Who is she?

Oh who is she A misty memory A haunting face Is she a lost embrace? Somewhere across the sea of time A love immortal, such as mine, Will come to me Eternally. Immortal she Return to me

      — Доктор.       Чуть шершавыми пальцами тот сжал переносицу, держа глаза все еще плотно зажмуренными. Дневные галлюцинации и кошмары, терроризирующие его редкий сон, после регенерации участились и начинали принимать действительно угрожающие масштабы.       Что-то похожее он уже чувствовал, когда судорожно и беспорядочно рыскал по вселенной, пытаясь выцарапать в отвратительно белой стене туннель, лаз или малюсенькую щель. Тогда ее образ вплетался в сам поиск: неудача — глубокий, тяжелый вздох; липкие лапы отчаяния на шее — мерцающая янтарем радужка, неровное, но твердое заверение в том, что никогда его не оставит и штормовая волна осознания глубины, с которой ни ему, ни ей не суждено будет вернуться. Все это заставляло Доктора быстро потереть стертые в кровь костяшки пальцев и бросится по новому, одному ему известному следу.       Сейчас все было не так. Не так.       — Доктор.       В ТАРДИС он один. Нет никого, в чью сторону можно было бы бросить пытливый, строгий взгляд, ибо все, кто были дороги — либо мертвы, либо счастливы в браке.       — Доктор.       Он представил, как мог бы появиться на пороге четы Джонсов-Смитов. Микки, взрослый и обстоятельный, услышав звук ТАРДИС, тут же по почти детской привычке выскочил бы из своего взрослого и обстоятельного дома. Только теперь, возможно, он не стал бы дожидаться у дверей, а смело шагнул в будку первым. Он, конечно, обвел бы консольную радостным, но быстро потухающим взглядом. И, обнаружив не тощего шатена и уткнувшуюся в его полосатое плечо, подрагивающую от беззвучного хохота блондинку, объединенных очередным некстати всплывшим воспоминанием, а высокого, холодно оживленного мужчину с болезненно ровной осанкой, озадаченно похлопал бы себя по бедру.       Как раз тогда вошла бы Марта, гордая и спокойная. О, как ей было бы жаль его одиночества, как понимающе, по-взрослому она бы покачивала головой, слушая скорбную повесть Доктора, как звала бы его к ужину, который вот-вот поспеет, чтобы так же беззлобно, неосознанно (совсем как он в свое время), показать, что первое место в ее жизни занято другим.       — Доктор.       Или вот еще. Джек. Он бы встретил капитана «случайно», когда тот сидел бы за стойкой с посеребренными висками, по-прежнему холеными улыбкой и ногтями, с красной, еле заметной нитью лопнувшего сосуда в ясных глазах, с усталыми плечами и напряженной спиной под тканью чуть поношенной шинели. Он бы вскочил на барный стул рядом с ним и, достав из-за пазухи отвертку, привел в порядок начинающий барахлить манипулятор Вортекса. Капитан бы лениво отдал честь и заказал им по четыре порции гипер-водки. А потом, задавая друг другу короткие вопросы и получая не менее сдержанные ответы, еще по четыре, от которых даже не полыхнет обманчивым теплом нутро. И еще по четыре, и еще, и еще…       — Доктор.       Или единственная, рыжая, золотая Донна. Она бы тихо-тихо спросила, где Роуз, затем лицо бы ее болезненно исказилось от объявшего тело соленого норвежского аквилона и страшного воспоминания. Затем она, разом поникшая и осунувшаяся, спросила бы, стоила ли игра свеч и тускло улыбнулась бы его мутным глазам и обреченному пожатию плеч. Снова бы назвала ослом и в следующую секунду проснулась от звона будильника, вовсю додумывая вчерашние мысли о том, куда мог запропаститься ее абонемент в фитнес-клуб.       — Доктор.       Или беспечные Понды-Уильямсы, спасающиеся от всего мира за спинами друг друга и своим маленьким, мещанским, до скрипа зубов уютным счастьем, за брошенными ненароком «Ты превращаешь меня в себя», после которых Доктор жалел, что вообще посвятил их в свое недавнее, пульсирующее в висках, прошлое.       Апельсиновая Понд сидела бы напротив и подозрительным взглядом, в котором читалось едва прикрытое желание ткнуть в лишенную бабочки грудь пальцем, изучала бы его лицо, тараторя что-нибудь о том, как живы воспоминания о её Докторе, а Рори подпер бы щеку ладонью и, ничему не удивляясь, вставлял бы изредка и полушепотом глубокомысленные замечания.       — Доктор.       Или, чем черт не шутит, Мастер. Мастер, запертый теперь в какой-то чужой вселенной, вместе с домом. Мастер, совершавший невозможное столько раз, что, кажется, пора бы и привыкнуть.       Он бы появился в ТАРДИС и, не здороваясь, развалился бы в капитанском кресле. Смеялся бы громко, саркастично и тепло, когда бы услышал, что его титулуют то братом, то другом. Смеялся бы злыми и умными глазами в ответ на братскую исповедь. А заслышав о некоей златовласой точке невозврата, приговаривал бы сухим, отеческим, всепонимающим и всепрощающим, голосом: «Женщины. Всегда женщины».       — Доктор. Я рядом.       Он тряхнул головой, из последних сил отгоняя галлюцинацию.       — Прошу, уходи. Тебя не может быть здесь, — сквозь стиснутые зубы цедил он.       — Совсем не хочешь взглянуть на человека, которому несколько сотен лет, а он, в отличие от некоторых, даже не сменил лицо? — в ее голосе лопались горьковатые смешинки.       — Откуда мне знать, что ты не исчезнешь?       — Ты мне доверяешь?       Мгновение Доктор колебался, но все-таки уверенно кивнул.       — Открой глаза.       Доктор повиновался. На консоли, опершись на вытянутые руки по обе стороны от себя и покачивая ногами, сидела Роуз, на чью бледную скулу спадала заплетенная в косу челка.       Надежные стражи запертых от себя же воспоминаний пришли в движение и исчезли. Он уже видел ее такой. Давным-давно, на войне.       — Ты не Роуз, верно? Ты интерфейс?       Она покачала головой.       — Ошибаешься, — Роуз мягко улыбнулась, прижав кончик языка к уголку рта, и выжидательно смотрела в меняющееся лицо Доктора.       — Но Момент…       — Я искала тебя и немного промахнулась. Каждый ты так звал, что мне ничего не оставалось, как прийти на самый громкий голос. А Момент… Я просто хотела, чтобы ты был в безопасности.       Крохотными шагами Доктор подходил ближе.       — Между нами, кстати, по-прежнему гигантская разница в возрасте. Но, похоже, идеально подходящая. Девять веков.       — Но как же ты? Джеки? Пит? Он? — спрашивал Доктор и, все сильнее сжимая ее руку в своей, словно боясь, что ее осязаемое, настоящее, теплое тело сейчас снова исчезнет из его жизни, приближался на такое расстояние, что легко смог бы пересчитать петли косы в ее волосах.       Роуз спрыгнула с консоли и, вступая в новый круг их бесконечного и безначального рая, обняла Доктора так крепко, что было силы и прошептала на ухо:       — Все обращается в пыль. Все. Все умирает. Однажды мы с тобой тоже умрем, но пока, как ты и говорил, в большой, огромной, сложной, и нелепой Вселенной…       — Иногда, очень редко, случаются невозможные вещи, — продолжил Доктор, — и мы называем их чудом.