Вспышки

      Споткнувшись о выпирающий из общего ряда глыб, покрывавших пол, камень, Драко чертыхнулся, едва не задев рукой настенный факел. Редкие островки света, виднеющиеся на протяжении всего коридора, были недвижимы; около семи вечера Хогвартс уже погрузился в кутающий полумрак, и ученики предпочитали проводить время в факультетских гостиных.       Малфой шёл наугад, подальше от ненавистной комнаты на восьмом этаже. Исчезательный шкаф восстановил свои свойства не полностью или, сказать проще, вообще не восстановил, в чём парень себе бы ни в коем случае не признался. Кроме того, настойчиво предлагаемая Снеггом помощь настораживала настолько, что слизеринец искал любую возможность пропустить урок зельевара или хотя бы не остаться с ним тет-а-тет. Внутри у Драко было вязко, липко и холодно, будто промозглым тёмным вечером Малфой так некстати вляпался в паутину твари наподобие Арагога. Весь вид парня, вопреки обычному беспристрастию, на этот раз выдавал его волнение и смятение. Слизеренец не мог этого не заметить и, в надежде смыть с себя какие бы то ни было эмоции и чувства, завернул в туалетную комнату. Даже осознания того, что он попал в неофициальную обитель плаксы Миртл, не заставило его покинуть помещение. На разбитом кафеле и в разлитой по полу воде (словно в ожидании Василиска) отражался блёклый лунный свет. Иногда он тусклыми вспышками появлялся на том или ином умывальнике или отражался в зеркале. Миртл слышно не было, весьма вероятно, она отлично проводила время, перемещаясь в водопроводных трубах. Пожалуй, её присутствие ровным счётом ничего бы не изменило, но Драко стало тоскливо от ощущения полного одиночества. Наступив в огромную лужу неподалеку в своих лаковых туфлях, Малфой плевал на количество галеонов, за них потраченных. Некоторое время постояв на месте, до того момента, как в щели в обуви зальётся холодная вода и окружающий мир станет хоть немного похожим на внутреннее мироощущение, Драко ещё немного шагнул вперёд. Глаза уже хорошо различали в темноте небогатое убранство комнаты, и парень, ничем конкретным не ведомый, направился к одному из зеркал. Наткнувшись в отражении на непонятный блеск, совершенно не классифицируемый им как блики собственных зрачков, Драко молниеносно дёрнулся к палочке, надрывно выкрикнув: «Люмос!». Напротив себя он увидел маленького и жалкого человека; он проскользил взглядом по его скулам, иссохшимся губам, из которых неровными клочками выбивалось дыхание, наткнулся на еле заметный шрам на шее от очередного заклинания Лорда, когда тот был не в духе. Когда Малфой вдруг столкнулся взглядом с тем человеком в зеркале, то не смог отвести глаз. Он мгновенно почувствовал тысячи желаний: от необходимости отпустить колкую, но доброжелательную шутку до стремления запытать человека напротив «Круцио». Но Драко просто стоял напротив с уже почти исчезнувшим желанием разбить и без того разваливающееся зеркало на тысячи осколков. Малфой осторожно коснулся запотевшего стекла напротив ладонью, и три пропечатавшиеся линии будто намекнули на фатальность всего происходящего. Не удержавшись на подкосившихся ногах, слизеринец рухнул на холодный кафель, интуитивно чувствуя будущие синяки и кровоподтёки, впрочем, уже совсем привычные. Полностью промокшая одежда парня противно липла к телу. Он подтянул колени ближе к себе и откинул голову к противно-грязному умывальнику. Холод, пронзивший его затылок, будто сделал его частью этой вековой комнаты. Малфой закрыл глаза и перед его глазами кинолентой побежали вспышки.       Первый огонёк Люмоса матери, желающей успокоить трёхлетнего Драко чтением сказок барда Бидля. Понятные слова, рассказывающие об удивительной мире, который ждёт Малфоя-младшего в будущем, когда он начнёт обучаться разным чудесам, таким, какие он видит каждый день в Мэноре. Цветы, вырастающие за минуту; смешно порхающие в воздухе бумажные птички; застывающая в причудливых узорах прямо в воздухе вода… Внутри этого тёплого огонька на конце палочки Нарциссы Драко видел всё своё будущее и знал, что его ждёт много удивительных и потрясающих открытий... Другая вспышка, случайная, напугавшая семилетнего Драко. Всего лишь нечаянно сконцентрированный пучок энергии, вырвавшийся из юного чистокровного мага. В порыве злости уничтожив ненавистную книгу по французскому языку и едва не спалив занавески в своей комнате, ещё неделю до того, как решился сходить в библиотеку, Малфой тайно страшился запустить одну из таких вспышек в Примроуз, любимую собаку... Множество меркающих и мерцающих огней в Большом зале, и Драко – один против всех учеников Хогвартса в распределяющей шляпе. В безумной, беззвучной молитве: только не… - Слизерин! И ликующий стол однокурсников, счастливых принять на свой факультет очередного умного и изворотливого ученика. Все огни в зале смешиваются в один, и Малфой на негнущихся ногах спускается по ступенькам, через секунду взяв в себя в руки и показав всем свою всезнающую ухмылку... Звонкое «грязнокровка», отдающееся в щеке больше неприятным и непонятным, чем больным, ударом Грейнджер. С огромным желанием услышать крик Гермионы: «Ты ошибся, мои родители маги!» и с ощущением нереальности происходящего. Её запах, ничем не похожий на грязь, и ум, никак ни сравнимый с интеллектом простейших... На губах лёгкая усмешка: - Пенси, не ты первая, не ты последняя. А сердце вопреки словам безумно подпрыгивает в груди. Как это - быть настолько близко к другому человеку? Драко очень много раз на приёмах в Мэноре приходилось касаться холодными губами гладких мраморных лиц, бросая тошнотворно-вежливое: - Добрый вечер, мсье. Но сегодня это было совсем другое, в тёмном коридоре не было света, и они стояли одни. Пенси – немного смущённая, Драко – насмешливый и уверенный, заставляющий девчонку робеть ещё больше. Вдруг послышались отдалённые шаркающие шаги, и Паркинсон вздрогнула. Приняв шаги за своеобразный знак свыше, Малфой притянул девушку к себе... - Круцио! – вспышками отражающееся от стен и проникающее внутрь Драко. Пленник на полу лежал в луже своей крови. Ногти изодраны, на коже синяки и ссадины. - Круцио! – радовалась Беллатриса. Ещё один комок крови, будто маггл выплёвывает по частям сердце. И всё равно упрямое: - Я вам ничего не скажу, - стон, молитва об убийстве. - Крепкий орешек, а, Драко? Хочешь ты? - Воздержусь, тётушка. На секунду Лестрейндж замерла, потом едва уловимым движением метнулась к племяннику: - Неужели, ты ещё не пускал Круцио? - Вы считаете важными такие подробности моей биографии? – и насмешливо вздёрнутая вверх бровь. - Не перечь старшим! – уродливое, искажённое гримасой лицо. - Или ты хочешь, чтобы к Забини наведались наши друзья-пожиратели? Молящий взгляд маггла и далеко не последнее непростительное заклинание в его жизни. - Растёшь, племянничек. Теперь дай тётушке повеселиться…       Открыв глаза, Драко вздрогнул не то от холода, не то от осознания того, что он до сих пор на полу в воде. Дрожащей рукой он старался нашарить рядом с собой палочку, представляя своё будущее и отсутствия будущего у других убитых пожирателями людей. Ничего больше не беспокоило его: ни судьба более или менее близких людей, ни исход этой чёртовой войны. Да, Мерлин тебя дери, ему было наплевать! Никто в этой комнате не мог помешать ему. Ни вездесущный Снегг, ни чрезмерно заботливая Нарцисса, ни мудрый Дамблдор, ни ненавистный Волан-де-морт. Парень только бесконечно убеждался, какой же он идиот, и желал побыстрее усмирить свои скачущие мысли, когда наконец нашёл палочку. Он прикрыл глаза. Драко Малфой никогда не боялся смерти. Драко Малфой знал, что это высшая награда – больше не существовать в двуполярном мире. В последний раз он ощупал древко волшебной палочки - вот кто был ему верен. Он легко поднял руку и поднёс палочку к виску. Что ещё ему оставалось? Разве что надеяться, что Поттер помрёт от радости на похоронах. - Авада… - Экспелиармус! Драко долгих несколько секунд не хотел поднимать веки, потому что знал, какое зрелище предстанет его глазам. Он прикусил губу и опустил на кафель руку, откинутую заклинанием. Этот голос и так слишком много раз заставлял его принципы пошатнуться. С каждым её правильным ответом он всё больше сомневался в своей теории чистокровных. А теперь опять. - Какого чёрта, Грейнджер? – устало проговорил он, открывая глаза. - Какого чёрта тебе и здесь нужно было влезть? Она стояла в дверях и часто дышала, будто после пробежки. На голове чёрт-те что, а не причёска. «Как и всегда», - отметил Драко. - Зачем ты?.. - Отвали, грязнокровая уродка, - нехотя пробормотал Малфой. - Пока я не заставил тебя пожалеть о том, что ты родилась, - слова прозвучали несколько затёрто. Девушка шагнула внутрь и захлопнула за собой дверь. Драко отметил своё невыигрышное положение: палочка чёрт-те где, темно, оставалось только надеяться, что до того, как Грейнджер позовёт профессоров, он успеет сбить её с ног. Девушка прислонилась к стене: - Неужели всё так плохо? - Ну как сказать, у Поттера с рыжей, кажется, всё отлично, - усмехнулся парень, убирая волосы со лба. - А у тебя с Уизли как? Надеюсь, через поцелуи тупость не передаётся? - Не смешно, Малфой, - и эхо многократно усилило звук. - Я ненавижу тебя, Грейнджер. Ты врываешься именно в эту комнату среди прочих во время, когда по коридорам Хогвартса вообще никто не ходит, портишь мои планы, а теперь ждёшь от меня смешных шуток? Ты долбанутая? Гермиона не ответила, только шумно выдохнула, раздумывая, пойти ли обратно в гостиную Гриффиндора, когда Драко неожиданно заговорил. - Тебе не кажется, что мы ведём бессмысленную войну? В нашем мире всегда будет кого ненавидеть. Грейнджер тяжело выдохнула, будто почувствовав, что ввязывается во что-то бессмысленное и бесконечное, стараясь переубедить слизеринца. - Каждый решает сам, Малфой. Я никого не ненавижу. Этими словами Гермиона, сама того не подозревая, словно вскрыла давно удерживаемую конструкцией пружину. Драко вскочил на ноги, поскользнувшись на кафеле, но чудом избежав падения. Эта сучка опять захотела его принизить. Сотни и тысячи раз, будто она наслала на него "Империо", он ловил себя на мыслях о святой ученице всея Хогвартс, и эти мысли были далеко не самым последним, что Лорд мог счесть за отличный компромат против чистокровного мага. Первой и самой разумной мыслью, посетившей Гермиону, было бегство. Но сегодня девушка откинула рационализм в сторону, ей требовалась разрядка – возможность хоть на секунду отвлечься от Рона и Лаванды, обжимающихся на диване. Пусть такая по-дурацки рискованная и по-настоящему опасная, но разрядка. Схватив палочку, Драко запер дверь, после чего наградил «выскочку» первым заклинанием: - Экспелиармус! Гермиона вжалась в стену, всеми фибрами души чувствуя, насколько глупой идеей было остаться. В секунду слизеринец оказался рядом, приставил палочку к её горлу. Даже в полумраке было заметно насколько лихорадочен был блеск его глаз. Драко понимал это, и в нём зарождалось ещё большее возбуждение. В каждом движении скользила ярость. - Я пущу в тебя Круциатус, - зашептал парень прямо над ухом Грейнджер. - Ты будешь извиваться на полу, а я заткну тебе рот. И никто. Слышишь, никто?.. не сможет тебе помочь. Ты уже чувствуешь эту ненависть? Гермиона рвано выдохнула и максимально спокойно произнесла: - Ненависть привилегия побеждённых, хорёк. Тебя жаль, не более. Малфой вжал палочку её в горло. «Ещё секунда, - промелькнула в мыслях у девушки, - и он просто проткнёт мне горло». - Поганая гриффиндорка, скоро ты увидишь, что твои принципы не годны для войны. Лучше так… - голос Малфоя сорвался, и он ослабил нажим на палочку, - умереть до войны. Девушка увидела угасающую решимость в парне и не преминула этим воспользоваться. - Просто я стараюсь, - тихо начала Гермиона, - быть человеком. Только так можно держаться. - Грязная кровь прилила к голове? Ты как, Грейнджер? – зло усмехнулся парень. - Ты веришь в Бога, Драко? Её вопрос разбился о стены замка тысячью невидимых вспышек и вернулся раскатистым смехом Малфоя. - Мой Бог злой, умница. Он мертвенно бледный и владеет парсултангом. Где-то тихо зажурчала вода, словно вторя звучащему когда-то здесь древнему языку. Девушка аккуратно убрала палочку от шеи, слизеринец в порыве истеричного веселья этого не заметил. - Ты краснеешь? Он насмешливо приподнял бровь: - Я, конечно, знал, что ты со странностями, но не настолько же. Нет, Грейнджер, я не краснею. Ещё глупые вопросы?       В комнате было до жути, оглушающе тихо. Он стоял напротив неё в мокрой одежде, со слипшимися волосами, но всё равно непоколебимый в своих убеждениях и морально возвышающийся над ней. Гермиона взглядом изучала галстук на его шее с факультетскими цветами, так кстати оказавшийся в пучке лунного света. Странно, что раньше, до поступления в Хогвартс, любимым цветом девушки всегда оставался зелёный. И было в этом что-то… предрешённое, что ли. Интересно, эта встреча тоже была предрешена? Если да, то что сегодня должно было случиться? А если сегодня на этом месте должна была погибнуть юная гриффиндорка в результате охватившего начинающего пожирателя приступа ярости? Грейнджер знала, что на последний вопрос Малфой не ответит. Её жгло много противоречивых сильных чувств, и думать об эмоциях Драко не было сил. Разве был её поступок преступлением или знаком протеста против системы? Ей просто хотелось полностью открыться человеку, который не спросит, зачем она это сделала. Который, наверняка, не поймет. Не сейчас, не тогда, когда её не поняли даже Гарри, Джинни, Полумна. Может, после войны. Если они переживут.       Когда девушка запустила ладони в его волосы, Драко было подумал, что она сейчас жахнет его головой о стенку. Но вместо этого, она сделала нечто более страшное. То, о чём он даже не смел думать в своих глупых фантазиях «а если бы». То, от чего захотелось перейти на сторону Ордена. То, что подарило ему желание жизнь, хотя бы ради следующей минуты. Гермиона целовала Драко Малфоя. Он хотел было дёрнуться назад, но вместо этого сжал её рёбра так, что она, наверное, не могла нормально дышать. Перед его закрытыми глазами бесконечно плясали какие-то вспышки, очень похожие на те, с которыми появлялись воспоминания. Парень чувствовал пленительную мягкость её губ, чёрт подери, грязнокровую мягкость, намного пленительней сухости губ Пенси Паркинсон. И всё это ужасно затягивало. Он ненавидел себя за всё это. О, он ненавидел себя настолько, насколько хотел её целовать, насколько любил её в тот момент. Когда она оттолкнула его от себя, слизеринец ничего не смог поделать, ничего не понимал, кроме бессознательно вылетевшего: - Гермиона. - Люди - единственные, кто целуется губами, - пробормотала девушка, словно оправдывалась в опоздании на урок. – Войны начинают и выигрывают только люди, Малфой. Не змееподобные существа. Грейнджер случайно скользнула по нему взглядом и не увидела обычного слизеринца. Задержавшись лишь на мгновенье, чтобы найти в темноте комнаты свою палочку, она шмыгнула за дверь. Малфой поднял голову к потолку и, издав какой-то нечеловеческий рык, снова рухнул на пол. В голове вертелись воспоминания, обрывки заклинаний, фраз, мыслей, всё, что было поднято из глубин воспоминаний этим поцелуем. - Я всех вас ненавижу… У него было дурацкое, ненормальное ощущение, что теперь, убив себя, он убьёт и частичку Грейнджер в себе. И он поймал себя на мысли, что этого он сделать никогда не сможет.