Я сам отказался от выбора.

- Панси, ты сучка, - заключаю я. Мой голос холоден и безразличен, впрочем, как и мое сердце. В этой фразе нету ни злости, ни иронии, ни, хотя бы малой, доли радости. Ее голова лежит на моих коленях, я медленно перебираю пряди ее темных волос своими длинными мраморными пальцами. Она смеется мне в ответ. Ее смех не раздражает меня, в отличии от хохота других. Тех, с кем я встречался, тех, кого просто трахал, тех с кем был на пьяную или же на трезвую голову. Но я и не могу сказать, что бы от него мне становилось как-то приятно и тепло на душе. Он просто не вызывает у меня совершенно никаких эмоций и мне этого более чем достаточно. Наверное, это и называют разнообразием. Только что эта стерва поведала мне план того, как мы, по ее мнению, будем праздновать нашу годовщину до которой еще, между прочим, надо дожить. Пока что, мы вместе всего семь месяцев и мне до сих пор нету до нее абсолютно никакого дела. Мы с Панс практически не разговариваем. Вернее, я с ней практически не разговариваю, она же трещит без умолку. У меня, порой, болит голова от ее пустой и бессмысленной болтовни, мне достаточно того, что я просто ее трахаю. Больше мне ничего не нужно. Ну, по крайней мере от Паркинсон. Мне не нужна ее любовь, о которой она твердит мне каждую секунду, что мы проводим вместе, вне зависимости от того, будь то жаркий секс или же обед в Большом Зале. Мне не нужно ее сердце, которое она так стремится мне подарить на день рождения (Мерлин, я возненавидел этот праздник!), не нужно домика на берегу моря, который она собирается приобрести после нашей с ней свадьбы. Свадьбы тоже не нужно, она сама себе это придумала, известив меня, как бы, между прочим. От нее мне не нужно ничего. Только секс. Он поднимает руку и ерошит свои и без того растрепанные волосы. Лишь дементорам известно о том, как бы мне хотелось, что бы там была не его, а моя рука, но они будут хранить это в тайне. Так же, как и все съеденные ими души. Возможно, проще жить без души, чем чувствовать то, что чувствую я. Проще поцеловать дементора, чем Поттера. По крайней мере для наследника рода Малфоев. Моей руке там не оказаться никогда, я сам позаботился об этом еще на первом курсе и не считаю, что совершил ошибку, хотя, пожалуй, должен. Я же знаю, что он испытывает то же, что и я. Я же вижу, как он на меня смотрит. Но это ничего не меняет. Хотя... Это причиняет лишь больше боли, вот и все. Больше боли нам обоим. Нам никогда не быть вместе и виноваты в этом лишь мы сами. Я, Поттер и еще Уизли. Тот, который Рон. Возможно, если бы я познакомился с Золотым Мальчиком первым, то все было бы по-другому. Но я не Грейнджер. Мне не под силу изменить прошлого. Из-за этого у меня нет будущего. Мне приходится вечно издеваться над ним и всячески задевать, хотя хочется делать совсем обратное. Увы, мне это не под силу. Я - Малфой. У меня слишком сильная гордость, что бы переступить через нее, отбросив свое эго, подойти к нему и обо всем рассказать. Даже если он сделает это сам, но он не сделает, я же так старательно, так правдоподобно играю ненависть, что собственное сердце сжимается в комок при виде полных невыносимой боли изумрудных глаз, я просто пошлю его ко всем чертям, ведь быть с ним, с этим святошей, ниже моего достоинства. Он - защитник грязнокровок и осквернителей. Я помешан на чистоте крови. Он - надежда всего магического мира. Я - Упивающийся смертью по собственному желанию. Я трахаю ее, потому что у меня нету выбора. Она дает мне то, чего я не могу получить от него. Я говорю ей о любви лишь тогда, когда мы познаем ее вкус под таким же изумрудным, как и его глаза, пологом моей кровати. Говорю о любви, потому что на ее месте представляю его. Так глупо. Так банально. Она любит меня, я люблю его, он любит меня. Казалось бы, что может быть проще? Мы с ним вместе, а она в стороне. Но, почему-то страдаем мы все. Ведь она лишь пытается нарисовать то зыбкое счастье, которого у нас никогда не было, нет и не будет. Она прекрасно знает обо всем. Персефона Малфой. Звучит красиво? Пожалуй, я, все же, женюсь.