Любовь и дальние страны

Впервые в своей жизни Бурый Бен не знал, как поступить. За те несколько лет, что он носил золотой плащ, он сумел скопить приличное состояние, и в случае нужды прожил бы остаток дней безбедно где-нибудь на задворках Империи. Примерно так он и собирался сделать спустя несколько лет — купить домик в Пентосе или Браавосе и зажить в свое удовольствие. Даже толстуху Анни взял бы с собой — в его возрасте вряд ли стоит искать более крепкие сиськи. Молодуха мало того, что наставит рога, так еще и в могилу сведет раньше срока. А в Анни он не сомневался. Даже если его разобьет паралич, она будет кормить его с ложечки из одного упрямства… И вот теперь все эти прекрасные планы оказались под угрозой. Потому что одно дело, когда тебя с почетом провожают в отставку, и совсем другое — когда тебе приходится уносить ноги от монаршего гнева. А ситуация представлялась такой безвыходной, что вывернуться из нее без потерь было почти невозможно. Бен хорошо знал Дейенерис. Хотя у нее теперь не было драконов, нрав у нее оставался все такой же скорый на расправу. Она королева и не привыкла к тому, чтобы ей отказывали. Но если он поможет Мормонту бежать, его врагом чего доброго сделается Император. Бес был куда более сговорчивым человеком. Можно сказать, что именно благодаря своему умению договариваться он и сел в конце концов на Железный Трон. Но когда дело касается женщин — даже самые разумные мужчины становятся похожи на мартовских зайцев. В общем, как ни крути, а хорошего выхода Бен никак не находил. А виноват во всем был Мормонт, старая облезлая ворона, влюбленный дурак, добровольно влезший в самое пекло! Мормонта арестовали рыцари Королевской Гвардии, но, как всегда бывает, сняв пенку, узника предоставили ему. Пришлось выделить бойцов для охраны и только через неделю Император лично распорядился перевести преступника в темницу, «куда-нибудь поглубже». Бурый Бен взял двоих парней и забрал Мормонта из заколоченной прачечной. По двору шли молча, словно не знакомые. Бурый Бен ждал, что Джорах заговорит, попросит о чем-нибудь. Нет, не во дворе, конечно, а потом, когда его втолкнули в темную каморку старика Освита и указали на лавку. Но пока тюремщик подслеповато вглядывался в приказ об аресте с печатью Императора, вздыхал и тряс связкой ключей, раздумывая в какую «квартиру» поместить узника, Мормонт все также молчал, согнувшись в неловкой позе. — Ну можно в тридцатый, — наконец проскрипел Освит, вытащив ключ из связки. — Только плащ надо снять! Мормонт выпрямился и тяжело поднялся со своего места. Пожалуй, теперь он выглядит старше меня, — подумал тогда Бен и сказал: — Да ладно тебе, Освит, в твоем тридцатом небось сыро как… — Снимай плащ, ворона, — заупрямился Освит. — Не положено! Только тогда Мормонт разлепил спекшийся рот и сказал: — Не могу. Тебе надо, сам и снимай. — У него руки вывернутые, — пояснил Бен. — Они там дыбу соорудили высотой с дом. Освит цветисто выругался: — Вот недоумки, сучьи потроха. Суставы-то требуется вправлять после дознания! Не умеют, а туда же! Лыцари херовы! Надо вправить! — сказал он вдруг твердо. — Ежели господам потребуется снова его вздернуть, а руки-то тогось… С меня спросится! Освит выволок старое дубовое кресло на середину каморки, скинул вытертую шкуру, укрывавшую сиденье, на пол и скомандовал Мормонту: — Сидай! Мормонт посерел лицом, но подошел к креслу. Освит стащил плащ с его плеч. Под плащом оказалась только исподняя рубаха, едва прикрывавшая срам. В прорехах рубахи на плечах виднелись посиневшие, неестественно вывернутые плечи. Бурый Бен повидал на своем веку разных увечий, и вывихи вправлял не однажды, но… — Я лучше позову мейстера, — сказал он решительно. — Тот, что пользует моих ребят, должен мне денег, поэтому не возьмет мзды. Освит только отмахнулся: — Хороший кат получше мейстера понимает в вывернутых дыбой суставах. Лучше подите, м'лорд, придержите его вот тут. Прижмите к креслу как можно сильнее. А ты, — сказал Освит Мормонту, — макового молока у меня нет, на вот, — он сунул ему в рот обрезок кожаного ремня, свернутый пополам, — зажми зубами, а то еще откусишь себе язык. Некоторые тут повадились… Бен обхватил Мормонта подмышками, а Освит взялся за его правую руку, и с силой дернул за локоть. Бен ожидал крика, но его не последовало. — Отрубился, — Освит досадливо сплюнул на пол. — Да ты что, старый кусок дерьма! — Бен отпустил тело, сразу осевшее в кресле тяжелым мешком. — Да я с тебя… — Да ничего ему не сделается, м'лорд. Давайте вторую руку-то поправим, так и лучше может. Очухается еще. Они вправили второе плечо и переложили все еще бесчувственного Мормонта на лавку. Бен ругался все это время, вспомнив даже те слова, которые давно считал не приличествующими своему возрасту и статусу. Даже Освит поглядывал на него уважительно. Но это все было малой бедой. Потом они привели Мормонта в чувство при помощи ведра холодной воды. Усадили на лавку. Напоили кислым сидром из личных запасов тюремщика и, наконец, отправили в тридцатый. Причем старина Освит приволок туда и старый мормонтов плащ. Уже у себя, Бен велел отправить тюремщику новую справу одежды, с тем, чтобы свою старую он отдал узнику в тридцатом номере, и серебряного оленя за кормежку поприличнее. Даже если бы кто-то и узнал, что Бурый Бен помогает преступнику — что ж, о том, что они были когда-то приятелями, знает половина Красного Замка, так что никто бы не удивился. Настоящая беда пришла с маленькой девчонкой в белом переднике, которая принесла письмо от капитана Станниса Сиворта. В этом письме тот предлагал ему, Бурому Бену, ни много ни мало вывести сира Джораха Мормонта из темниц по нижним коридорам и сточным канавам к лодке, которая отвезет несчастного заключенного на «Сперантос». Капитан писал о том, какую ценность представляет сир Джорах для его экспедиции, и предлагал Бурому Бену отличную цену за услуги. Там было еще что-то, в этом письме. Какие-то ничего не обозначающие слова о милостях, которые прольются на Бена будто бы с небес в случае успеха. Бен всю ночь ворочался в постели, прислушиваясь к похрапыванию Анни, но даже ее мягкий теплый бок не смог выгнать из его головы ощущение нависшей беды. Было совершенно ясно, что хотя письмо написал капитан Сиворт, его рукой водила другая — рука королевы. Даже просто сунуться к Освиту с таким — уже подставить свою шею под топор палача. Сколько бы денег не посулить, когда дело дойдет до императорского дознания, Освиту придется спасать свою шкуру, а не шкуру Пламма… Рассвет застал Бена в его тайной комнате, перебирающим бумаги с секретами. Многие и до него пытались подкупить Освита, да только у того было твердое правило: можно за деньги избегнуть пытки, занять камеру получше, передать записку на волю, но никак не выйти на свободу. Тут уж нет — он был тверд и неподкупен, словно какой-нибудь Старк. У Освита не было семьи и привязанностей, жил он прямо при темницах и мало в чем нуждался. Ни одной, ни одной зацепки… *** Ранним утром маленькая остриженная девочка в белом льняном переднике бежала по улицам Королевской Гавани так быстро, что совершенно не увидела человека в черном бархатном плаще, пока он не подхватил ее рукой за талию и не поднял в воздух. — Ай, отпустите… отпустите, м’лорд, будьте добреньким, — добавила она просительно, оглядев его с ног до головы. — А ты не глупа, — сказал Эурон, подмигнув ей синим глазом. — Давай поменяемся — я тебя отпущу, а ты отдашь мне письмо, что несешь за пазухой. Глаза девочки стали круглыми, словно блюдца, и Эурон понял, что не ошибся. — Не пугайся, — сказал он, перехватывая ее поудобнее, — это же письмо для капитана «Сперантоса», а я адмирал, значит, главнее капитана и могу читать его письма. Он пошел по направлению к набережной, неся ее наперевес, как куль с мукой, но говорить старался поласковее, тем самым голосом, от которого млели и шлюхи, и принцессы. Однако эта девица не была, как видно, ни той, ни другой — она сначала громко сопела, а потом изловчилась и больно лягнула его в бедро, надеясь вырваться. — Ей, ей, красавица, — Эурон перебросил ее на другую сторону, по дороге дав шлепка по тощей заднице, — не стоит так поступать с адмиралом. Розог захотелось? Он посадил ее на каменную низкую изгородь у ближайшей таверны, крепко удерживая за запястья. — Не смотри на меня зверем, — сказал он, сдерживая смех. — Не хочешь отдавать письмо — не надо. Просто скажи, кто его написал. Я ведь могу силой отобрать его — но не делаю этого, видишь? Скажи, кто написал это письмо, и я отпущу тебя. И даже дам грошик на сласти. Купишь себе на обратном пути сахарного дракона. Девчонка отрицательно помотала головой, так что куцые волосенки хлестнули ее по щекам. — Ладно. Я дам тебе целого серебряного оленя за то, что ты скажешь, в каком доме служишь. Я ведь все равно узнаю это — сам капитан Сиворт и расскажет мне, ведь я его командир. — Вот и спросите его, м’лорд, — сказала девчонка, выпятив губу. Видно было, что она очень его боялась… — Ну хорошо, катись к Неведомому, — сказал вдруг Эурон и отпустил ее. Она белкой отскочила на приличное расстояние, потом одернула юбку и быстро-быстро пошла к набережной. Там она нырнула в какую-то лавку — жалкая попытка замести следы. Эурон сплюнул на мостовую, вытер рот платком и отправился в противоположную сторону. Улица шла вверх и вверх до самых ворот в Красный Замок. Пару раз Эурон оглянулся и с удовлетворением увидел, как белый передник мелькнул сначала в дверях лавки, а потом у темных боротов «Сперантоса». Он видел эту служаночку уже не в первый раз. Ничего удивительного не было в том, что капитан такого прекрасного корабля, молодой и красивый Станнис Сиворт завел себе любовную интрижку. На первый взгляд. Одно было плохо — Эурон хорошо разбирался в людях и видел, что Станниса прекрасные дамы интересуют в последнюю очередь. Астролябия была его главной любовницей, парусные снасти подходили во вторую очередь. Капитан ему нравился, даже чуточку больше, чем было нужно для дела. И было бы очень любопытно узнать, кому же все-таки удалось заманить Станниса Сиворта в любовные сети. Эурон поднялся к самым … воротам. Потом свернул в узкий проулок, из которого набережную уже было не разглядеть, зато калитка для слуг просматривалась как нельзя лучше. Тут в тени он поплотнее завернулся в полы плаща и приготовился ждать. *** Джорах проснулся от крысиного писка. Серые твари подрались из-за оставленной им корки. Он не мог их видеть, потому что в его тридцатом номере не было окон, но слышал отчетливо. Он подтянулся и пнул сцепившихся крыс ногой, они прыснули в стороны и одна из них, словно из мести, убегая, опрокинула крынку с водой. Ну что ж, до следующего прихода тюремщика он посидит без воды… После того, как его перевели в королевские темницы, им овладело равнодушие к своей судьбе. Умереть в тюрьме не самый желанный конец, но ничуть не хуже, чем на плахе. Джорах не сомневался, что император Тирион вполне может привезти в исполнение одну из своих угроз, но представляя себя на плахе рядом с палачом, Джорах не испытывал страха — он сумеет достойно выдержать любую пытку. Мысль о том, что будет с Дейенерис, пугала его куда сильнее. Ей грозила опасность, и хотя она теперь была уже не той маленькой девочкой, с которой он познакомился когда-то в Пентосе, а настоящей царственной королевой, больше всего ему хотелось защитить ее, суметь защитить ее перед смертью. Освит приходил каждый день, приносил воду, хлеб и чашку жидкой овсяной каши, которую Джорах выпивал из его рук, потому что его собственные отказывались слушаться — суставы опухли, и острая боль пронзала его всякий раз, когда он неловко хватал пальцами куски хлеба и пытался отправить в рот. *** — Ладно, — сказал Эурон, заходя в капитанскую каюту, низко склоняясь под сводом невысокой двери, — ваша взяла! — В чем? — удивленно спросил Станнис, отложив перо. Он проснулся давно и уже около часа просидел над картами, поэтому выглядел слегка растерянным. — Вы одержали победу над сердцем дамы, которая в свое время не покорилась мне. Эурон едва удержался от хохота, глядя на изумленное лицо своего капитана. — Вы делали предложение императрице Дейенерис? — Еще какое! Ни одна женщина, кроме нее, не сумела бы устоять! Но вы, мой друг, выдали себя. Бросайте ваши бесполезные расчеты, — Эурон лихим движением смел карты со стола прямо на пол. — У меня есть бутылка отличного дорнийского, прямо из погребов правящего дома Мартеллов. Предлагаю распить ее в честь прекрасных лазоревых глаз нашей королевы. Станнис оторопело посмотрел на разлетевшиеся бумаги и старую бутылку, покрытую толстым слоем селитры, которую Эурон водрузил на стол. — Я не понимаю… с чего вы взяли, адмирал? Эурон посмотрел на капитана: на его покрасневшие от постоянного напряжения глаза, взъерошенные волосы, пальцы перемазанные в чернилах и — как венец всего — обветренные и обкусанные губы. Мальчишка, который годился бы ему в сыновья. Эурон никогда не считал бастардов, быть может, с десяток похожих на него мальчишек бегает по пыльным дорогам империи — почем знать? Но этот мальчик, который точно не был ему сыном, интересовал его все больше. Быть может, он все-таки начал стареть… — Ну же, юноша, — сказал Эурон мягко, — вы уже выдали себя, сами заговорили о Дейенерис, так что теперь поздно отпираться. Он вытащил из-за пояса тонкий стилет и ловко откупорил вино. — Вы первый, — протянул он бутылку Станнису. Тот взял ее не слишком решительно. — Я не хочу, адмирал, подтверждать или опровергать ваши догадки. Вы же понимаете, что… — Полно. Не надо ничего говорить. Просто пейте. Станнис сделал глоток и отдал бутылку Эурону. Тот отхлебнул добрую порцию и едва не поперхнулся. Интересно, почему он так смущен, — думал Эурон, — только ли потому, что не хочет порочить честь леди? — Вы знаете, — сказал он, отпив еще вина, — на базаре болтают о любовнике королевы, которому приписывают магическую силу. Как вы относитесь к магии? — Я верю в науку, — ответил Станнис. Он принял бутылку из рук Эурона уже не так неохотно и глоток сделал куда больше. — И я не любовник королевы… Эурон снова расхохотался. *** Бурый Бен нашел подходящее решение тогда, когда Анни принесла ему прямо в коморку еще горячий хлеб, закрытый льняной салфеткой, и желтое масло в масленке. Она была сторонницей простого питания, его Анни. Бен в благодарность хлопнул ее по крепкому заду и понял, что и выход из его затруднений должен быть таким же крепким и простым. Он плотно позавтракал, надел бархатный дублет, шаровары и нацепил золотой плащ с фиолетовой вышивкой. Выйдя во двор, он посмотрел на уже довольно высокое солнце, и даже подмигнул ему. У казармы ему отсолютовали лейтенанты. Он принял доклады, сияя лицом не хуже весеннего солнца и даже не стал наказывать очередного лодыря гауптвахтой, ограничившись устным внушением. Убедившись, что по службе все в полном порядке, по внутренней галерее он направился к Большому Залу. Сегодня был день Императора, его очередь принимать просителей и судить преступников. В галереях в ожидании начала приема уже толпились придворные и приезжие лорды и рыцари. Императора пока не было. Бурый Бен прошел мимо караула Белой Гвардии на тронный пьедестал и осторожно постучался в узкую дверь за портьерой. Ему открыл недовольный распорядитель: — Чего тебе, Пламм? Куда? Бен отодвинул его рукой и, войдя в дверь, опустился на колено перед Императором, стоявшим на высокой скамье, чтобы слугам удобнее было надевать на него алый церемониальный плащ, подбитый горностаем, расшитый золотом и драгоценными камнями и тяжелый, как чугунная пушка. — У меня для вас тайная информация, ваше величество, — сказал Бен, глядя на свое отражение в золотых пряжках на сапогах Тириона, — по делу об откушенном языке. *** По его подсчетам прошло дней пять, когда Освит явился в неурочный час, так что Джорах, который считал дни по его приходам, даже испугался сначала, что сбился и начал сходить с ума. Но оказалось, что тот пришел не с едой, а с горящим факелом и огромной связкой ключей. — Поднимайся, чего разлегся, — Освит не сильно пнул его в бок носком сапога. — Пошли давай. Под ложечкой неприятно кольнуло. Новый допрос? Или уже все? Джорах перевернулся на бок и неловко поднялся, стараясь не опираться на руки. Голова закружилась, и он прикрыл глаза, останавливая беготню огней перед глазами. Но Освит не дал ему опомниться — толкнул в спину: — Давай, выматывайся, ворона. Джорах вышел из камеры и подождал, пока Освит гремит замком, запирая ее. — Куда ты меня ведешь? — наконец решился он спросить. — Вперед иди, — зашипел Освит, — да не разговаривай, скажу, как повернуть. Они миновали коридор с камерами по левой стороне, повернули направо, и проход сделался уже. Время от времени по пути попадались темные ответвления, которые Освит называл червоточинами, как дозорные коридоры во льду Стены. В одной из ниш Джораху почудилось движение, он остановился вглядеться, но Освит дернул факелом, и тени заплясали в обманном танце. — Крысы проклятущие, — объяснил Освит. Они спустились по узкой неосвещенной лестнице в конце коридора в сырую узкую галерею, с потолком таким низким, что Джораху пришлось нагнуться, чтобы не цепляться головой за осклизлые камни. — Теперь налево во вторую червоточину, — сказал Освит позади него, перестав шептать. — Здесь уж можно не бояться — никто нас не услышит. — Куда ты меня ведешь? — повторил Джорах свой вопрос. — К морю, побери тебя Неведомый, что ж тут непонятного. Коридор за второй червоточиной заканчивается у сточного люка. Там грязно, но ты ведь потерпишь ради такого дела, — Освит заскрипел смехом. — А дальше? — спросил Джорах. — Там уже слышен шум моря. Доберешься. А в лодке тебя ждет твой дружок их лордство капитан Сиворт собственной персоной. — Мне нечем тебя отблагодарить, но… Освит сплюнул на пол. — Ты вперед дойди, сучий потрох, без свету-то. А благодарностей мне не нать, без тебя поблагодарят, не боись. Джорах кивнул, соглашаясь и с руганью, и с бесполезностью устных воздаяний. Чтобы пройти в червоточину, ему пришлось согнуться еще ниже. Потом ему придется почти ползти по коридору с нечистотами, зато это будет путь к свободе. Он сделал всего пару шагов, как черная непроглядная тьма проглотила его.