постоянно требующие внимания. И вся эта грязь, вся эта ложь, все эти слэшеры, чтоб им провалиться, эта Ниенна, этот, прости Эру, Гортхауэр, которого я люблю как брата и за которого готова драться с Тулкасом лично, - все это несомненная правда. А еще правда то, что и я обещала Ниенне писать слэши про моих любимых мальчиков, хотя меня тошнит от этого, но уж лучше я, чем кто другой, потому что я пишу правду. А потом мои милые истории Ниенна отдает Намо, который вписывает их в Книгу Судеб, ведь все Темные сокрыты от его Книги! Намо очень хороший, ему тоже это противно, но и он понимает, что без этой мыльной оперы мы перестанем быть интересны Валар, и они вернут нас, кто где был. Я не хочу». Мелькор заворочался во сне и пробормотал: - Гортхауэр, милый… Я вздохнула. - …позови, пожалуйста, Элхэ, - закончил Крылатый и снова отвернулся к стене и засопел. Я улыбнулась. «Нет уж. Никаких “Гортхауэр, милый”. Для Саэрэ Ортхэннер будет дядей!» «А вот интересно – когда все-таки Ортхэннер расскажет своему возлюбленному про историю с колечком? Забавная вышла история, ничего не скажешь. Похоже, о ней знают все, кроме Мелькора. Видно, Ученик очень не хотел огорчать своего Учителя!.. Раз наложил такое мощное заклятие блокировки информации. Да еще на самого Мелькора!» «А все-таки хотелось бы знать, что бы Мел и Горти сделали со мной и Оннелле Къеллой, если бы узнали, что я пишу про них слэши, которые потом заносятся в Книгу Судеб, а Оннелле понаставила видеокамер, и теперь я могу писать самые достоверные истории. Что бы я делала без этих камер, как бы я написал, например, вот этот слэш? Другим-то авторам что – пишут, что хотят; которые совсем графоманы, те по газетенкам разбежались и калякают всякий бред, к ним, впрочем, никто всерьез не относится… Кто поталантливее, те пишут для Валар и для других миров». «И, кстати, что было бы, если Мелькор узнал, что я сама запустила слух о своей беременности, чтобы уж сразу, без скандала осведомить всех потихоньку. Чтобы в день рождения Саэрэ Мелькору никто не портил настроение идиотскими вопросами: «Как?! Элхэ была беременна? Прокомментируйте!» Ох, бедный мой Тано… Как же ему тяжело. Но – он должен. И Ортхэннер должен. И все мы должны просто жить, просто принимать все, как есть, если хотим, чтобы мы все были друг у друга». Я повернула ручку на раме окна, и в комнату залетел прохладный утренний ветер. Сохранив написанное, я выключила и закрыла ноутбук. Мне вдруг захотелось петь, петь, как в юности, не обращая ни на кого внимания, не слушая никого, кроме себя, захлебываясь песнями и светлой болью. Но – не стала. Я коснулась живота, прислушиваясь к голосу новой жизни, наполнявшему меня. - Саэрэ, - сказала я. И душа еще не рожденного дитя мне тихонько ответила: - Да, мама. Я закрыла глаза и очень-очень захотела, чтобы Мелькор проснулся. Но он спал самым крепким утренним сном и видел цветные детские сны. Мой Крылатый. Мой великий. «Не мой – наш», - подумалось мне. Лицо улыбающегося Гортхауэра мелькнуло перед моим внутренним взором. Дверь приоткрылась и Ортхэннер вошел, сейчас же неслышно притворив ее за собой. - Тихо, - прошептал он, с любовью глядя на нашего Тано. – Тихо. Он скоро проснется. Солнце уже высоко. 2-4 июля 2007 г.