Всё, что осталось

      День постепенно клонился к вечеру: восточную часть небосклона заволокла лазурная синева, а на западе пылал закат, отбрасывающий оранжевые отблески на безмятежную гладь океана. По безлюдному пляжу, где тишина прерывалась лишь плеском волн и отдаленными голосами людей из поселения иммунов, после тяжелого дня прогуливался Томас. Легкий бриз ласково лохматил темные волосы юноши. В руках Томас держал горстку камешков, которые иногда бросал в воду. Камешки летели над водной поверхностью, подскакивали, оставляя за собой круги на воде, а потом медленно опускались на дно.       С того дня, как Томас с друзьями и иммунами прошли через транс-плоскость и оказались в этом райском уголке, прошло около месяца, а может, и чуть больше. Все это время кипела напряженная работа – они пришли сюда не просто любоваться местными красотами. Им был дан шанс начать все с чистого листа, вдали от Топки, от мест, где обитала Вспышка, толпами разгуливали обезумевшие хряски и царил полнейший хаос и разрушение. Пришлось начинать с нуля – отстраивать жилища, искать пропитание, налаживать хозяйство… Организационной работой, как ни странно, занялся Минхо – у него был хоть какой-то опыт в этом, как у одного из тех, кто первым попал в Лабиринт: тем «первопроходцам» тоже нужно было с чего-то начинать.       Лабиринт. Кажется, это было вечность назад.       У Томаса почти не было времени предаваться воспоминаниям – то помоги Хорхе со строительством, то сходи с Минхо в лес разведать, что к чему, то организуй с Брендой двести иммунов… В конце каждого дня Томас просто с ног валился; только укладывался спать, как тут же проваливался в объятия сна. И тут прошлое к нему возвращалось в виде ночных кошмаров.       Высокие, увитые густым плющом стены Лабиринта, меж которых раздается нечеловеческий вой гриверов; выжженная и беспощадная к путникам Топка; толпы полоумных хрясков в мрачном подземелье; умирающий Чак на руках Томаса; безумные глаза Ньюта, умоляющего убить его; голова и тонкая рука Терезы, торчащая из-под увесистой бетонной плиты…       И каждую ночь, после беспокойных метаний, Томас просыпался весь в поту, с широко раскрытыми от ужаса глазами и застрявшим где-то поперек горла криком отчаяния и страха. Но юноша никогда не говорил друзьям о том, что видел в кошмарах – ни о навязчиво преследовавшей его смерти Чака, ни об убийстве Ньюта, которое до сих пор не мог себе простить, ни о пожирающем его изнутри чувстве вины при мысли о Терезе.       «Тереза. Тереза!»       Он по старой привычке мысленно повторял её имя, как будто она тут же откликнется, но Томас понимал: Тереза больше никогда не откликнется. Юноша долгое время не осознавал, как же тяжела и невыносима эта пустота в душе – там, где свое место когда-то занимала Тереза. Сколько же всего произошло с ними за все это время… Она была его близким другом, человеком, делавшим все, чтобы сохранить ему, Томасу, жизнь. Он и доверял ей, может, даже любил Терезу, а потом оттолкнул её от себя в порыве гнева за то, что она сделала с ним, даже не понимая, как ей было больно. Больнее, чем Томасу. И теперь все, что у него осталось – это вина за то, что он не простил Терезу, пока она была жива.       «Он пополз к ней. Лицо девушки было залито кровью, торчащая из-под камня рука, по-видимому, была сломана…       - Прости меня! – прошептал он, зная, что она все равно его не слышит, - Прости меня…       - И ты меня… - выдохнула она, - Я всегда… тебя…»       Не нужно быть гением, чтобы понять, что хотела сказать Тереза перед самой смертью. И Томасу было стыдно за то, что слишком поздно он простил Терезу, которая так самоотверженно любила его, страдала из-за него и спасла его от такой жестокой и нелепой смерти.       На глазах юноши навернулись слезы, которые он тут же смахнул. Томас посмотрел на океан. Над горизонтом сверкнул последний золотой луч солнца, и вечерняя лазурь заволокла небо над тихо плещущимися волнами. Синяя глубина океана напомнила Томасу глаза Терезы: такие же синие, бездонные и прекрасные глаза, которые в темноте, казалось, светились как у кошки.       Томас отвел взгляд от воды – стоило только вспомнить эти пронзительные и удивительно яркие на фоне темных волос и белой кожи глаза девушки, как внутри у него все сжалось. На душе не просто кошки скребли: вина беспощадно рвала его изнутри, заставляя Томаса мучиться от этой боли. Слишком свежими были его раны, и Томас не был уверен, что они скоро затянутся, и призраки прошлого оставят его.       Тут мрачные думы Томаса развеяли крики Минхо, доносившиеся со стороны их лагеря.       - Томас, чертов ты шенк! – драл глотку Минхо, чтобы докричаться до Томаса на берегу, - Если Котелок сказал тебе валить с кухни, это не значит, что нужно прохлаждаться и бездельничать на пляже! Иди сюда, иначе я съем твой ужин, и спать ты пойдешь голодный, как собака!       - Хорошо, уже иду! – Томас в какой-то степени был благодарен Минхо за то, что тот заставил его вернуться с небес на землю и задуматься о более обыденных вещах.       - Давай, тащи свою задницу сюда! – радовало, что Минхо остался тем же – или хотя бы пытался вести себя так, будто все как прежде, и он забыл о тех ужасах по ту сторону транс-плоскости.       - Только попробуй взять мою еду, я из тебя весь дух выбью! – крикнул Томас, уже бегом направляясь к их скромным жилищам в виде шалашей.       - Ты сейчас договоришься, и мы посмотрим, кто из кого дух выбьет! – не медлил с ответом Минхо; несмотря на грубость слов, его голос звучал вполне дружелюбно.       Боль и тоска стала потихоньку отпускать Томаса. Может, когда-нибудь юноше перестанут сниться кошмары, совесть перестанет грызть его за убийство Ньюта, и Томас сможет смириться со смертью Терезы. Вопрос только в том – когда?