I'm giving you control now

- В целом Блейн справляется. Я думаю, он уже справился. Он такой же, как и раньше. У подростков гибкая психика, думаю, в этом все дело. Месяц - это ведь целая жизнь в их возрасте... Купер изучает тонкие трещины, расползающиеся по аляповатому боку любимой кружки младшего брата; нелепая форма, чуть скошенная вбок, как пизанская башня, с яркими разнокалиберными надписями на дюжине языков, кружка почему-то вызывала у всех членов семьи необъяснимую привязанность, хотя пить из нее было совершенно неудобно. Вот и сейчас Купер обжегся, не сумев сделать маленький глоток - горячий чай обжег губы и язык, и заструился огненным ручьем в пищевод. Идиотская кружка, надо подарить Блейну новую. После бессонной ночи и последовавшего за ней перелета у Купера шумит в голове. Ошпаренное небо неприятно саднит, отвлекая от маминого щебетания. Что-то кроется за ее словами, что-то важное, но он никак не может ухватить мысль за хвост. Должна быть какая-то причина, по которой она попросила его приехать. - Но я все равно за него волнуюсь. Пойми меня правильно, я доверяю Блейну, он искренний и честный мальчик, но все-таки лучше тебе с ним поговорить. Я просто хочу быть уверена, что с ним действительно все в порядке. Вот оно - то важное, ради чего мать вытащила его из Калифорнии. То, о чем знают все и совсем не имеет понятия Купер. - Почему он должен быть не в порядке, мам? - Выстрелы, Купер. Та перестрелка в их школе месяц назад. Обжигающий еще минуту назад чай вдруг превращается в желудке в ледяной ком, парализует все тело. Купер еще раз проговаривает про себя слова “выстрелы” и “Блейн”, но в них просто нет смысла. - О чем ты говоришь, ради бога? Мать отряхивает руки от муки и недоуменно смотрит на старшего сына. - Он же звонил тебе, - от беспомощности в ее голосе виски стискивает стальной обруч. - Блейн сказал, что звонил тебе, когда они были заперты в хоровой. Сначала тебе, потом нам с отцом. Разве нет? Улыбка расползается по лицу Купера трещинами, такими же, как на аляповатой кружке в его руках. Он не разговаривал с братом уже пару месяцев. И никаких пропущенных звонков в его телефоне. - Да, мама. Конечно, звонил. Я просто плохо соображаю после перелета. В нос ударяет запах ванилина и корицы, когда мать ставит противень в духовку. Купер пытается справиться с резким приступом тошноты. - Что нового, умник? Они сидят в Бредстиксе, столик у окна; Блейн жмурится от бьющего по глазам весеннего солнца и медленно потягивает газировку через соломинку. Он улыбается, едва заметно передергивает плечами, комкает в руках салфетку, облизывает губы и молчит, наверное, минут пять, прежде чем беззаботно отмахнуться дежурным: - Ничего нового. Ничего такого, о чем стоит рассказывать. Злость, до сих пор спящая где-то на глубине, поднимается, разрастается, стремится огненными волнами вверх, но Купер только расслаблено откидывается на стуле. - А я слышал другое. Блейн с шумом втягивает трубочкой остатки газировки и отводит взгляд. Не то чтобы он вообще хоть раз посмотрел на него за последние полчаса, пока они ехали от школы в Бредстикс, а потом ждали, когда им принесут заказ. “Он справляется”, вспоминает Купер слова матери. “Зона отчуждения”, читает он четкую тень на лице брата. Даже когда Купер снимался в рекламе, он не выдавал настолько фальшивых улыбок, как та, что уродует сейчас лицо Блейна. - Ты про тот случай в школе? Все в порядке, правда. - Какой случай, Блейни? - Купер позволяет злости просочиться в голос совсем чуть-чуть, но и этого хватает, чтобы брат вздрогнул, начав рвать и так потрепанную салфетку на маленькие кусочки. Ему нужно чем-то занять руки, но Куперу нужно совсем другое. - Ну, ты знаешь... - Вообще-то нет, Блейни, не знаю. Мама сказала, что ты мне звонил, но я почему-то все равно не знаю. Не объяснишь, как так получилось? Блейн молчит, только смотрит на свои чуть подрагивающие пальцы. Тень уродливой улыбки так и застряла в правом уголке губ, будто он хотел ее стереть, да не получилось до конца. Карикатура на самого себя. - Ты меня бесишь, - отчетливо произносит Купер, одним скупым движением выдирая остатки салфетки из рук брата, и со всей силы сжимает его запястье. Наверное, Блейну больно, но у Купера есть право причинять сейчас боль - просроченный на месяц страх, забивший кучей раздробленного льда его внутренности, дает ему право на все. - Куп... - Что, Блейни? Скажи мне - что? - Ты делаешь мне больно, - и слабая попытка вырвать руку. - Ты мне - тоже. И Купер тянет его из-за столика, из кафе, из центра города. Пока машина несется вперед, игнорируя красный свет на светофорах, они молчат. Купер отстраненно думает, что свои внутренние светофоры он сегодня тоже проскочит на красный - и кто бы стал его винить. Страх и злость. Страх и беспомощность. Отложенные, отсроченные, отнятые, недоверенные, словно он не заслужил, но у него есть право. Должно быть такое право - право знать, когда Блейн слышит выстрелы и готовится не увидеть следующий день. - Где мы? - наконец-то спрашивает Блейн, когда Купер паркуется и они выходят из машины; дверь с водительской стороны захлопывается слишком громко. - Старый полигон. Не используется по назначению уже лет десять, но нам вполне подойдет. - Слушай, не надо. Что бы ты там ни задумал, просто поехали домой. Пожалуйста, Куп. Но Купер не собирается слушать, он хватает брата за шкирку, как нашкодившего щенка, и тащит к старому ангару. Блейн вяло сопротивляется, но Купер держит крепко. Краска на стенах почти облупилась, но кое-где еще видны разметки - сколько очков, сколько ярдов; между прогнившими досками пола валяются потемневшие от времени и грязи гильзы. Купер достает из-за пояса пистолет. В полумраке ангара, освещенного только пробивающимися через разбитые окна неяркими закатными лучами, лицо Блейна бледное до синевы. Купер улыбается широко и открыто, медленно поднимая руку, и направляет ствол на брата. - Видишь разметку в центре той стены? Иди туда. Блейн не двигается с места. Купер снимает пистолет с предохранителя. - Давай, к разметке. Быстро. Брат медленно поворачивается спиной и успевает сделать три шага вперед, когда слышит сухой щелчок возводимого курка. Купер не видит, но знает, что зрачки Блейна сейчас полностью поглотили радужку. От него буквально воняет страхом, дыхание срывается на короткие панические вдохи, но он не поворачивается, так и стоит - застывший тонкий истуканчик, напряженный до сведенных мышц, но достаточно оглушенный страхом, чтобы не пытаться прервать весь этот нереальный, недопустимый фарс. - Ну! Иди же! И Блейн делает еще двадцать два шага, все с такой же неестественно-прямой спиной и в полнейшей тишине. Только мусор и сухие листья тихо шелестят под ногами. Когда он доходит до стены, то без лишних слов поворачивается, прижавшись к ней всем телом; белые и алые полосы спортивной формы, подсвеченные затухающими лучами солнца, сами по себе - разметка. Блейн не задает вопросов, просто стоит: руки опущены по швам, взгляд устремлен на направленное на него дуло; он ждет. Они оба сейчас похожи на две сведенные давлением пружины. У Купера в руках пистолет и ему нельзя делать резких движений. Он даже старается дышать короткими вдохами, совсем как Блейн, но если воздух Блейна разряжен страхом, то Купер до краев наполнен злостью - одно лишнее движение, один поворот головы, взгляд, движение пальца, - расплескается, затопит. Злость - это задержавшийся на месяц, украденный страх, но об этом не стоит думать, особенно в такой момент. - Когда мне было тринадцать, - тихим размеренным голосом говорит Купер, - отец привез меня сюда, хотел, чтобы я научился стрелять, но для этого, Блейни, сначала стоило перебороть страх перед оружием. Мне было страшно взять пистолет в руки, тяжесть этого страха концентрировалась в руке, державшей пистолет, я даже поднять его не мог. Отовсюду звучали выстрелы. Особенность этого полигона заключалась в том, что здесь не было места холостым патронам. Не закрывай глаза, Блейни. Купер стреляет. Пуля выбивает щепки из стены где-то справа от Блейна. Он продолжает таким же монотонным голосом: - Отец каждый день после школы привозил меня сюда и заставлял стрелять. Я ненавидел это место, братишка. Мне казалось, что запах пороха впитался в меня навсегда. Три года, каждый божий день, даже на Рождество и день рождения, мне приходилось справляться с отвращением, с ноющим от отдачи плечом. Еще один выстрел, теперь где-то слева от Блейна. - Не закрывай глаза, смотри на меня. Я спрашивал у отца, зачем он это делает, зачем заставляет меня, если я сотни раз говорил, что оружие меня не интересует. Знаешь, что он сделал? Он поставил меня к той же стене, где сейчас стоишь ты, и выстрелил. Купер стреляет третий раз. Пуля впивается в стену где-то надо головой Блейна. - Я думал, что все дело в контроле и подчинении или в страхе, но это все херня. Дело в доверии. Когда отец расстрелял всю обойму рядом с моей головой, я даже не вздрогнул. Смотри на меня, Блейни. И считай до пяти. Купер стреляет еще пять раз, с каждым выстрелом делая шаг вперед. Потом он опускает пистолет и подходит к брату вплотную. - Сколько всего было выстрелов? На лбу и висках Блейна блестят капли пота, но бледность постепенно сползает с лица; в полумраке Купер видит, как скулы окрашиваются алым. - Не знаю, - он облизывает губы, - Пять... десять... я не знаю. Купер снова поднимает пистолет и приставляет дуло к влажному лбу. - В магазине было восемь патронов, умник, - снова щелкает предохранитель, - Так сколько выстрелов я сделал? Блейн делает один глубокий вдох. Страх по капле вытекает из него - Купер видит этот в его глазах. Собственный страх, замаскированный под злость, снова уходит на глубину, сворачиваясь там клубком. Он есть, но больше не беспокоит. - Восемь. Ты сделал восемь выстрелов. - Уверен? - Да. Купер нажимает курок. Блейн даже не моргает, когда раздается тихий щелчок после оглушительного грохота настоящих выстрелов. - Больше не боишься? - Нет. Купер медленно ведет стволом по переносице до приоткрытых губ. Блейн чуть шире открывает рот и проводит языком по темному нагретому металлу. Воздух вокруг них наполнен порохом и освобождением. - Научи меня стрелять, - просит Блейн, выпуская изо рта пистолет с влажным, пошлым звуком. - Все остальное я уже умею. Купер целует горькие от пороха и оружейной смазки губы. Вот теперь Блейн в порядке, мама.