Ночные ужасы

Дождь негромко, но настойчиво стучался в закрытые окна. Однако, за тяжёлыми, плотно задёрнутыми шторами звук почти терялся. Как и свет единственного горящего во дворе фонаря, так что комната была заполнена густым, тягучим мраком. И в этом мраке на кровати, путаясь в простынях, метался человек, словно тонул в этой темноте. Одно резкое движение – и вот он уже сидит, судорожно хватая воздух ртом, только подтверждая своё сравнение с утопающим или, быть может, с выброшенной на берег рыбой. Оглядывается, словно ищет следы кошмара, но быстро берёт себя в руки. Впрочем, поначалу это не заметно. Движения слишком резкие, какие-то рваные, нервные. Вот он встаёт с постели и едва не падает, запутавшись в простыне; вот идёт к двери, на ходу хватая лежащий на стуле халат,… и чуть не опрокидывает этот стул; даже дверь поддаётся не сразу, ведь заперта на два хитрых замка и пару заклятий. Но, когда все препятствия, наконец-то, преодолены, и мужчина практически вываливается из душной спальни в маленькую гостиную, приходит и спокойствие, и привычная лёгкость и непринуждённость в движениях. Пара неспешных шагов – и вот он стоит возле шкафа, доверху наполненного разнообразнейшими пузырьками с зельями. Долго смотрит на один флакон, тот, что со светло-лиловым зельем Сна-без-сновидений, но, в конце концов, разворачивается и уходит. Здесь нужно иное лекарство. Вот оно, маслянистое, янтарное льётся в приземистый пузатый бокал. Тёплый свет только что растопленного камина красиво играет в солнечном напитке. Глоток – и он спокойно откидывается на спинку диванчика, постепенно забывая свой кошмар. Да, ему, старой летучей мыши, Ужасу подземелий и Кошмару Гриффиндора тоже снятся ночные кошмары. И достаточно часто, надо заметить. Впрочем, с некоторыми он уже примирился. Например, с бестелесной Лили, со срывающимся на визг голосом обвиняющей его в предательстве. Или с созерцанием своего тела, корчащегося в луже крови, что так и хлещет из перегрызенного Нагайной горла (вот до чего доводит чтение маггловских книг перед сном!). Даже, пожалуй, с Грюмом, который объясняется ему в любви, можно договориться. Но это… Это переходит все границы. Перешло уже тогда, когда привиделось впервые, но нынче и вовсе приходит каждый день. О чём речь? Да о Поттере, конечно же! О Поттере, который со всей своей наглостью и самоуверенностью заявляет, что он, видите ли, его сын. Его, Снейпа! Нервный смешок растворяется в тишине гостиной. Взгляд неподвижных чёрных глаз устремлён на каминную полку, но каждому стало бы ясно, что смотрит профессор явно не на стопку справочников по Зельеварению (из которых парочка написана им самим) или на миниатюрный неподвижный портрет пожилой женщины – его матери. Этот взгляд, кажется, может проникать и сквозь стены, и сквозь завесы между мирами. Только смотрит мужчина, скорее уж, в себя. Неспешно тянутся минуты, растворённые в воспоминаниях. Потихоньку пустеет бокал с коньяком. И так же спокойно, неторопливо мужчину охватывает сон, тихий и даже приятный.