Час Дракона

I

Час Дракона — время, когда драконы парят в небе, чтобы пошёл дождь. Драконы парят в небе и зовут дождь, они летают и зовут очень громко, так, что от них начинает звенеть в ушах, и приходится просыпаться. Если бы Алму спросили, как говорят драконы — ну, детей же спрашивают "что говорит собачка?" или "как разговаривают коровки?" — так вот, если бы его кто-нибудь спросил, он бы непременно ответил, что драконы не разговаривают. Они гудят. Совсем как лампы в большом зале с дырами в полу, ну или как электрические машины для экспериментов. Но Алме уже десять лет, он большой мальчик, и никто даже не подумает спрашивать его о таких глупых вещах. Из-за этого шума каждое утро приходится просыпаться, вставать и идти умываться. Пока из душа льётся очень холодная вода, Алма воображает, что это драконы "нагудели" дождь. В книжке ведь написано, что в это время они летают, чтобы пошёл дождь, может, здесь тоже кто-нибудь летает, чтобы пошёл душ? Алма никогда не видел дракона, поэтому немного сомневается: а не врёт ли книжка? Может, Эдгар опять подсунул ему сборник сказок вместо учебника о настоящем внешнем мире? В самом деле, ну не может же огромная змеюка летать по небу, да ещё и что-то вызывать. Тем более, если у него уши коровы и чешуя карпа: ну как вообще кто-то может летать, когда у него уши коровы? Алма никогда не видел дракона, но дождя он тоже никогда не видел (да и корову вживую ни разу, только на картинках), поэтому ничего не может сказать наверняка. Ну, а почему бы и нет? Во всяком случае, душ включают именно в это время, и всего на пять минут — это непременно должно о чём-то говорить. Канда стоит рядом — холодная вода тонкими струйками бьёт его по макушке и тут же разбегается по спине и плечам — и ему, судя по кислой мине и насупленным бровям, совсем не до драконов. Вода из душа льётся действительно ледяная, такая, что зубы выбивают бодрый военный марш (воображаемый, разумеется, ведь Алма ни разу в жизни не слышал настоящего) — а ему хоть бы что! Всего пару минут назад Алме жуть как невтерпёж было обсудить с Кандой всё это, ну, про дождь и душ, а потом просто хотелось прижаться и постоять в обнимку, уж очень холодной была вода, но от одного взгляда на эту физиономию тут же перехотелось. Алма обиженно задирает нос и идёт вытираться — ну и пусть, больно надо было, и вовсе ему не хотелось подружиться с этим букой! Пока Канда очень старательно сушит волосы полотенцем, Алма решает в одиночку взять всю ответственность за такое серьёзное исследование, плюнув на все попытки привлечь к нему своего несостоявшегося товарища. Он размышляет над тем, кто же, всё-таки, может летать тут и вызывать дождь — ну, то есть душ. Взгляд на мокрого, взъерошенного и очень злого (этим утром он снова обнаружил жвачку в волосах) Канду вызывает только одну ассоциацию — призрак! Приведение! Может, это та тётенька-призрак, которая бродит здесь по коридорам ночами и пугает всех, кто ещё не спит? Есть ещё кое-что, о чём Алма думает, когда видит мокрого и взъерошенного Канду, кое-что, не связанное ни с тётей-призраком, ни с душем, ни со жвачкой. Алме очень нравятся волосы Канды. Нет, конечно, жвачку он туда залепил не поэтому — а может и поэтому — просто... Алме очень нравятся волосы Канды, ему нравится сам Канда, и вообще, почему они не могут подружиться? Ему скучно и хочется поиграть.

II

Час Лошади — время, когда солнце стоит высоко в зените, и тогда как другие животные ложатся спать для отдыха, лошади ещё на ногах. Они стоят и держат Чистую Силу, а она держит их, и вот так вот они долго друг друга не отпускают, пока не вытечет слишком много крови и они не свалятся без сил. Лошади не ложатся спать вместе с другими животными, но это ведь вовсе не означает, что лошади не хотят спать! Просто лошади спят стоя. У них не сгибаются ноги. Когда ты с восьми утра до полудня на ногах, всё стоишь и синхронизируешься, падаешь, встаёшь и снова синхронизируешься — сесть уже не получается. То есть, наверное, должно получиться, но пока садиться нельзя, и Алма даже не может представить — как это? Как это, просто взять и сесть? Пока он стоит и синхронизируется, Алма воображает, что они с Кандой куклы на ножках-палочках. У них нет ни колен, ни локтей — вообще нет суставов, только четыре палочки, тряпичное тельце и заводной механизм. Кукла стоит и не двигается, но если воткнуть ключик в спину и завести механизм, она начнёт танцевать. Кукла, кукла, мальчик заводной… Пока он стоит, Алма не успевает заметить, как у него в голове рождается глупый стишок. Вместе со стишком появляется на свет — на очень яркий, больно режущий глаза зеленый свет Чистой Силы — ещё более глупая, чем этот стишок, идея. Думать о ней, кажется, гораздо приятнее, чем о том, как могут сгибаться и не сгибаться ноги (ну, во всяком случае, у Алмы даже получается немного пофантазировать на эту тему, забыв о том, как больно стоять и синхронизироваться). В его фантазиях он находит маленькую красивую замочную скважину — вот только у неё нет ни двери, ни замка, ничего. Вокруг маленькой аккуратно выточенной дырочки Алма видит кожу — совсем как настоящую, человеческую — и тонкие чернильные полосы узора, выходящие прямо из медных краёв дырочки. Ему кажется, что он уже где-то видел этот узор, и ещё кажется, что с ним что-то не так — он ведь должен быть на другой стороне, спереди — но перед глазами снова вспыхивает зелёный свет, и эти мысли куда-то уплывают и рассеиваются, будто решили попрятаться от него. Вместо них остаётся одна: вставить в дырку ключ и повернуть. Алме ужасно хочется это сделать — дырка светится изнутри приглашающим ярко-изумрудным сиянием, а кожа вокруг неё такая приятная и знакомая, её так и хочется потрогать, погладить… Алма с удивлением обнаруживает, что уже держит в руке непонятно откуда взявшийся ключ. И этот ключ будто бы сам кричит и умоляет им воспользоваться… Когда Алма на радостях с размаху втыкает ключ в замочную скважину, на него брызгает чем-то алым, а из зажатого кулака вместо красивого кованого ключика с витиеватыми узорами торчит грубая деревянная рукоять ножа. Канда стоит напротив него с выражением полнейшего непонимания в глазах и кровавой слюной во рту. Вот у него по подбородку стекает тонкая струйка, капает, попадает Алме на руку — тот отдёргивает, и нож выходит из тела, оставляя глубокий толстый разрез, из которого короткими рваными толчками выплёскивается кровь. Канда медленно оседает на пол, а Алма кричит и просыпается. И пока он приходит в себя, хлопая глазами на невредимого (почти: в целях науки ему отпилили обе ноги, и теперь они медленно прирастают на прежнее место, пока он орёт как резаный, периодически умолкая и проваливаясь в забытье) Канду, а сотрудники научного отдела готовят аппаратуру для следующего эксперимента, Алма ловит себя на мысли, что ему это нравится. Нравится Канда, у которого наконец-то не булыжник вместо лица, Канда, который может удивляться, самое главное — Канда, которого он, Алма, может удивить. И ещё — в этом Алма меньше всего хочет себе признаваться — Канда, у которого красные струйки стекают по подбородку и груди. И дыра, в которую вставляется ключ, и выражение лица, которое он сам может менять. От всего этого Канда в его воображении окончательно преображается в настоящую заводную игрушку. Идеальную, принадлежащую только ему. Алма с радостью фантазировал бы и дальше — ну, вообще-то, он и пытается, но у него ничего не получается. Потому что заводные игрушки не могут орать дурным голосом, откусывать себе язык в четвёртый раз за утро и ломать кости, чтобы вывернуться из тугих кожаных ремней. И ещё у кукол не течёт кровь. Вообще ни у кого никогда не течёт столько крови. Только вот когда она вытекает почти вся, они с Кандой почему-то всё ещё могут стоять и двигаться. Алма начинает сомневаться: может быть, они и вправду неживые игрушки? Алме очень хочется проверить.

III

Час Овцы — время, когда овцы и козы едят траву. Их наконец-то отпустили, они едят траву — едят свои таблетки — а экзорцисты и искатели едят что-то очень аппетитное из больших тарелок. Алма как всегда спрашивает дедушку Жу, что это такое, а дедушка рассказывает, но никто никогда не даёт ему попробовать. Алма не обижается, он всё прекрасно понимает — куклам ведь нельзя есть человеческую еду, правильно? Иначе заржавеет механизм, некуда будет вставить ключик. А может, им нельзя есть человеческую еду потому, что она слишком тяжёлая и из-за неё у них опять поотваливаются руки и ноги? У Канды снова отросли волосы, теперь они спереди почти полностью закрывают узор на груди, а сзади прикрывают лопатки — если бы Канда был куклой, как раз туда можно было бы воткнуть ключ. Алма никак не может успокоиться и забыть об этой идее, ему хочется — нет, даже не «хочется», ему просто очень-очень нужно и необходимо — проверить: а нет ли там, ну, такой маленькой специальной дырочки? Канда поворачивается к нему спиной и уносит свой поднос к мойке. Волосы у него густые и блестящие, рассыпаются сзади по спине, закрывают шею и плечи, воротник халатика… Алме очень хочется посмотреть. Очень-очень хочется снять всё это и посмотреть. Ему хочется посмотреть, но он не может, поэтому снова начинает воображать. В этот раз фантазии заводят Алму далеко, ещё дальше — стишок у него в голове наконец-то обретает законченную форму, а вместе с ним и идея вырастает и расцветает до жути торжественно и важно, прямо как целая охапка лотосов. Алма точно не знает, как выглядят лотосы, он о них только слышал, когда как-то раз случайно подслушал разговор Канды и старика Жу. Ну, всё равно — он уверен, что лотосы выглядят вот именно так, а если и не так, то уж, по крайней мере, наверняка очень торжественно и важно. Правда ведь? Ему не терпится узнать. Если они цветут прямо у Канды в голове, на них ведь можно посмотреть? Например, заглянуть в глаза. А вдруг они цветут не только в голове, вообще во всём Канде целиком? Может, Алме следует попробовать открыть и проверить, так ли это? Алма вспоминает свой сон ещё раз, но вместо ожидаемого ужаса и мороза по коже его вдруг охватывает нестерпимое любопытство. Ему становится жаль, что он закричал и так быстро проснулся — ведь он мог бы попробовать протолкнуть ключик в скважине ещё дальше. Может, попытайся он открыть, увидел бы настоящие лотосы? Он пытается вообразить, как на теле Канды, распластавшегося на полу в луже собственной крови, вот прямо на этой бледной мягкой коже из дыры в груди вырастают цветы. Ничего полезного эта картинка ему не даёт — ведь он по-прежнему не знает, как выглядят лотосы — но Алма уже минут пять пялится в одну точку, как завороженный, и всё представляет себе это. И ему нравится. Нравится всё больше и больше. Ему хочется открыть и проверить. Алма втихаря открывает утащенную из столовой банку томатной пасты и проверяет — она и правда похожа на настоящую кровь, такую же, как у них бывает во время тренировок. Даже пахнет похоже, немножко отдаёт ржавыми решётками и солью, а если размазать по стене, разницы и вовсе будет не видать — точь-в-точь настоящая кровь! Особенно если выбрать надпись пострашнее. Или, может, написать тот стишок, который он придумал во время тренировки? Алма выбирает надпись пострашнее и с очень довольным видом прячет банку под кровать. Если фантазировать достаточно долго, никогда не знаешь, куда тебя заведут твои фантазии — не успеешь заметить, как мальчик становится куклой, на спине у него появится дыра для ключа и заводной механизм под ней, а томатная паста превращается в настоящую кровь. Или наоборот? Алма не успевает заметить, как фантазии заводят его слишком далеко.

IV

Час Петуха — время, когда петухи начинают собираться в свои сообщества. Сегодня у них есть совсем немного времени между обедом и вечерней тренировкой, только сегодня, совсем чуть-чуть. Алма ждал этого с прошлого воскресения — он долго думал, почему ему так скучно и чем бы заняться, и сегодня наконец-то нашёл ответ. Он расскажет его Юу, а Юу непременно поверит, и у них появится своя собственная тайна, своя секретная игра, в которую смогут играть только они. Только они двое, больше никто — ведь на свете не найдётся третьего человека с волшебным камнем вместо сердца, правда же? На свете не найдётся волшебного человека с механизмом вместо сердца, поэтому Алма решает, что вообразить его гораздо проще, чем найти. О чём немедленно сообщает Канде — ну, не о том, что он вообразил, а о том, что такой человек существует. И не просто существует, он гуляет прямо тут, вот по этим самым коридорам! Ну же, пусть он только представит себе: ходит ночью по коридорам заводной мальчик и просит с ним поиграть. А если не поиграешь, … А если это всё сказки, выдумка, очередная его собачья чушь и нечего тут даже разговаривать? Ну, это очень обидно, — думает Алма и уже собирается так ответить, но вдруг решает поступить иначе. Зачем ему тысячу раз рассказывать и доказывать, если проще показать всего один раз, и тогда Канда точно поверит раз и навсегда? Алме хочется посмотреть, что этот вредный упрямый дурак (и вообще свинья, раз так неблагодарно относится к его гениальным идеям) будет делать, если всё окажется правдой — и его фантазии понемногу помогают ему утратить контроль над его желаниями. Алме хочется посмотреть, он достаёт банку с соусом из-под кровати и смотрит — ух, как жутко он выглядит ночью, да ещё и так отвратительно поблёскивает в отсветах аварийной лампы из коридора! Как раз то, что нужно.

V

Час Кролика — время, когда сказочный Нефритовый Кролик на Луне приготовляет растительные эликсиры для помощи людям. Алма не спит. Он готовится к игре. Сегодня он достанет из-под кровати банку — страшную банку с настоящей кровью сотрудников, которые не слушались старика Жу и гуляли поздно ночью по коридорам — и напишет считалочку на стене. Кукла, кукла, мальчик заводной Скучно, скучно, поиграй со мной Ключик в спину я воткну и три раза поверну… Алма возьмёт ключик и положит его на тумбочку в их комнате. Он сегодня стянул один из ключницы тётушки Тви — если она и заметит, то уже утром, а пока можно не волноваться. Алма возьмёт ключик и положит его на тумбочку в их комнате, но сначала его придётся хорошо помыть. Потому что не все сотрудники верят в легенды — особенно в легенды, которые только сегодня придумал десятилетний мальчик — кто-то совсем не боится ходить тёмными коридорами по ночам, а некоторые их даже патрулируют. Ужасно, знаете ли, неудобно писать на стене в коридоре, который патрулируют. А ещё неудобнее, когда ты пишешь и даже не подозреваешь, что тут есть кто-то ещё, кроме тебя — и он не подозревает, что тут есть кто-то ещё, кроме него — а в итоге оказывается, что у тебя реакция лучше из-за постоянных тренировок, и вот ты стоишь и как дурак держишь в руках ключ (ну, не совсем ключ, вместо него Алма впопыхах вытянул из кармана свой любимый острый перочинный ножик, которым он вырезал фигурки из дерева, пока не появился Канда), а с него на пол капает. Самая настоящая томатная паста. Этой ночью Алма не спит совсем. Ему приходится проделать долгий путь к залу с дырами в полу; кроме того, он ещё и вынужден делать это с тяжеленным грузом за спиной. Это его, однако, ничуть не расстраивает — гораздо больше он опечален вот чем: ведь вроде бы сбылась его мечта, этот его сон, так почему же Алма совсем не рад? И почему ему кажется, что этого недостаточно, это всё только замена, а на самом деле ему хочется, чтобы там, посреди тёмного коридора, на него наткнулся совсем другой человек? Алма крутит головой и морщится этим глупым мыслям. В самом деле, ну какой ещё другой человек? Да даже если бы он и пришёл туда (что очень маловероятно, ведь по ночам он спит как убитый, даже от дружного храпа научного отдела из соседней комнаты ни разу не проснулся), всё равно ничего толкового из этого бы не вышло: аварийные лампы только показывают на выход и почти не дают света, поэтому в темноте лотосы будет ни за что не разглядеть.

VI

Час Обезьяны — время активной жизнедеятельности обезьян. Всё подразделение с самого утра бегает и ищет сотрудника с непроизносимым китайским именем — Алма дурачится, выворачивая язык и пытаясь сделать как можно более нелепые ошибки в его произношении, за что тут же получает по шее от дедушки Жу. Его попросили помочь, спросили, не видел ли он человека, а Алма опять за своё. Ни на минуту не может успокоиться и вести себя подобающе! Это, между прочим, очень важно и опасно — он не вернулся с ночного дежурства, а потом в девять часов утра кто-то обнаружил возле лаборатории кровавое пятно, и анализ показал, что кровь-то как раз принадлежит этому самому пропавшему сотруднику. Алма обиженно оттирает томатную пасту со стены — он надеялся, что уж старик-то непременно оценит его шутку — а дедушка Жу стоит над ним и читает нотации, то и дело тыкая пальцем в стену и показывая на пропущенные пятна. Всего этого Канда не видит. Это время он проводит в лаборатории — у него по плану утренние эксперименты — поэтому, когда он возвращается, Канда уже не застаёт ни надписи, ни старика Жу (ни Алмы — теперь его очередь быть подопытным). Алма этому очень рад: скорее всего, о происшествии со стеной никто Канде не расскажет, чтобы не подавать ему дурной пример. И сам он точно никогда не спросит, слишком гордый — скорее всего, просто сделает вид, что ничего не заметил. Но Алма совершенно точно знает — он заметил. Он видел всё, когда Канда утром перед сигналом к подъёму пошёл в туалет, но тут же вернулся взъерошенный, запыхавшийся и ужасно перепуганный. Алму допрашивают несколько раз и очень ругают за его отношение и за заляпанную стену, даже подозревают немного, но остаются с носом — анализ вещества, которым измазана стена, показывает: это самая что ни на есть натуральная томатная паста. Да и старик Жу подтвердил, что у него как раз пропала одна банка. Теперь Алму наказывают, назначив ему двойную норму экспериментов и лишив свободного времени после ужина, но он почему-то всё равно пребывает в весьма приподнятом расположении духа (в отличие от Канды, который с раннего утра имеет очень бледный вид и, хотя старается не подавать виду, всегда озирается по сторонам, прежде чем выйти в коридор). Алма сидит на столе в их комнате, свесив ноги вниз. В руках у него тонкая деревяшка и его любимый ножик (который стал еще более любимым после того, как помог ночью) — он вырезает из дерева какую-то зверушку (Алма точно не знает, какую именно, потому что его планы меняются каждый раз, как только он отсекает слишком большой кусок). Зверушка не получается, но Алма почему-то всё равно весьма доволен собой и улыбается во весь рот. — Эй, — слышит он опасливое шипение из-за двери. Алма озирается, широко распахнув глаза от наигранного удивления, пожимает плечами и возвращается к своему занятию. — Эй! — повторяется из коридора, теперь со злобными нетерпеливыми нотками. В дверной проём просовывается наморщенный нос, вслед за ним показывается хмурое неприветливое лицо. Алма, как ни в чём не бывало, продолжает болтать ногами, не собираясь слезать со стола. Он всеми силами старается ничем не выдать своё внутреннее ликование: получилось! — Как ты думаешь… — Канда всё-таки решается пройти в комнату, он боязливо оглядывается по сторонам и шёпотом продолжает. — Как ты думаешь, это всё… Он? Ну, этот твой… — Заводной мальчик, — Алма с умным видом кивает. — Да. И он разозлился, потому что никто не захотел с ним поиграть, так что теперь всё будет ещё хуже! — доверительным шёпотом добавляет он. Лицо у Канды из белого становится красным, он злобно смотрит на Алму и, круто повернувшись, скрывается в коридоре. Алма тихонько хихикает и, бросив свою деревяшку, спрыгивает со стола. Ему надо подготовиться: судя по реакции Канды, вечер обещает быть очень весёлым.

VII

Час Змеи — время, когда змеи покидают свои убежища. Этой ночью Алма снова не спит. Он опять выходит на охоту, только теперь уже целенаправленно в поисках ночного патруля. Вместо маленького перочинного ножика у него на всякий случай верёвка (ему кажется немного небезопасным оставлять каждый раз одни и те же следы) и большой угловатый камень в кармане. Ну, конечно, убивать он никого не собирается — так, только напугает слегка, вырубит камнем, свяжет и оставит валяться в коридоре до утра. Алма даже в некотором роде чувствует вину за то, что произошло несколько дней назад — настолько, насколько может чувствовать вину ребёнок, которому не очень-то верится в реальность происходящего. Ему кажется, что это всё точно так же, как его сон: он откроет глаза, проснётся, и окажется, что всего этого не было. И потом, вода в дырах в полу наверняка волшебная и целебная — ведь они же как-то выжили там без пищи и воздуха — а значит, тот бедный китаец непременно поправится. Алма дуется на него и говорит себе, что он непременно должен поправиться: ведь Алме совсем не хочется быть убийцей! Он просто хочет немного поиграть. Его планы меняются, как только он замечает тёмную фигуру посреди коридора, освещающую путь огромным фонарём. Электрический фонарь гудит — совсем как драконы, ну, то есть как лампы на потолке — поэтому человек совсем не слышит тихих шелестящих шагов Алмы, который подкрадывается к нему сзади. Алму внезапно охватывает какой-то странный азарт. Миг — и он оказывается прямо за спиной у человека. Алма возбуждён, он разве что не визжит от восторга. Его никто не замечает, он прямо как настоящий призрак, вот сейчас он… От удара камнем по голове человек с грохотом роняет фонарь (Алма прыгает ему на спину и зажимает рукой рот, чтобы тот не закричал), но сознание не теряет. На этом все его планы окончательно идут наперекосяк, и ему приходится импровизировать. Человек быстро сбрасывает его со спины и озирается вокруг, но ничего не видит: его глаза слишком привыкли к яркому свету фонаря, и теперь ничего не могут разобрать в темноте. — Кто здесь? Покажись! Выходи немедленно, или я вызову Воронов! Алма довольно скалится. Он стоит прямо перед носом у этого дурака, невидимый и неслышимый, из всех органов чувств он затрагивает только то, которое отвечает за страх — Алма не знает точно, какой именно это орган, но ему очень нравится эта мысль. Он настолько увлечён ею, что почти не замечает, как его рука сама собой тянется в карман и достаёт ножик: бедный человек, он как раз повернулся к нему спиной, и теперь его судьба точно предопределена. В голове Алмы немедленно пробуждается яркое и приятное воспоминание, ему тут же хочется повторить, попробовать ещё раз — вдруг вовсе не важно, что это за человек? И Алма пробует.

VIII

Час Тигра — время, когда тигры наиболее свирепы, рыская в поисках добычи. Тви Чан в бешенстве носится по коридорам, то и дело останавливая кого-нибудь, чтобы рявкнуть очередной приказ. Её злость вполне обоснована: ещё бы, диверсия в подразделении такого уровня! Активированы следящие печати, во всех коридорах выставлены часовые, вызван семейный страж — в общем, соблюдены все возможные меры безопасности. Но соблюдены слишком поздно, ведь сегодня уже второй по счёту сотрудник числится без вести пропавшим, и остальные заметно напуганы. График работы научного отдела сбился, на сегодня все эксперименты приостановлены, а подопытные образцы переведены в более безопасное место в верхних секциях (там даже есть окна!) и надёжно охраняются. Им дали снотворное, чтобы они никого не беспокоили и не волновались сами, и Канда уже третий час спит без задних ног, смешно раскинув руки в стороны и приоткрыв рот. Алма положил свою порцию таблеток в кофе охраннику. Он, видите ли, даже как-то и не догадывался, что там может быть снотворное — откуда, их что, собирались усыпить? Какой кошмар! — он просто хотел, чтобы охранник ел больше витаминов и лучше их охранял. Алма очень старательно сочиняет эту отговорку, но она ему так и не пригодится — вся остальная охрана на этом этаже отозвана на ночь, ведь семья Чан доверяет своему стражу. А страж доверяет маленькому мальчику, который просто идёт в туалет вприпрыжку. По дороге из туалета Алма ненадолго заглядывает в лабораторию (страж, не видя опасности, с очень независимым и гордым видом задрал нос и ушёл сквозь стену в другой коридор, а у Алмы по чистой случайности оказался с собой его любимый ножик, которым так хорошо расковыривать замки в дверях). Он находит банку с таблетками, которые им сегодня добавили к их обычному ужину, и кладёт в карман; в руки же берёт банку с маленькими вкусными жёлтыми шариками. Когда на обратном пути он опять натыкается на стража, то хитро подмигивает ему, показывает банку и прикладывает палец к губам — страж фыркает и идёт дальше, всем своим видом выражая, что его не касаются эти дурацкие шалости. Очень довольно улыбаясь, Алма открывает банку и засовывает пригоршню кисло-сладких жёлтых драже в рот.

IX

Час Собаки — время собакам выполнять свои обязанности по охране зданий. Время собаке выполнять свои обязанности, но где же она, почему ворота отперты и хозяева остались беззащитными? Собака уснула, в её миске был яд, она больше не проснётся. Фо спит в камне, в камень закралась трещина, и теперь всё его волшебство замерло вместе со временем в одном-единственном часу. Час Собаки посторожит его, а пока Алма успеет сделать задуманное. Днём, пока часовые подменяют семейного стража и дают ему отдохнуть, Алма тайком залезает в кабинет Эдгара и забирает камень — за день до этого он видел, как через этот камень призывают стража, и теперь приблизительно представляет себе, что ему нужно делать. На то, чтобы разбить камень, уходит достаточно много времени — к счастью, все заняты, и никто его не замечает, а страж слишком устал за целые сутки, проведённые в материальной форме, поэтому не может выбраться и остановить его. К семи часам вечера, когда настаёт его очередь проходить плановое обследование (эксперименты прервались на день, но теперь возобновились), он, как ни в чём не бывало, является в лабораторию. Эдгар уже тут, и после экспериментов он ещё долго тут просидит, сверяя записи, поэтому Алме не о чем волноваться — пропажу он заметит нескоро. Как и то, что Алма несколько разнообразил сегодняшний ужин подразделения, дополнив его банкой таблеток, совершенно случайно высыпанной в чан с кипятком (которым все сотрудники разбавляют свой кофе и чай). Это был весьма щедрый подарок с его стороны, особенно если учесть, что таблетки были рассчитаны на них с Кандой, по одной штуке за раз — учитывая особенности регенерации организма, для их усыпления требуется лошадиная доза снотворного.

X

Час Свиньи — время, когда безмятежно спят свиньи. Свиньи спят безмятежно, тихо, они ещё не знают, что их никто не сторожит. Они также не знают ни того, почему вдруг уснули все разом, ни того, что едва ли многие из них проснутся живыми этим утром: теперь Алма решил устроить плановый обход и обеспечить всем перечень необходимых процедур. Не спит только Эдгар. Когда он дописывает отчёт о сегодняшнем эксперименте и, потягиваясь с облегчением, захлопывает журнал и зовёт лаборанта, ему никто не отвечает. Эдгар окликает его громче и, так и не получив ответа, раздражённо ворчит и идёт в коридор: он тут просидел три часа и из-за этого отчёта остался без ужина, а кто-то даже не удосужился его подождать пять минут и забрать папку в архив! Раздражение сменяется непониманием, когда Эдгар выходит в абсолютно пустой и тихий коридор, а затем страхом, когда он в первый раз спотыкается о тело спящего сотрудника. Не понимая, что происходит, Эдгар первым делом несётся в комнату подопытных, а когда он находит там вжавшегося в угол и трясущегося крупной дрожью Канду, до него мигом всё доходит. Эдгар подхватывает Канду подмышку и бежит прочь. Безнадёжность их положения он понимает только когда находит заботливо уложенный на маленькую подушечку в самой середине его стола камень. Двери здания накрепко запечатаны, и он сам загнал себя в ловушку — остаётся только тайный проход в «родильном» зале, ведущий к старому заброшенному коридору, а по тому, в свою очередь, можно выбраться наружу… Если не встретить кого-нибудь случайно в зале с дырами в полу, — ухмыляется Алма своей остроумной мысли.

XI

Час Быка — время, когда волы начинают пережёвывать жвачку, медленно и с удовольствием. Алма сидит и медленно, с удовольствием запускает руку в непонятное месиво перед ним. Вытягивает что-то, смотрит с брезгливым восхищением и отпускает назад с противным мокрым хлюпаньем. Каждое его движение сопровождается слабым стоном где-то совсем рядом справа от него. — Ты чудовище, — выдыхает Эдгар из последних сил. Канда молчит и уже не пытается никуда убежать, а просто сидит и круглыми глазами смотрит на происходящее. Глаза его влажно поблёскивают в полутьме, но слёз нет, зато из уголка рта стекает капля слюны. Он то и дело всхлипывает и дрожит в тихой истерике, но не говорит ничего и не двигается. — Беги, — шипит Эдгар умоляюще, — беги, Юу, не поддавайся ему! Ты один можешь спастись и уничтожить эту тварь! Алма недовольно косится на него, встаёт и с размаху наступает ногой ему на живот — точнее, на то, что когда-то было его животом. Обезболивающее, которое он использовал, чтобы растянуть процесс в своё удовольствие, и прежде не слишком помогало; теперь же оно не работает совсем, и Алма с удовольствием наблюдает, как у Эдгара закатываются глаза, и изо рта течёт кровавая пена. Он чувствует себя по меньшей мере героем, ведь он только что дал Эдгару ощутить на собственной шкуре все эти его эксперименты — нет, конечно, далеко не все, но что поделать, если эти люди все такие слабенькие и норовят чуть что сразу умереть? Издав смешной звук — не то хрип, не то кряканье — он пару раз дёргается и замирает насовсем. Брезгливо вытирая ногу об пол, Алма поворачивается к Канде.

XII

Час Крысы — время, когда крысы наиболее активны в поисках пищи. Крысы также имеют разное количество пальцев на передних и задних лапах, благодаря чему эти грызуны стали символом "разворота", "нового начала". — Какая же ты… сволочь… псих… ненормаль… ный! Алма улыбается и кивает, вместо ответа вытаскивая нож и с удовольствием облизывая его. Нож очень острый, и от неосторожного движения на кончике языка появляется глубокий тонкий порез, но тут же затягивается. Алма удовлетворённо хмыкает и повторяет движение уже намеренно, пробуя на вкус собственную кровь и сравнивая с кровью Канды. Надо ли говорить, что он не просто видит разницу — кровь Канды нравится ему значительно больше. И Алма не намерен отказывать себе в удовольствии попробовать её снова. — Юу, — Алма облизывает вымазанные в крови пальцы и наклоняется пониже, с интересом наблюдая, как быстро затягивается дыра в самом центре татуировки. — Юу, что ты думаешь о драконах?